- Право, дорогая, решительно не вижу, чем я могу помочь этой почтенной женщине. В подобного рода семейные дела лучше не вмешиваться.
- Но ведь это ужасно, что мы, на которых она работает, ничего не можем для нее сделать. Разве не так, Бианка?
- Я думаю, что если бы мы очень сильно захотели этого, мы бы придумали, что сделать.
Голос Бианки, в котором как будто слышалась нотка недоверия к самой себе, столь типичная для современной музыки, очень подходил ко всему ее облику.
Сесилия и Стивн переглянулись. "Узнаю Бианку, она вся тут", - как будто хотели они сказать друг другу.
- Хаунд-стрит, где они живут, ужасное место. Это сказала Тайми, и все посмотрели на нее.
- А ты откуда знаешь? - спросила Сесилия.
- Я ходила туда, чтобы увидеть все своими глазами.
- С кем ты ходила?
- С Мартином.
Губы молодого человека, чье имя она назвала, искривились в саркастической усмешке. Хилари спросил мягко:
- И что же ты там увидела, дорогая?
- Там почти все двери настежь, и...
- Это еще ничего не говорит нам, - заметила Бианка.
- Напротив, это говорит обо всем, - сказал вдруг Мартин глубоким басом. - Продолжай, Тайми.
- Хьюзы живут на верхнем этаже в доме номер один. Это самый лучший дом на всей улице. Внизу живет семья по фамилии Баджен. Он поденный рабочий, жена у него хромая. У них есть сын. Одну из комнат на втором этаже - ту, у которой окно на улицу, - Хьюзы сдают старику по имени Крид...
- Я знаю его, - прошептала Сесилия.
- Он продает газеты, зарабатывает один шиллинг и десять пенсов в день. Комнату с окном во двор они сдают, как вы знаете, тетя Бианка, молоденькой девушке, вашей натурщице.
- Она теперь уже не моя натурщица.
Все промолчали. Такое молчание наступает, когда никто не уверен, вполне ли безопасно развивать затронутую тему. А Тайми рассказывала дальше:
- Ее комната - самая лучшая во всем доме. И просторная и окно выходит в чей-то сад. Я думаю, девушка решила остаться там потому, что плата за комнату очень невелика. Комнаты Хьюзов...
Она не договорила и наморщила свой прямой носик.
- Итак, жильцы того дома - это один молодой человек, одна юная девушка, две семейных пары... - проговорил Хилери и вдруг обвел взглядом поочередно всех присутствующих: молодого человека, молодую девушку... - и один старик, - добавил он тихо.
- Я бы не сказал, что Хаунд-стрит - самое подходящее место для прогулок, - заметил Стивн иронически. - Как ты полагаешь, Мартин?
- А почему бы и нет?
Стивн поднял брови и взглянул на жену. Лицо Сесилии выражало недоумение, даже как будто испуг. Все молчали. И тогда Бианка вдруг спросила:
- И что же дальше?
Вопрос этот, как почти все, что она говорила, казалось, смутил всех.
- Значит, Хьюз скверно обращается с женой? - сказал Хилери.
- Она уверяет, что да, - ответила Сесилия. - Во всяком случае, так я ее поняла. Никаких подробностей я, конечно, не знаю.
- По-моему, ей следует порвать с ним, - сказала Бианка.
Среди наступившей тишины раздался звонкий голос Тайми:
- Развода она получить не сможет, в лучшем случае добьется разрешения разъехаться с ним.
Сесилия в замешательстве встала. Эти слова внезапно раскрыли ей все ее полуосознанные сомнения, касающиеся ее "дочурки". Вот что получилось оттого, что девочке позволяли слушать разговоры взрослых и водить дружбу с Мартином! Быть может, она даже слушает то, что говорит дед. Последнее предположение вызвало в Сесилии тревогу. Не зная, что хуже - отрицать свободу слова или одобрять преждевременное знакомство дочери с жизнью, - Сесилия взглянула на мужа.
