Я позвоню из самолёта…
Убегая, Гаев схватил со стойки салфетку и запустил руку с салфеткой в широкую мотню.
— Скажи хоть что-нибудь, Глеб, — попросил Малыш. — Или спроси о чём-нибудь.
Матадор лежал, отвернувшись лицом к стене. Классическая одиночка: откидная кровать, стол и стул. Освещение бледное, как варёная картошка. Под самым потолком пыльные крестики-нолики решётки.
— Скажи хоть что-нибудь, Глеб. Возьми косяк, пыхни пару раз. Легче станет.
— Подследственному не положен косяк, — сказал Матадор.
— Да ладно тебе выёбываться.
— А ты не боишься быть здесь со мной? — повернулся на спину Матадор, не глядя на Малыша.
— Я… — растерялся Малыш, — А почему я должен бояться?
— А если я тебя начну убивать? Что — сразу влетят здешние халдеи и откроют стрельбу на поражение?
— Глеб, зачем ты так… Глеб, хорошо, я согласен признать себя подлецом, мудаком и засранцем.
— Много чести — столько-то сразу.
— Хорошо, без засранца. Подлецом и мудаком. Не наезжай, давай спокойно поговорим.
— Валяй, разговаривай, — разрешил Матадор. — Мне сказать нечего.
— Глеб, смотри. Когда ты прыгал на меня с ножом в лесу, ты думал, что я украл Арину, участвовал в покушении на тебя и ещё знал что-то лишнее про маску… Я так и не понял, что там с маской?
— Насрать. Тебя это не сношает.
— Ладно… Ну вот: и первое, и второе, и третье оказалось неправдой. Я не увозил Арину, не хотел тебя убивать, ясный пень, и не понимаю, что стряслось с маской. У тебя сейчас ко мне какие-то очень большие претензии. Может, ты снова ошибаешься? Давай обсудим, какие у тебя претензии…
— Брось. Тогда я мог только догадываться и не был уверен. А сегодня я всё сам слышал. Ты — плесень.
— Ты имеешь в виду, что я наехал на Барышева и Барановского?
— И ещё на покойника-депутата. Которого ты и убил там, у Думы.
— Понятно.
Малыш встал с табурета, попытался пройтись взад-вперёд по тесной клети, понял, что ничего путного из этого не выйдет, забрался на стол, поставил ноги на табурет.
— Понятно, — сказал Малыш, — Значит, ты полагаешь, что мерзкий коррупционер Анисимов, у которого в крови и руки, и сердце, и поршень, топит честного благородного Барышева, который хочет освободить страну от бандитов? Так?
Матадор промолчал.
— А ты знаешь, — продолжал Малыш, — что у честного благородного Барышева поларбуза зелёными в швейцарских банках? Знаешь, что он собирался съёбывать? Если бы его не уговорили в Кремль, он жил бы уже на берегу Женевского озера. А нелюбимый тобою генерал… он вкладывает свои кровавые деньги не в швейцарскую экономику, а в нашу. Сечёшь?
— В Акварель он их вкладывает…
— В минеральную воду он их вкладывает и в колбасу, между прочим.
— Я про это ничего не знаю, — сказал Матадор. — Мне плевать на всех этих кремлёвских козлов.
Малыш оживился.
— Так какого же хрена? Если там все козлы, так почему я не могу работать на того, кто больше платит?
— Потому что с этими новыми, с Барышевыми, жизнь становится цивильнее. И порядок будет — как у нас на Лубянке. А с твоими партийными мудоломами как был сплошной понос, так и продолжается… А Акварель? Что бы у нас началось, если бы Акварель…
— Ты рассуждаешь, как домохозяйка. Страшный и ужасный наркотик Акварель… Ни хера бы не началось. Не больше, чем с водки… А мои партийные мудоломы, между прочим, за то, чтобы Россия сильнее была. Мы ещё вместе с тобой Севастополь брать будем…
— Грузишь, как чеченский боевик, — нахмурился Матадор. — Есть война — есть работа.
— А ты? — удивился Малыш. — Ты-то где собираешься работать при Барышеве? В кремлёвском полку ангелов? Не будет такого полка.
— А депутат? Он ни в чём не виноват. А ты льёшь на него говно…
— А к трупу говно не липнет, Глеб. Трупу на говно насрать.
