Сестра-послушница доложила ей, что в гостиной ее ждет княгиня де Сен-Дизье и что Флорина, пришедшая несколько позже княгини в сопровождении какой-то плохо одетой горбатой девушки, стоит в маленьком коридоре.
- Просите сперва княгиню, - сказала настоятельница и с любезной предупредительностью подвинула к огню кресло.
Княгиня де Сен-Дезье вошла. Без всяких претензий на кокетство или моложавость она была одета со вкусом и элегантностью. Черная бархатная шляпа княгини несомненно была сделана лучшей модисткой, на плечах ее лежала голубая кашемировая шаль, а черное шелковое платье, как и муфта, было отделано мехом куницы.
- Какому счастливому случаю обязана я удовольствием видеть вас сегодня, дочь моя? - любезно спросила настоятельница.
- У меня весьма серьезное поручение к вам, дорогая матушка. Я чрезвычайно тороплюсь, меня ждут у его преподобия, и могу побыть у вас только несколько минут: речь идет о тех же двух сиротах, о которых мы так долго беседовали вчера.
- Они все еще разлучены согласно вашему желанию... Эта разлука нанесла им такой чувствительный удар, что мне пришлось послать в больницу за доктором Балейнье... Он нашел лихорадку и большой упадок сил и, странное дело, совершенно одинаковые симптомы болезни у обеих сестер... Я еще раз расспрашивала этих несчастных и совершенно поразилась, просто растерялась даже... Они - язычницы!
- Поэтому-то и необходимо было немедленно поручить их вашим заботам... Но вот зачем я приехала. Сейчас я узнала о неожиданном возвращении солдата, который привез этих девушек во Францию. Думали, что он пробудет в отсутствии несколько дней, между тем он снова в Париже. Несмотря на свои годы, этот человек обладает редкой энергией, предприимчивостью и отвагой. Если он узнает, - хотя это, к счастью, почти невозможно, - что девушки здесь, то он будет способен на все от ярости, видя, что их вырвали из-под его нечестивого влияния; поэтому, дорогая матушка, удвойте меры предосторожности, чтобы никто не мог забраться сюда ночью: это место так пустынно!
- Будьте спокойны, дорогая дочь, нас хорошо охраняют. Наш дворник и садовники каждую ночь, вооружившись, караулят нас со стороны бульвара... Стены высокие, с железными остриями, особенно там, где можно на них взобраться... Но все-таки я очень вам благодарна за предупреждение и велю удвоить караул.
- Особенно на эту ночь, матушка!
- Почему так?
- Потому что если у солдата хватит адской дерзости на какую-нибудь попытку, то это будет сделано непременно сегодня ночью...
- Почему вы это знаете?
- Нас уведомили... - с легким замешательством, не ускользнувшим от внимания настоятельницы, отвечала княгиня.
Мать Перпетю была слишком умна и хитра; она сделала вид, что ничего не заметила, но заподозрила, что от нее скрывают нечто важное.
- Хорошо, сегодняшнюю ночь будут особенно тщательно караулить, сказала она, - но, раз я уже имею удовольствие вас здесь видеть, дочь моя, поговорим об известном вам браке.
- Поговорим, поговорим, - с живостью заметила княгиня, - дело это очень важное. Молодой де Бризвиль отличается горячим благочестием: в наше время революционной нечестивости это редкость. Он открыто исполняет все церковные обряды и может быть нам очень полезен. Он член Палаты и имеет там влияние; его красноречию присуще нечто дерзкое и вызывающее; я не знаю никого, кто умел бы придавать своим убеждениям более вызывающую окраску, а своей вере еще более вызывающий оттенок; и его расчет правилен, потому что эта развязная и небрежная манера в беседе о самых святых вещах возбуждает любопытство и внимание даже равнодушных людей. К счастью, обстоятельства сложились так, что он без всякого опасения может весьма резко нападать на наших врагов, что, конечно, поощряет его к дальнейшим подвигам и приносит ореол мученика. Словом, он наш, и мы должны устроить ему этот брак. Кроме того, вы знаете, что он обязуется внести в общество св.