Но Стивн помалкивал, чувствуя, что продолжать разговор значило бы либо выслушать назидание на тему о морали, что не очень приятно в присутствии третьих лиц, в особенности в присутствии жены и дочери; либо самому коснуться неприглядных фактов, что при данных обстоятельствах было бы столь же неуместным. Однако и он был смущен тем, что Тайми так широко осведомлена.
За окнами темнело; огонь в камине бросал мерцающий свет, освещая то одно, то другое лицо, делая их все, такие друг для друга привычные, новыми, таинственными.
Наконец Стивн нарушил молчание:
- Очень, разумеется, жаль бедную женщину, но все же лучше предоставить их самим себе: с людьми подобного сорта трудно предугадать, как все может обернуться. Никогда толком не поймешь, чего им, собственно, надо. Спокойнее не вмешиваться. Во всяком случае, этим должно заняться какое-нибудь общество.
- Но она у меня на совести, Стивн, - сказала Сесилия. - Все они у меня на совести, - пробормотал Хилери.
В первый раз за весь вечер Бианка подняла на него глаза. Затем, повернувшись к племяннику, спросила:
- А ты что скажешь, Мартин?
Молодой человек, лицу которого отсветы огня придали цвет светлого сыра, ничего не ответил.
И вдруг среди всеобщего молчания раздался голос:
- Мне кое-что пришло в голову.
Все обернулись. Из-за картины "Тень" показался мистер Стоун. Его хрупкая фигура в грубом сером костюме, белые волосы и бородка четко вырисовывались на фойе стены.
- Это ты, папа? - сказала Сесилия. - А мы и не знали, что ты здесь!
Мистер Стоун растерянно огляделся - казалось, он и сам не подозревал об этом.
- Так что же тебе пришло в голову?
Отблеск огня из камина упал на тонкую желтую руку мистера Стоуна.
- У каждого из нас есть своя тень в тех местах, на тех улицах, - сказал он.
Послышался легкий шум голосов и движений, как бывает всегда, когда какое-либо замечание не принимают всерьез, и затем стук закрываемой двери.
ГЛАВА III
ХИЛЕРИ В РАЗДУМЬЕ
- А как ты действительно относишься к этому, дядя Хилери?
Хилери Даллисон, сидевший за письменным столом, повернул голову, чтобы взглянуть в лицо своей юной племяннице, и ответил:
- Дорогая моя, такое положение дел существует испокон веку. Насколько мне известно, нет ни одного химического процесса, который не давал бы отходов. То, что твой дед назвал нашими "тенями", - это отходы социального процесса. Несомненно, что наряду с одной пятидесятой частью счастливцев, вроде нас, имеется и одна десятая часть обездоленных. Кто, собственно, они, эти бедняки, откуда появляются, можно ли вывести их из жалкого состояния, в каком они находятся, - все это, я думаю, очень и очень неопределенно.
Тайми сидела в широком кресле, не двигаясь. Губы ее были презрительно надуты, на лбу пролегла морщинка.
- Мартин говорит, что невозможно только то, что мы считаем невозможным.
- Боюсь, что это старая мысль о горе, движимой верой.
Та ими резко двинула ногу вперед и чуть не задела Миранду, маленького бульдога.
- Ой, прости, малышка!..
Но маленький серебристый бульдог отодвинулся подальше.
- Дядя, я ненавижу эти трущобы, они просто ужасны!
Хилери опер лоб о свою тонкую руку - постоянный его жест.
- Они отвратительны, безобразны, невыносимы. И проблема от того не легче, не правда ли?
- Я считаю, мы сами создаем себе трудности тем, что придаем им такое значение.
Хилери улыбнулся.
- И Мартин тоже так считает?
- Конечно!
- Если брать вопрос шире, то основная трудность - это человеческая природа, - сказал Хилери задумчиво.
Таймм поднялась с кресла.
- По-моему, это очень гадко - быть такого низкого мнения о человеческой природе.