Выпив сок, он поменял местами стаканы, достал листок, сунул его в карман и пошел в зал, где уже постепенно гас свет. Следом зашел Храмов и сел — мне было видно — на пять рядов ближе к выходу. Конспираторы…
Рахманинов меня вдохновлял. Я решила проследить за мужчиной в черном после концерта. А пока я вспомнила вдруг про чудесные эклеры, которые так разрекламировала мне накануне билетерша, сказав, что их обожает и ее внук. Интересно, сколько ему лет?
Я взяла себе три эклера, пользуясь тем, что буфетчица Зоя еще не ушла, и два стакана апельсинового сока, которые так помогли двум подозрительным мужчинам обменяться какой-то информацией.
А что, если они тоже гомосексуалисты и таким вот образом объясняются друг другу в любви? Я чуть не поперхнулась, подумав об этом.
Неожиданно из зала вышел чем-то раздосадованный парень-гомик.
— Опять никого не нашел, — вздохнула буфетчица Зоя. Сердобольная женщина. Вошла, видать, в положение.
А эклеры действительно оказались вкусными, свежими и приготовленными на настоящем масле…
Я вышла на свежий воздух. Улицы были уже полупустынны, вокруг все приобрело оранжевый оттенок, словно город утонул в слегка разбавленном коньяке. Это включили электрическое освещение.
После концерта Храмов пошел в одну сторону, а черный мужчина в противоположную. Я — за ним, цокая каблучками. Поравнявшись с ним, я сделала вид, что оступилась. Ухватила его за локоть и, хохоча, повисла на нем.
— Извините, — произнесла я пьяным голосом. — Сейчас каблуки в моде.
— Что вы сказали? — спросил «черный» с недовольным видом. Очевидно, он презирал подвыпивших женщин.
— Я сказала, что вы классный мужчина и что я могла бы составить вам компанию.
Он ничего не ответил, а я делала вид, что никак не могу его догнать.
Он привел меня в гостиницу «Братислава». Высокое, стройное как кипарис здание светилось десятками окон.
Он вошел в просторный холл, я за ним.
Администраторша кинулась ко мне, чтобы обезвредить меня и спасти мужчину, но он вдруг взял меня за руку и сказал:
— Эта девушка со мной, — и мы направились к лифту. Оказывается, у него был сильный акцент, что выдавало в нем либо немца, либо эстонца. А может, и американца, в акцентах я не сильна. Но то, что он не принадлежал к желтой расе, было несомненным.
— Приятель, ты кто: эстонец или немец? — спрашивала я уже у него в номере.
— Немец. Меня зовут Клаус. А тебя? — Он показал кресло, куда можно сесть, и открыл бар. — Ты будешь еще пить?
Он обращался ко мне на «ты» — значит, клюнул.
— Меня зовут Маша, — сказала я и улыбнулась. Меня больше всего сейчас интересовало одно: как бы вытянуть у него из кармана листок, переданный ему Храмовым. Вряд ли это было связано как-то с убийством Дани Неустроевой. Но все равно, передача листка выглядела более чем странно. Я не могла пройти мимо этого и теперь вот сидела в гостиничном номере, изо всех сил изображая проститутку.
Он поинтересовался, сколько я стою. Я ответила. Он молча показал мне на дверь.
— Я думала, что только наши мужики такие прижимистые, а оказывается, что и на Диком Западе то же самое. — Я полезла к нему, обняла за шею, рука моя в это время незаметно скользнула в карман брюк. Не знаю, в какое уж такое чувствительное место я попала, но Клаус перестал сопротивляться и замер. Мне стало противно, и я, сжимая в руке украденный листок, оттолкнула незадачливого иностранца от себя и бросилась вон из номера.
— Насилуют! — принялась кричать я на весь этаж. Но на мои крики почему-то никто не реагировал.
Я спустилась на лифте вниз, вышла на улицу и глотнула свежего воздуха. Нет, какой все-таки был приятный вечер. И музыку послушала, и с иностранцем познакомилась.
