Конечно, с Успенскими легко жить, с ними не поссоришься, они уступчивы, не мелочны, даже великодушны, всегда готовы сбегать для больного соседа за лекарством в аптеку, ни один хрупкий и жалостливый обыватель ни в чем не осудит Николая Ильича.
Юра и читал, и слыхал о попах-стяжателях, о попах-развратниках… Таких разоблачить просто! Попробуй кто проявить к Тане нечистоплотный интерес — она сама даст такому отпор. Мерзость легче раскрывается перед людьми, чем одетая в нарядные одежды тонкая духовная проповедь. Такие, как отец Николай, не торопятся обращать людей к богу, дают им время подумать, погрузиться в себя, исподволь затягивают в лабиринт сомнений и неразрешимых вопросов, каждому предоставляют возможность самостоятельно искать бога… Вот чем опасен этот незлобивый и честный священник!
— Вы опасный человек, Николай Ильич, — откровенно признается Юра. — Опасный тем, что под религиозные понятия пытаетесь подвести научную основу.
— Бог создал меня по своему подобию, — возражает Николай Ильич. — Поэтому человеку свойственно мыслить.
— Вы и погубили Таню, убедив ее в существовании бога.
— Я же не гибну от этого?
— Вы натура уравновешенная. А Таня слишком эмоциональна.
Да, Николай Ильич противник крайностей! Не надо, мол, противопоставлять себя обществу, в него надо проникать исподволь, тише едешь — дальше будешь…
— Но ведь с ней еще ничего не случилось?
— Случилось!
Николай Ильич с опаской взглянул на Юру.
— Связалась с какими-то странными людьми, подпала под их влияние…
— Расскажите.
В голосе Николая Ильича звучит даже требовательность.
И Юра со всей своей непосредственностью откровенно поведал священнику о своих приключениях: о Щеточкиной, о Раисе, о Бескудникове, о поездке в Ярославль…
— Все это гораздо серьезнее, чем вы даже думаете, — задумчиво произносит Николай Ильич. — Прасковья-то Семеновна что говорит? Куда ушла Таня?
— Ничего не говорит. Говорит — в странство.
— Какое странство?
— Ну, на богомолье.
Николай Ильич даже подался вперед.
— Вы сказали: странство.
— Богомолье, странство… Не придирайтесь к словам. В общем, ушла искать бога.
Но Николай Ильич как-то особенно насторожился.
— Подождите, Вопрос мой серьезнее, чем вам кажется. Откуда взяли вы это слово?
— От Прасковьи Семеновны.
— А она откуда?
— Что-то в этом роде сказала Таня, когда прощалась с ней.
Николай Ильич помрачнел.
— Вы даже не представляете, как много сказала она этим словом. Этим термином пользуются лишь в одной секте…
— Дело не в терминах.
— Да это та самая вешка, которая показывает, куда ушла Таня! Вы слышали что-нибудь о бегунах?
— Не помню, может, и читал…
— Это одна из самых опасных ересей. Бегуны, скрытники. Теперь они зовутся — истинно-православные христиане странствующие…
Николай Ильич всерьез взволновался. Он и чашку отодвинул, и стул; любит сидеть, а тут принялся ходить; всегда бледен, а тут порозовел…
Встал и Юра.
— Почему вы думаете, что Таня попала именно в эту секту?
— Вы сами сказали — ушла в странство. Вступают в секту и уходят в странство.
— Зачем?
— Искать бога, молиться! — Николай Ильич даже всплеснул руками. — Этакая доморощенная российская мистика. Скрываются от людей, истощают себя, молитвами доводят себя до одурения… — Он подошел к сестре: — Что делать?
Катенька укоризненно посмотрела на брата:
— Ах, Коля…
— Что Коля? — с тревогой переспросил Николай Ильич. — Ну, что?
— Может быть, вообще не нужно заниматься… — тут она бросила на Юру виноватый взгляд, -…богоискательством. Молодежи и без того хватает забот…
— Замолчи! — с досадой оборвал ее Николай Ильич.
— Нельзя сравнивать христианскую философию со всякими извращениями!
