И вторая незваная мысль примешивается к первой:
"Вспомни одно место из книги, которую ты читал в детском приюте давным-давно! Там было сказано: * Часто, когда кто-то умирает, останавливаются часы. Значит, умирающий путает в кошмаре смерти удары его медленно остана вливающегося сердца с ударами часов. Страх его тела, которое хочет покинуть его душа, шепчет: когда часы там остановятся, я умру. И от этого магического повеления часы останавливаются вместе с последним ударом сердца. Если часы висят в комнате человека, о котором думает умерший, то и они подчиняются его мыслям, родившимся из страха смерти, потому что в том месте, которое представля- ет умирающий в последние минуты, возникает его двойник. "
Так значит, мое сердце подчиняется страху! Значит, он сильнее моего сердца! Если бы мне удалось избавиться от него, я получил бы власть над всеми вещами мира, подчиненными серд- цу, власть над судьбой и временем!
И, затаив дыхание, я пробую сопротивляться внезапно обу- явшему меня ужасу, который начинает душить меня, поскольку я ненароком проник в его тайну. Я слишком слаб, чтобы стать господином над собственным страхом, поскольку я не знаю, ни где, ни когда, ни как я должен напасть на него. И поэтому он, а не я, безраздельно владеет моим сердцем, давит на него, чтобы вершить мою судьбу по своей собственной воле, вообще не считаясь со мною.
Я пытаюсь успокоиться и при этом говорю себе: "Офелии ни- чего не угрожает, пока я не с ней. " Но у меня не хватает сил последовать совету моего рассудка - не спускаться сегодня в сад.
Я отбрасываю эту мысль, едва успев ее осознать. Я вмжу ловушку, которую готовит мне мое сердце, и все-таки я вступаю в нее: ведь моя тяга к Офелии сильнее голоса разума. Я подхо- жу к окну и смотрю вниз на реку, чтобы собраться с духом и силами - чтобы быть готовым столкнуться лицом к лицу с какой- то опасностью, которая сейчас кажется мне неотвратимой и ко- торая страшит меня. Но вид немой, бесчувственной беспрерывно текущей вниз воды действует на меня столь устрашающе, что я не сразу замечаю звон башенных часов.
Внезапно меня поражает глухая мысль: " Эта река несет рок, которого ты больше не сможешь избежать. "
Затем я пробуждаюсь от вибрирующего металлического звона - страх и подавленность сразу исчезают.
Офелия!
Я вижу, как мелькает ее светлое платье в саду. - Мой мальчик, мой милый, милый мальчик, я так боялась за тебя целый день! - А я за тебя, Офелия! - хочу я сказать, но она обнимает меня и ее уста сливаются с моими. - Ты знаешь, я думаю, мы видимся сегодня в последний раз, мой любимый, мой бедный мальчик!
- Боже мой! Что-нибудь случилось, Офелия? Пойдем, пойдем скорее в лодку, там мы будем в безопасности.
- Да. Пойдем. Там мы, возможно, укроемся... от него. "От него"! В первый раз она упомянула о "нем"! Я чувствовал, как дрожит ее рука, как безграничен, должно быть, ее страх перед "ним"!
Я хочу повести ее к лодке, но она некоторое время сопро- тивляется, как будто не может сойти с места.
- Пойдем, пойдем, Офелия, - зову я, - не бойся. Скоро мы будем на том берегу. Туман...
- Я не боюсь, мой мальчик. Я только хочу... - она запну- лась. - Что с тобой, Офелия? - Я обнимаю ее. - Ты меня больше не любишь, Офелия? - Ты знаешь, как я люблю тебя, Христофор, - просто гово рит она и долго молчит.
- Разве мы не пойдем к лодке? - спрашиваю я ее шепотом. - Я так тоскую по тебе.
Она осторожно отстраняет меня, делает шаг назад к скамей- ке, где мы обычно сидели, и гладит ее, погруженная в свои мысли.
- Что с тобой, Офелия? Что ты делаешь? Тебе больно? Я чем - нибудь огорчил тебя?
- Я хочу только... я хочу только попрощаться с любимой скамейкой! Ты знаешь, мой мальчик, мы здесь впервые поцелова- лись!
- Ты хочешь от меня уйти? - вдруг вскрикиваю я.
- Офелия, Боже мой, этого не может быть! Что-то произошло, а ты мне не говоришь! Неужели ты думаешь, я смогу жить без тебя?