Теперь бы добраться до Храмова…
Я села на скамейке под фонарем, развернула листок и увидела несколько строк со сплошными цифрами. Вот только цифр-то мне на сон грядущий и не хватало.
Может быть, Даня была у них связной?
В конце тяжелого дня какие только мысли в голову не полезут…
Я приехала домой, набрала в ванную побольше теплой воды и собиралась уже лечь, как зазвонил телефон.
Я взяла трубку. Звонил Костя.
— Даню успели изнасиловать, — сказал он мне бесстрастным тоном, и я поняла, что его печаль по погибшей девушке уступила место глухой боли и ненависти. — Как продвигаются дела?
— Вполне нормальными темпами, если учесть, что мы с тобой расстались сегодня утром.
— Да нет, я не тороплю… Я все понимаю. Когда мне можно будет перезвонить, чтобы не показаться назойливым?
— Звони в любое время, если застанешь.
— Кстати, вы не слышали еще об одном убийстве?
И я подумала, что месяц июль будет горячим не только в прямом смысле…
Глава 3 Несостоявшееся свидание
В три часа у нее была назначена примерка. А в пять — встреча с женихом.
Ей оставалось сделать укол Роману Терехину, прибрать в процедурной, и все. Она была свободна до утра.
Роман — крупный волосатый мужчина, весельчак и задира, до смерти боялся уколов и всегда спрашивал Катю перед тем, как она его уколет, сколько будет стоить эта процедура с обезболиванием. Они постоянно шутили по этому поводу. Но после того, когда последний «кубик» растворялся в ягодичной мышце, Роман неизменно спрашивал: «Ну, скоро?» Он не чувствовал момента прокола и введения лекарства, поскольку у Кати была легкая рука и уколы она делала практически безболезненно.
Вот и в этот раз, когда все было закончено, Роман кивнул ей на гроздь бананов на столике:
— Это тебе, Катюша. Жаль, что ты уходишь, навестила бы меня ночью, а то здесь скука страшная…
Катя обычно отказывалась от подарков, но от бананов — не смогла. Они были такие свежие на вид, такие аппетитные, что она, поблагодарив Романа, взяла их со столика и уже в коридоре, не доходя до процедурной, съела один. С наслаждением.
И вообще — все вокруг было великолепно. День за прозрачным стеклом окна играл солнечными бликами, шумела листва, свежий ветерок, ворвавшийся в больничный коридор, заглушил специфический запах ароматом цветущих под окнами флоксов.
Она представляла себе, как прекрасно будет выглядеть в новом летнем платье, как удивится жених, увидев ее в этом открытом прозрачном наряде.
Она взялась за ручку процедурной и, сделав только первый шаг, поняла, что тут кто-то есть.
— Кто здесь? — спросила она наигранно строгим тоном.
— Это я, ты меня не узнала? — Навстречу ей двигался высокий крепкий мужчина с ножом в руке. Глаза его блестели, на лбу выступила испарина. — Раздевайся, — произнес он хриплым голосом, и Катя с ужасом увидела, что брюки мужчины уже расстегнуты. Похотливая физиономия его надвигалась все ближе и ближе. Он, не глядя, пнул ногой дверь, затем закрыл ее на ключ — Катя еще успела подумать, что он, пока дожидался ее, изучил расположение замка и, может быть, даже прорепетировал, как будет запираться, — и вплотную подошел к ней.
— Быстрее, я же сказал! — шепотом, от которого у нее мороз прошел по коже, процедил он, с размаху уложив ее лицом вниз на столик с лекарствами. Она чувствовала, что он, сорвав с нее последнее белье, всадил в нее что-то острое. Раздирающая боль парализовала ее, но она не смела пошевелиться. Нож насильника находился рядом с ее виском и дергался в такт совершаемому действию. Перед тем, как погрузиться в обморок, Катя услышала звук капающей в раковину воды и тяжелое дыхание мужчины. А еще она успела увидеть бананы, забрызганные ее кровью.