На мгновение все замолчали, стало слышно, как где-то за стеной бодро тараторит громкоговоритель.
Николай Ильич приблизился к Юре.
— Таню надо спасти! Надо спасти! — нервно повторил он несколько раз. — Ее нельзя оставлять в плену у этих фанатиков. Что вы будете делать?
— Искать, — насмешливо проговорил Юра. — Я уже сказал.
— Не так это просто, на то они и скрытники! — воскликнул Николай Ильич. — Придется потратить много времени, много труда…
— Это меня не пугает, — спокойно сказал Юра. — Вы-то чего волнуетесь?
— Как же не волноваться? — воскликнул Николай Ильич. — Вырвать ее надо из этой ереси! Я же говорю — фанатики! Они до того ослеплены ненавистью ко всему новому, что готовы весь мир ввергнуть в междоусобную войну, ни с чем не хотят мириться…
— Полагаете, ваш бог лучше?
— Я не хочу сейчас спорить, я хочу вам помочь, — строго произнес Николай Ильич. — Поиски будут хлопотны и… обременительны… — Он полез в карман, протянул Юре деньги: — Хочу помочь. Тут двести рублей. Вчера получил жалованье. Найду еще…
На этот раз порозовел Юра:
— Зачем это?
— Но я действительно хочу помочь… — Николай Ильич и стеснялся и настаивал. — Расходы будут обременительны, и моя совесть…
Он действительно добр, но одновременно и суетлив, и жалок, этот неожиданно растерявшийся попик, и Юра вдруг почувствовал к нему легкое презрение.
— Спасибо… — Он отстранил деньги, — Обойдусь без вашей субсидии.
— Но почему?
— Потому что вы же во всем виноваты, а теперь собираетесь ее спасать!
Николай Ильич вздернул кверху бородку:
— При чем тут я?
— Объясню, — произнес Юра нравоучительным тоном. — Ведь это вы убеждали ее в существовании бога. Регулярно предлагали по рюмочке винца, а когда втянули в пьянство, собираетесь спасать… Нет уж! — Юра с ненавистью посмотрел на поповские деньги. — Как-нибудь обойдемся без вас!
Он вспылил, не мог не вспылить, позже он осуждал себя за вспышку, но Юру всегда возмущало лицемерие.
— Извините, — сказал он, стараясь говорить как можно спокойнее. — Я признателен вам за хлопоты, за советы, за консультацию, но дальше я уж как-нибудь сам. Ни бегство от людей, ни смирение перед горем не помогли еще ни одному человеку!
От Юры я и услышал о его встречах с Николаем Ильичом Успенским.
— Человек субъективно хороший, но что из того, если он служит плохому делу? Ведь это он, он толкнул Таню к религии. И дело, в конце концов, не в том, к кому она потянулась — к православным или к этим, как он их называет, бегунам. Дело в ином. Она бежала от жизни, бежала в придуманный, призрачный мир. В этом ее беда…
— Однако отец Николай помог выяснить подоплеку ее исчезновения.
— И он, и вы. Все помогли в оценке фактов.
— Что же вы собираетесь делать?
— Искать. Еще не знаю как, но искать. Не успокоюсь, пока не найду. Мне понятно, что это не просто. Зиму я, вероятно, проведу в Москве. Буду работать и готовиться… к странству! Поднакоплю денег, а весной…
В его голосе звучала удивительная уверенность в успехе.
СОСЕДКА
Тем временем, покуда Юра метался в поисках Тани, с ней происходило вот что.
До встречи в Третьяковке Таня почти не замечала Юру. Она вообще не слишком-то обращала внимание на мальчишек. А тут, перед Нестеровым… Тот — и не тот!
Юра открыл глаза, и Таня вошла в него: вот ты, оказывается, какой, мы одинаково видим с тобой прелесть жизни, прелесть этой картины, прелесть просветленного познания мира…
Таня не помнила, о чем они говорили, возвращаясь домой, но только все, что говорил Юра, было умно, интересно и необыкновенно понятно, и она искренне сказала на прощание:
— Знаешь, Юра, ты… удивительный!
Они стали встречаться. Почему-то ей было немного стыдно. Встречи были их тайной.