(У него было трое детей от Дороти — мальчики и девочка: Дэниз, Эл и Кэтрин; девятнадцать, десять и семь лет; все кончилось — и с их матерью и с ними, — когда он понял, как брезгливо и отстраненно она не любила его; протестант; сухарь; ах, боже, стоит ли вспоминать об этом; один, совсем один; да здравствует свобода, надмирное одиночество, постоянный взгляд в зеркало!
Когда они разошлись, Фол начал пить. Потом подумал: да о чем я? У них — и у Дороти с ее торговцем, и у старшего сына Дэниза с его таиландкой — своя жизнь; вырастет Эл, заведет себе француженку или русскую; что ж, его право; потом Кэтрин — не иначе как порадует евреем или негром. Я нужен им как гарант их благопристойной жизни, возможность делать субботние траты; путешествия, загородный дом, горничная; пусть это счастье продолжается как можно дольше; поэтому-то я обязан выжить, а не сломаться на семейных сценах, будь они прокляты, не стать алкоголиком или наркоманом; каждое утро массаж; теннис, пробежки; в женщин — с той поры, как развелся, — не верил, считая их всех шлюхами.)
— Этот младенец — сын Врубеля? — спросил Фол.
— Мы не располагаем литературой о художниках. Затрудняюсь дать вам точную справку.
— У вас нет литературы только о русских?
— Нет, практически обо всех. Кроме, конечно, Микеланджело или Ван Гога.
— Как же можно работать?! — Фол удивился. — Ведь вы главный эксперт по живописи!
— Совершенно верно, — подтвердил Джавмс. — Но вы не совсем верно трактуете понятие «эксперт». В нашей фирме задача эксперта заключается в том, чтобы выяснить истинную стоимость вещи, подготовить буклет для предстоящего аукциона, составить каталог, оповестить мир людей, занятых нашим бизнесом, проследить за тем, чтобы все ждали событие и готовились к нему... Видимо, вам это неинтересно?
— Очень интересно! Я никогда еще не писал о торгах.
— Вы штатный сотрудник журнала или свободный журналист?
— Да, я работаю по договору... На Америку, Австралию... Очень хорошо меня покупают в Новой Зеландии, — заметил Фол. Он не лгал; статьи журналиста, чью визитную карточку он использован для беседы в Сотби, действительно хорошо шли на задворках мира, тамошним пастухам в них нравилось что-то. — А кто будет вести торги?
— Я и мой коллега, мистер Адамсон.
— Ах вот так?! Очень интересно... Вы уже имеете информацию о том, кто приедет сюда?
— Мы имеем исчерпывающую информацию, нельзя полагаться на приблизительные сведения.
— А кого вы ждете на аукционе? Я имею в виду и м е н а, которые сами по себе вызовут сенсацию...
— Видимо, будут сражаться американцы с французами. Две уважаемые семьи из Лондона поручили вести торг своим брокерам. Я жду баталий... Имен мы не называем... Как правило, в зале работает; телевидение, так что из выпуска последнюю известий страна узнает, кто был на торгах...
— Будет много американцев?
— «Фонд Сэлливэн», Институт театра, финансируемый Меллонами, и темная лошадка с Западного побережья, мистер Кэббот. Он состоялся на новых видах цветных упаковок для прохладительных; напитков, интересная идея, минимум затрат рабочей сипы; их в деле было всего девять человек, а взяли за три года более семи миллионов...
— Более девяти, — поправил Фол. — Я знаком с Кэбботом. Наш журнал брал у него интервью...
— Интересно! — Джавис остро глянул на собеседника. — Как вы думаете, он будет биться за русскую живопись?
— Смотря кто его консультирует. Если Кэбботу докажут, что это серьезное вложение капитала, что, купив сейчас за двадцать тысяч, он через три года получит за эту же картину сорок, — будет биться.
— Это крайне интересно, благодарю вас. А еще мы ждем мистера Софокулоса. Он работает на эмиров, на Востоке оседают интереснейшие вещи, новый Лувр.
