- А?
- В каком смысле хозяйство, сэр?
- В обыкновенном, - сказал Бирнс. - Следственный отдел, участок, улицы. Полезно знать, где у нас что.
- Ясно, сэр.
- Ну, а пока, Коттон... - Бирнс запнулся. - Я правильно говорю Коттон?
- Да, сэр, Коттон.
- Значит... в общем, Хейвз, мы рады, что вы будете работать у нас. Конечно, после тридцатого участка наш восемьдесят седьмой вряд ли покажется вам райским уголком, но это и не помойка.
- Хорошего мало, - сказал Стив Карелла,
- Чего там говорить, хорошего действительно мало, но вы к нашему участку привыкнете. Или он к вам привыкнет. Трудно сказать, кто у нас к кому привыкает.
- Думаю, я разберусь, что к чему, сэр, - отозвался Хейвз.
- Ну, если больше вопросов нет, то... - Бирнс снова замолчал. В присутствии Хейвза ой чувствовал себя на удивление неуютно, однако не мог взять в толк, в чем тут дело. - Ты покажешь ему все, Стив! - наконец произнес он.
- Да, сэр, - ответил Стив и подвел Коттона Хейвза к двери, ведущей в комнату следственного отдела. - Вообще-то у нас тут все, как и в других участках, - сказал он, когда они вышли 13 кабинета Бирнса.
- Более или менее, - отозвался Коттон Хейвз.
- Коттон - редкое имя, - сказал Карелла.
- Мой отец был без ума от одного пуританского проповедника. Интересно, кто бы это мог быть...
- Коттон Мэзер. Отец считал его одним из величайших людей Америки. Но могло случиться и хуже.
- В каком смысле?
- С него бы стало назвать меня Инкризом*.
- Запросто, - согласился Карелла и улыбнулся. - Вот наш отдел. Столы, окна, доска объявлений - кто в розыске, всякие гам приказы и инструкции, которые больше некуда девать. Справа картотека со всеми нашими делами. Досье на местную шпану, списки разыскиваемых преступников, сведения о задержаниях и кражах. Черт побери, да у вас в тридцатом участке наверняка все то же самое.
- Конечно, - сказал Хейвз.
- У нас есть ещё картотека пропавших велосипедов, - сообщил Карелла. Может быть, хоть этого у вас нет?
- Этого нет.
- Может пригодиться. В нашем районе полным-полно подростков.
- Угу.
- Единственный свободный стол - у окна. Мы на него сваливаем всякий хлам. Там ты найдешь все, кроме разве что собственной тещи.
- Я не женат, - сказал Хейвз.
- Понятно. Мы сейчас все уберем, и можешь считать его своим. И не горюй, что не женат!
Карелла улыбнулся, но Хейвз не ответил на его улыбку. Карелла замолчал в раздумье, и тут его взгляд упал на Мейера Мейера.
- Мейер! - окликнул его Карелла, и тот оторвался от пишущей машинки. Мейер, познакомься с Коттоном Хейвзом. Его перевели в наш участок. Коттон, это Мейер Мейер.
- Мейер протянул руку и начал было: "Рад позна..." - потом осекся и переспросил:
- Как вас звать?
- Коттон Хейвз.
- Рад познакомиться, - и пожал руку Коттона.
- Мейер - единственный человек на свете, у которого целых два имени, пояснил Карелла. - Или целых две фамилии, в зависимости от того, как на это смотреть.
- Не считая Генри Джеймса, - сказал Хейвз.
- Почему Генри Джеймса? А, тоже два имени. Это точно, - согласился Карелла и откашлялся. - А над чем ты трудишься, Генри... тьфу, Мейер?
- Убийство в винном магазине, - сказал Мейер. - Только что закончил допрос владельца. Похоже, я не попаду на бар-ми цву.
- Почему?
- Никак не управлюсь с отчетом, - ответил Мейер и поглядел на часы.
- Что это ты так расписался? - удивился Карелла. - Закругляйся поскорее.
- Не торопи меня. А вдруг мне не так уж хочется на эту паршивую бар-мицву?
- Теперь ты будешь часто видеть Коттона, - сказал Карелла. - Надеюсь, вы сработаетесь.
* Инкриз Мэзер (1639-1723) - американский теолог, отец писателя, ученого и проповедника Коттона Мэзера (1663-1728). Инкриз - по-английски "увеличение", "рост", "прибавка"; Коттон - "хлопок".
