Грязные, в лохмотьях, жители близлежащей деревеньки не ждали ничего хорошего от чужака, который пришел навестить их кладбище.
Черный маг повернулся к ним лицом, гордо сложил на груди руки и стал ждать, когда они приблизятся. Эманации до смерти перепуганных селям могут исказить его волшбу, поэтому он просто стоял и ждал, когда кто-то из них (сельский староста?) заговорит сам. От группы отделился человек, приличнее всех одетый.
– Мужики… Опять этот чурка ебанутый тут ошивается. Вы сильно близко не подходите, он и палкой своей хуйнуть может. Эй, черножопый, проваливай, это наша территория, – и бомж замахнулся на чародея авоськой с разнообразным хламом, который он насобирал на городской свалке.
– Чемодан – Вокзал – Кавказ, – крикнул он в спину уходящему гостю с юга и пошел обратно к своим, которые уже рылись в очередной куче мусора в поисках алюминиевых банок и любого хлама, который можно сдать в приемник цветмета.
Я люблю тебя. Прощай.
Теперь, наверное, стоит немного объясниться. Лаурой звали жену Петрарки. Очень многие из своих произведений он, так или иначе, посвятил ей. Практически все, что я написал в этой книге, я, так или иначе, написал для тебя. На цикле стихов "Моей Лауре" я не поставил жирную точку, с этого цикла все для меня только началось. Новый прилив чувств и эмоций и новый откат. Вечное возвращение и вечное падение.
МОЕЙ ЛАУРЕ
Моя любовь уходит по-английски,
теперь от женщины нужна мне только писька,
бутылка пива и яичница с сосиской,
ну и желательно, чтоб больше были сиськи…
***
Когда мне сильно одиноко,
я к другу детства захожу,
и пусть он парень недалекий,
я с ним по-своему дружу.
На стол поставил два стакана,
порежем пару огурцов
и понеслась, пока стеклянным
не станет взгляд, в конце концов.
А водовка – светлей лазури,
раскрасит синим fucking life,
а он, придурок, просит дури,
как будто с дури вечный кайф.
***
Милая, пойдем в запой,
купим пару литров спирта
и нам будет не до флирта,
будет пьяно нам с тобой.
Хорошо с тобой напьемся,
может даже блеванем,
даже точно блеванем
и без ебли обойдемся.
***
Популярный эстрадный шлягер "Голуби летят над нашим КВД"
(на мотив "…то ли лыжи не едут, то ли я ебанутый"):
Птица перо уронила
с вирусом сальмонеллы.
Ты бы меня любила,
если бы не болела?…
***
Прекрасной незнакомке
"Ерофеев! За что вы ненавидите женщин? Женщин надо любить! На то у них и
пизда!" Венедикт Ерофеев, Записки психопата.
Мне понятен пафос Ваш
(гоповатой Нифертити),
все, что Вы мне говорите –
подростковый эпатаж.
Ваш великолепный бюст
в сущности – коровье вымя,
нет, не нужно Ваше имя,
я с блядями не ебусь.
***
Паранормальные явления,
бывает, в жизни приключаются.
Сидишь и ждешь чудесного мгновения,
а за окном два кобеля случаются…
***
Милая девочка,
романтичная поблядушка,
не люби меня, девочка,
ты – игрушка.
Не люби меня искренне
и не надо
самоубийствами
добиваться награды.
И не плачь, мое солнышко,
я ведь не пожалею,
но лишь грудки-пупырышки
под ладонью твердеют.
***
А что, поэт, по блядям?
Расклад очень простой –
либо дам, дам либо не дам,
И пусть все летит к чертям,
вперед, мой друг, по блядям!
Голову очертя.
Уже больше месяца мы с моей подругой виделись довольно эпизодически. Я пытался дописывать диплом и постигал тайны еще экзотического тогда развлечения – Интернета. Она с утра до ночи вкалывала на двух работах, чтобы заплатить баснословную сумму за вступительные курсы. Любовью мы не занимались, я изредка вяло дрочил, чисто гигиеническая процедура никакого удовольствия не доставляла, ее перманентные месячные с дичайшим токсикозом, напрочь убивали в ней желание заниматься сексом.