Ты говоришь, ни в чём не виноват… Но он сам предлагал Барышеву бизнес на десятки миллиардов баксов… Глеб, когда человек лезет в такую игру, его поздно жалеть. Это профсоюз…
— Что?
— Профсоюз. Каждый должен знать опасности своей профессии. Лезешь в пекло — будь готов к пуле.
Малыш опять вскочил на ноги и расхаживал по камере, натыкаясь на стены.
— Репу разъебёшь, будешь так прыгать… Значков, Малыш, хотел легализации марихуаны. Того, о чём мечтают миллионы, которым надоело трястись над каждым косяком, потому что непонятно, где купить следующий. Которых любой мент ни за член собачий может сунуть в скворешник… А ты…
— Глеб, успокойся. Значков приблизил день легализации… Он теперь станет символом…
Матадор наконец поднялся. В глазах его вспыхнули недобрые огоньки.
— О символах заговорил? Учителя кинул и заговорил о символах?
Заскрежетал дверной засов, в двери замаячила встревоженная усатая голова.
— Брысь! — крикнул Малыш.
Голова исчезла. Матадор осёкся, снова лёг и отвернулся к стене.
— Буква «у», — торжественно-насмешливо протянул Малыш. — Учитель… Учитель мне говорил и тебе говорил, что мораль включается, пока ты выбираешь себе работу. А когда ты уже выбрал, то не задаёшь лишних вопросов.
Малыш помолчал, ожидая реакции Матадора. Реакции не последовало.
— Когда контора меня сдавала после этой кавказской истории, учитель согласился, чтобы меня сдали.
— Он не мог ничего поделать, — сказал Матадор. — Он переживал…
— Так и я не мог ничего поделать, — рассудительно сказал Малыш, — Вы меня сдали. Силовики меня подобрали. Я что, должен был гнить в лагере? Сохранять верность учителю, который очень переживал, но поделать ничего не мог? Он, между прочим, и тебя кинул. Это он украл девку.
— Подлец, — повернулся и поднялся на локтях Матадор, — Отмазаться хочешь, валишь всё на Коменданта…
— Дурак, — спокойно продолжал Малыш. — Ему нужно было тебя раскрутить. Чтобы ты рассвирепел и положил всех врагов одной левой. Барановский мужик опытный, понял, что тебя надо щучить за гениталии…
— Гонишь, — возразил Матадор.
— Позвони, спроси, — предложил Малыш.
— Кому? — не понял Матадор.
— Барановскому. Я скажу, чтобы принесли твой телефон, ты с ним свяжешься, задашь один вопрос: да или нет? Он скажет правду.
— Это чтобы у твоих паханов было ещё одно свидетельство?
— Да какое же это свидетельство, слово из подслушанного разговора… Ни один суд не примет. Потом, я тоже рискую — они тебя запеленгуют, поймут, где тебя держат… Ну? Глеб, это честная игра.
Матадор подумал, пожевал губами. Кивнул.
— Глеб, где ты? — генерал Барановский был очень взволнован.
— Я могу задать только один вопрос, господин генерал. А вы должны ответить, да или нет.
— Но… — Барановский помедлил. — Давай, Глеб, свой вопрос.
— Вы всё время знали, где была Арина? Приём, я жду ответа.
В наступившей тишине Малыш услышал, как стучит сердце Матадора.
— Да, — сказал генерал.
Матадор швырнул телефон в бетонную стену и молча лёг.
— Глеб, я приду утром, — осторожно сказал Малыш. — Ты подумай. Идеи такие. Ты идёшь работать ко мне в пару. Платят хорошо. Если соглашаешься, ложимся на пару месяцев на дно, отдыхаем. С Ариной ляжешь, Глеб.
— Ты можешь потребовать, — с горькой усмешкой отозвался Матадор. — Я поклялся тогда, в Портсване, что обязан тебе…
— Нет, — перебил Малыш. — Что я, с дубу хрястнулся? Это нужно тебе, а я должен тратить своё желание? Хорош ты, Глеб: и сёмгу съесть, и на хер сесть…
— Прежде чем лечь на дно, — глухо спросил Матадор, — надо будет давать показания?
— Ну… Надо будет что-то сказать…
— Я не буду ничего говорить, — отрубил Матадор.
— Хорошо, Глеб.