- А то как же, - равнодушно отозвался Мейер и вернулся к своей пишущей машинке.
- Там, за перегородкой, коридор. Он ведет в раздевалку.
Слева канцелярия, справа сортир... Ты в армии служил?
- Во флоте, - отозвался Хейвз.
- Понятно. Там вас учили дзюдо?
- Немножко.
- С нами работает великий дзюдоист, Хел Уиллис. Он творит чудеса. Тебе с ним будет интересно пообщаться. Главное - не здороваться с ним за руку. Сразу бросит тебя через плечо.
- Правда? - сухо произнес Хейвз.
- Хел - лихой малый... - Карелла снова откашлялся. - Дальше по коридору комната для допросов. Можешь ею пользоваться, если тебе понадобится уединение. Вообще-то мы допрашиваем в отделе. Шеф не любит грубого обращения.
- В тридцатом участке с задержанными грубо не обращались, - сказал Хейвз.
- У вас там приличный район, - заметил Карелла.
- Но преступления тоже случаются, - сказал Хейвз.
- Я и не сомневаюсь, что... - начал было Карелла, но не окончил фразы. - Справа, в конце коридора, раздевалка, вниз по ступенькам - дежурный пост, а с той стороны - гостиница "Уолдорф-Астория".
- Что? Камеры предварительного заключения.
А-а!
Пошли, познакомлю тебя с дежурным сержантом. Потом можно прогуляться по району, если есть охота.
Как скажешь.
- Буду счастлив составить компанию. - Впервые в голосе| Кареллы прозвучала ирония, но Хейвз пропустил это мимо ушей. В молчании они спустились по металлической лестнице на первый этаж.
ГЛАВА III
Женщине в маленькой гостиной было пятьдесят четыре года. Когда-то у неё были такие же огненно-рыжие волосы, её дочери, но теперь в них проступила седина, причем, казалось, что не рыжие волосы поседели, а в седине появилась ржавчина.
Женщина сидела с заплаканным лицом. Слезы портил макияж, краска текла по щекам, размазывая румяна. Женщина выглядела уродливо: горе сначала затопило глаза, а потом выплеснулось на лицо, смывая маску красоты, которую она носила на людях.
Напротив неё сидел детектив Берт Клинг и молчал. Он терпеть не мог допрашивать женщин, особенно плачущих. А когда дело касалось убийств и самоубийств, они всегда лили слезы. В присутствии плачущей женщины Клингу становилось не по себе. Он был молод и среди детективов считался новичком; выдержке и сноровке таких профессионалов, как Стив Карелла, он мог пока только завидовать. Слезы женщины смыли не только её макияж - они растворили непроницаемую маску на лице Берта Клинга, и он сидел теперь, как смущенный школьник, не в силах произнести ни слова.
Гостиная была обставлена удобно и со вкусом. Не особенно дорогая мебель радовала глаз простотой совершенных линий, что нечасто увидишь в небольших квартирах, где обстановка кажется порой слишком громоздкой. Обивка мебели выглядела очень весело, чего никак нельзя было сказать о хозяйке, сидевшей на тахте и промокавшей платочком глаза и щеки. На стене над тахтой висела огромная фотография улыбающейся рыжеволосой девушки. Она была снята на фоне поля с пшеницы, голова запрокинута, рыжие волосы рассыпаны по плечам. Ее лицо светилось таким безудержным ликованием, что детектив Клинг невольно вспомнил, как эта же девушка лежала на полу винного магазина, прижавшись к доскам щекой, и задумался о бренности земного существования, о скоротечной радости и неминуемой смерти.
- Это Анни, - произнесла женщина, поймав его взгляд.
- Понятно, - отозвался Клинг.
- Эта фотография сделана несколько лет назад. Во время их медового месяца. Они поехали в Индиану, на ферму его отца. Провели там месяц. Она была на седьмом небе от счастья.
- Ее бывшего мужа зовут, если не ошибаюсь, Тед Бун? - спросил Клинг.
- Да, Теодор Бун. Я всегда называла его Теодором. Симпатичный юноша. Фотограф. Это его работа. Увеличил маленький снимок. Талантливый парень.
- Вы знаете, почему они разошлись?
- Да.
- Почему же?
- Он перерос мою дочь. - Женщина сказала это просто, без надрыва, словно констатировала факт.