Невнятный день Святого Валентина мы отмечали у кого-то в гостях, подруга упилась, я на себе доволок ее до дома, раздел и уложил в кровать. Дурацкий заграничный праздник тогда был еще в диковинку, я всерьез решил в этот день сделать ей предложение, а это пьяное тело пластом лежало поперек моего дивана и даже слегка похрапывало.
Уже пахло весной, тягучий февральский воздух плескался ранней капелью во время неожиданных оттепелей. Подруга хмурилась – таких больших денег так быстро заработать она не могла, ПМС не прекращался. Свои халтуры мне пришлось почти забросить – клиенты пошли ушлые, диплом отнимал много времени, денег хватало только на сигареты, изредка на пиво, шоколадки и цветочки любимой. Я встречал ее с работы, кормил сладким и отвозил домой, где ее снова ждали так ненавистные мне выкройки, отрезы ткани и все то, чем только еще и может заработать портниха, решившая стать модельером-конструктором. Я еще верил, что мы будем вместе всегда. Всегда – любимое словечко, временная категория, которая само понятие времени отрицает. Я еще верил, что даже если она уедет и выучится, я дождусь ее. Долгие шесть лет. Я верил в себя, но не верил в нее, мне было очень приятно думать, что эта эпопея с поступлением, которая уже тянулась несколько лет и стала для нее навязчивой идеей, закончится. Седьмого марта она позвонила из парикмахерской напротив моего дома и попросила ее встретить на автобусной остановке. Мы не виделись несколько дней, я, окрыленный, как молодой бычок, вдруг почувствовавший себя пегасом и пулей вылетел из квартиры.
– У нас сегодня девичник. Проводи меня, пожалуйста. – Во мне закипала злость. Язык мой – враг мой, я наговорил ей довольно много неприятного. Мою нерастраченную нежность, мое желание быть с ней, мой спермотоксикоз, в конце концов, отправляли на хуй. Я не знал, изменяет она мне или нет, но поводы об этом задумываться она давала, и сегодня я не просто задумался, а сказал об этом вслух. И добавил всего три слова: "Мне все равно". Восьмого марта я прождал ее полдня за праздничным столом, к шампанскому не притронулся, теребил в руках мягкую игрушку – подарок. Я и потом дарил ей мягкие игрушки, но уже никогда не выбирал, не пытался угадать – понравится ей или нет. Эта игрушка была особенная. Забавный и по-детски трогательный утенок, покрякивающий, если ему надавить на пузо. Чем-то напоминающий мою смешливую девочку. В семь, когда ее не пунктуальность перешла все вообразимые и невообразимые границы, я позвонил и услышал ее чужой голос. Этот голос уже никогда не стал родным, она что-то говорила тогда, но смысла слов я не понимал. Через полчаса я был у подруги, сцену она мне устроила прямо на лестничной площадке. Я не стал оправдываться, не стал выяснять, чего напели ей лучшие подружки на "девичнике". Я усадил утенка на верхнюю ступеньку, нажал ему на пузо и под радостное кряканье куда-то поехал постигать неведомую мне еще тогда науку – топить грусть и печаль в вине. Она ушла от меня восьмого марта, в международный женский день.
Подруга позвонила через пару недель. Позвонила, чтобы послушать, как мне без нее плохо. Постоянный звон стопок и пьяные реплики моих собутыльников к разговору не располагали. Я продолжал осваивать науку бегства от самого себя, от пустых и глупых мыслей, я никогда не оставался один, я не прекращал употреблять алкоголь. Я не нахамил, но ответил что-то веселое и едкое. Потом мы изредка пересекались в общих компаниях, она была надменно вежливой, я через силу улыбался и делал вид, что у меня все хорошо. Я пробовал ее вернуть, поехал с ней в другой город, чтобы следовать за ней тенью, пичкать ее шоколадом и выгуливать по гранитным набережным вдоль каналов.