- Нет, успокойся, мой мальчик! Ничего не произошло! - ти- хо утешает она меня и пытается улыбнуться, но, так как лунный свет освещает ее лицо, я вижу, что глаза ее полны слез. - Пойдем, мой дорогой мальчик, пойдем, ты прав, пойдем в лодку!
С каждым ударом весла у меня становится легче на сердце; чем шире пространство, отделяющее нас от темных домов, с их мерцающими, подсматривающими глазами, тем надежней защищены мы от всякой опасности.
Наконец, из тумана показываются кусты вербы, окаймляющие противоположный берег; река становится спокойной и не такой глубокой, и мы незаметно оказываемся под свисающими ветвями.
Я поднимаю весла и сажусь рядом с Офелией на корме. Мы нежно обнимаемся. - Почему ты была такой печальной, моя любовь? Почему ты сказала, что хочешь попрощаться со скамейкой? Ведь правда, ты никогда меня не оставишь?
- Однажды это должно случиться, мой мальчик! И этот час становится все ближе... Нет, нет, не надо сейчас грустить... Возможно, до этого еще далеко. Давай не будем об этом думать.
- Я знаю, что ты хочешь сказать, Офелия. - Слезы подсту- пают к моим глазам, и в горле встает комок. - Ты хочешь ска- зать, что, когда ты уедешь в столицу и станешь актрисой, мы больше с тобой никогда не увидимся? Ты думаешь, я не приходил в ужас, днями и ночами представляя, как все это будет? Я знаю точно, я не вынесу этой разлуки! Но ты сама сказала, что это произойдет не раньше, чем через год!
- Да, едва ли раньше, чем через год.
- А к тому времени я что-нибудь придумаю, чтобы быть с тобой вместе в столице. Я упрошу своего отца, я на коленях умолю, чтобы он разрешил мне учиться там. Когда я стану са- мостоятельным и получу профессию, мы поженимся и никогда больше не расстанемся! Разве ты не любишь меня больше, Офе- лия? Почему ты ничего не говоришь? - спрашиваю я испуганно.
По ее молчанию я угадываю ее мысли, и для меня это удар в самое сердце. Она думает, что я слишком молод и строю воздуш- ные замки. Я чувствую, что это так, но я не хочу... я не хочу думать о том, что мы должны расстаться! Я был бы счастлив, если бы хотя бы на мгновение мы могли бы поверить в возможность чуда.
- Офелия, выслушай меня!
- Пожалуйста, пожалуйства, не говори сейчас, - просит она. - Позволь мне помечтать!
Так мы сидим, тесно прижавшись друг к другу, и долго молчим. Лодка стоит спокойно, и перед нами - ярко осве- щенный лунным светом отвесный песчаный берег.
Вдруг она тихонечко вздрагивает, как будто очнувшись от сна. Я глажу ее руку, успокаивая. Наверное, ее спугнул какой-то шорох. Неожиданно она спрашивает: "Не можешь ли ты мне кое-что пообещать, мой дорогой Христиан? "
Я ищу слова клятвы... я хочу сказать ей, что готов ради нее пойти на любые пытки...
- Пообещай мне, что ты меня... что, когда я умру, ты ме- ня похоронишь подле нашей скамейки в саду!
- Офелия!
- Только т ы должен будешь меня похоронить и только в э т о м м е с т е! Ты слышишь? Никого при этом не должно быть, и никто не должен знать, где я лежу! Послушай! Я очень люблю эту скамейку! Я буду всегда там, как если бы я вечно ждала тебя!
- Офелия, пожалуйста, не говори так! Почему ты думаешь сейчас о смерти? Если ты умрешь, я умру вместе с тобой! Разве ты не чувствуешь...?
Она не дала мне договорить.
- Христиан, мальчик мой, не спрашивай меня, пообещай мне то, о чем я тебя попросила!
- Я обещаю это тебе, Офелия, я клянусь тебе в этом, хотя я не могу понять, что ты этим хочешь сказать.
- Я благодарю тебя, мой милый, милый мальчик! Теперь я знаю, что ты сдержишь свое обещание.
Она плотно прижимается своей щекой к моей, и я чувствую, как ее слезы текут по моему лицу.
Ты плачешь, Офелия? Доверься мне, скажи, почему ты так несчастна? Возможно, тебя мучают дома? Пожалуйста, ну скажи мне, Офелия! Я не знаю, что мне делать от горя, когда ты мол- чишь!
- Да, ты прав, я не должна больше плакать.