— Скажите, а чего можно ждать, если на аукционе выяснится, что к продаже выставлена ворованная картина?
— Этого не бывает в Сотби.
Я готовлю аукцион почти полгода именно для того, чтобы такого рода неприятности не произошло. Как вы понимаете, мы работаем в тесном контакте с полицией и страховыми компаниями, нет, нет, такое просто-напросто исключено.
— Последний вопрос, мистер Джавис. Отчего фотоальбомы балетов Дягилева и Лифаря так баснословно дороги, дороже, чем рисунки Пикассо и Дали?
— Вполне объяснимо! За эти альбомы уплатят не менее ста пятидесяти тысяч, хотя отправную цену для торгов мы обозначили всего в тридцать тысяч. На фотографиях вы имеете костюмы н декорации лучших балетных постановок Дягилева. Не менее двадцати единиц. Если балеты решат восстановить, придется заказывать большим художникам новые декорации и костюмы. Это будет стоить по крайней мере пятьсот тысяч, а то и больше, несмотря на то что сейчас в театральной живописи нет особенно больших имен. После Коровина, Бенуа, Кокто, Головина, Пикассо мир обеднел.
— В какую сумму выльются торги?
— Как вы понимаете, вопрос преждевременен. Впрочем, не для публикации: полагаю, мы доведем страсти зала до семисот тысяч фунтов...
Фол снова посмотрел на врубелевский портрет мальчика:
— Интересно, что из него получилось? Все мы поначалу были очаровательными младенцами, забавой для родителей, а потом...
— Ах как верно вы заметали! Простите, я должен идти, приехала госпожа Прокофьева, подруга великого русского пианиста, она, видимо, намерена биться за ряд его партитур. Буду признателен, если вы пришлете мне вырезку из вашего журнала. До свидания, благодарю вас. — И Джавис отплыл к маленькой женщине, окруженной молодыми мужчинами, говорившими по-русски; Фол отметил сразу же, что их русский был очень хорошим, не к о н с е р в и р о в а н н ы м, настоящим.
...Отель «Кларидж» был рядом, пять минут хода; Фол снял номер по соседству с тем, который забронировали для князя Ростопчина; Довольно рискованно полагаться на «братские» с л у ж б ы; аппаратура прослушивания в лондонском представительстве концерна АСВ великолепна, но разумнее пользоваться своей. План проработан. Ростопчину не позволят спуститься в холл, к Степанову; его задержат в номере; позвонит Зенон, они знакомы с тех пор, как вместе сражались в маки, под Лионом; о том, что Ростопчин приехал в Лондон, Зенону скажет Харви, они дружат; предлог для звонка мотивирован, Ростопчин великолепно знает все, связанное с бизнесом по текстилю на регион Среднего Востока, как не ответить на вопросы старого приятеля! Сразу же после того как он кончит говорить с Зеноном, позвонит сам Харви и начнет рассказывать о коллекции русской живописи, которую он обнаружил в Канаде; Ростопчин не может этим не заинтересоваться; Степанов — судя по его психологическому портрету — не станет ждать в холле, а поднимется в номер к другу, — что и требуется! Он обязательно поднимется в номер; Фол тщательно изучил документы, собранные на русского, набросал штриховой характер, проверил на ЭВМ — и основном совпадало; следовательно, накануне торгов он, Фол, будет в курсе всего того, что замышляют п р и я т е л и, операция с Золле — следующий этап того же вечера; развязка наступит девятого мая в Сотби; молодец, Фол, все-таки голова у тебя работает отменно.
Полковник Бринингз, возглавлявший секретный отдел специальных исследований британской страховой корпорации «Долл», связанной с американским концерном ДТ-АСВ, принял Фола лишь на следующий день после того, как тот попросил о встрече; был сух; смотрел с к в о з ь; говорил цедяще, лениво:
— Мне довольно трудно понять ваш замысел, мистер Фол... Меморандум, который прислали ваши коллеги, страдает определенной недосказанностью, лишь общий абрис, ничего конкретного...
— Я готов ответить на ваши вопросы, полковник.