Марии сто тысяч франков в тот день, когда состояние мадемуазель де Бодрикур попадет в его руки.
- Я никогда не сомневалась в прекрасном отношении господина де Бризвиля к нашему святому и достойному сочувствия набожного человека делу, сдержанно заметила настоятельница. - Но я никак не ожидала встретить такое сопротивление со стороны молодой девушки.
- Как так?
- Эта девица, которую я до сих пор считала воплощенной кротостью, скромностью и даже, говоря по правде, полной дурой, вместо радости по поводу брака, которой я ожидала, испросила времени для размышления!
- Скажите, пожалуйста, какая досада!
- Она оказывает упорное пассивное сопротивление. Напрасно я стараюсь ей втолковать, что в ее положении совершенно одинокой девушки, без родных и без друзей, предоставленной только моим заботам, она должна на все смотреть моими глазами и слышать моими ушами, и когда я говорю, что этот брак для нее самый подходящий, то она должна соглашаться на него слепо и без размышлений...
- Несомненно. Нельзя сказать более разумно.
- А между тем я получаю в ответ, что она желает сама повидать господина де Бризвиля и узнать его характер, прежде чем решиться!
- Но ведь это нелепо!.. Если вы ей ручаетесь за желательность этого союза...
- Впрочем, сегодня утром я заметила мадемуазель де Бодрикур, что до сих пор я употребляла по отношению к ней только мягкость и убеждение, но что дальше, для ее же собственной пользы... вопреки моему желанию... я буду вынуждена действовать на ее упорство строгостью... Я сказала ей, что должна буду отделить ее от подруг, посадить в отдельную келью и держать в одиночестве, пока она не решится, наконец, стать счастливой, выйдя замуж за достойного человека.
- И эти угрозы?..
- Будут, вероятно, иметь успех... Она вела переписку с одной подругой по пансиону, в провинции... Я прекратила эту переписку, находя ее опасной... Теперь девушка будет находиться исключительно под моим влиянием, и я надеюсь, что мы своего достигнем. Видите, дорогая дочь, как трудно бывает иногда совершить самое доброе дело.
- Я также уверена, что господин де Бризвиль не ограничится первым обещанием. Я ручаюсь, что если он женится на мадемуазель де Бодрикур, то...
- Вы знаете, дорогая дочь, - прервала ее настоятельница, - что если бы дело касалось лично меня, то я бы от всего отказалась... Но жертвовать в общину - это жертвовать Богу... и я не могу мешать господину де Бризвилю увеличивать число его добрых дел... Тем более что с нами случилась крупная неприятность...
- В чем дело, матушка?
- Монастырь Святого Сердца оспаривает у нас одно имение, вполне нам подходящее... Этакая ненасытная жадность! Я поговорила об этом довольно серьезно с настоятельницей.
- Она мне об этом говорила и винит во всем эконома, - отвечала княгиня.
- А! так вы ее видите, дорогая дочь? - с живейшим любопытством спросила мать Перпетю.
- Я встречалась с ней у кардинала... - не без легкого замешательства ответила княгиня.
Настоятельница, казалось, не заметила этого.
- Я, право, не понимаю, почему наша община возбуждает такую зависть у монастыря Святого Сердца!.. Нет таких гадких сплетен, которых бы они о нас не распространяли... По-видимому, некоторые особы ревнуют к чужим успехам!
- Ну, полноте, дорогая матушка, - примиряющим тоном заговорила княгиня. - Нужно надеяться, что дар господина де Бризвиля поможет вам осилить соперников. В этом браке заключается двойная выгода, так как состояние попадает в руки человека, вполне нам преданного и который употребит его для нашей пользы... С сотней тысяч годового дохода положение нашего яростного защитника будет неизмеримо крепче, а у нас будет, наконец, человек, достойный нашего дела, и нам уже не придется прибегать к какому-то Дюмулену.