Вместо чайных ложек дали столовые – преследователи хотят узнать о нем побольше. Дорогу пересек трамвай – его хотят отрезать от людей. Машины и троллейбусы провожают его фарами, встречные – глазами, на автомобиле знак красного креста предупреждает о скором несчастье. Значение имеет все, и окружающие понимают этот язык знаков – переговоры убийц, сужающих кольцо. В соседнем доме играют на пианино – это условный шифр, сообщение о его последних поступках. Смятый задник тапочек у дежурной сестры означает: больные, молчите!
Возникший бред не устраняется убеждением, не поддается внушению, недоступен доводам увещеваний. Расспросы ведут к тому, что и личность врача включается в этот бред, а ощущение нереальности происходящего (оно существует – как будто здоровое начало безуспешно борется с болезнью) приводит больного к мысли, что все вокруг хитро подстроено, чтобы подтолкнуть его к гибели.
Больной уверен, что на самом деле он не в больнице, а под следствием, что санитары переодеты, а в комнате врача всюду спрятаны микрофоны («Я знаю, как это делается, – говорит он дрожа, – я сам так устраивал»), что соседи по палате – подсадные утки, только притворяются больными.
Преследуемые могут внезапно стать преследователями – подозрительность к близким и родным рождает нападения, поджоги и убийства. Чувство несвободы – страшное чувство. Чтобы освободиться от него, одержимые бредом преследования готовы на самое неожиданное. Жертвами могут оказаться люди случайные (заподозренные больным и включенные им в шайку) или родные, порой санитары и врачи. Стремление расправиться с близкими и врачами вообще характерно для бреда преследования, когда одержимый страхом переходит к агрессивной защите.
Эти – из видящих, чего нет. Другой вид бреда – отрицающие то, что есть. Имя? У них нет имени. Возраст? Не имеют возрасту. Где родились? Они не рождались. Кто отец и мать? Нет ни отца, ни матери, ни жены, ни детей, ни родственников.
Не болит ли голова, сердце, какая-нибудь часть тела? У них нет головы, сердца, а у многих нет и тела.
Им показывают какой-нибудь предмет: карандаш, книгу. Это не карандаш и не книга (как будто вывернулся наизнанку точный аппарат узнавания предметов и ощущения своего тела).
И вот уже нет их самих, они – лишь автоматы, призраки, подделки.
Психиатры описывали солдата, считавшего себя мертвым со времен битвы под Аустерлицем. На вопрос о здоровье он вполне связно и печально говорил одно и то же: «Вы спрашиваете о здоровье дядюшки Ламберта? Но дяди Ламберта уже нет на свете, его унесло пушечное ядро. То, что вы здесь видите, – это плохая машина, подделанная под него».
После посещения рентгеновского кабинета больной плачет и умоляет туда вернуться, чтобы собрать все, что рассыпалось из головы. А иногда нет затылка или остался лишь лоб, все остальное утеряно безвозвратно.
Эти идеи отрицания порой тесно смыкаются в расстроенном сознании с мыслями о собственной вине, своей греховности и преступности – все пороки мира сосредоточены в больном, это некий бред величия, только отрицательного.
А собственно бред величия – он куда разнообразней, чем все человеческие мечты, самые дерзкие устремления, самые неосуществимые надежды.
Пациентка одного психиатра утверждала: она одновременно – Швейцария, стая легендарных журавлей, владелица всего мира и семиэтажной фабрики ассигнаций, она же политехническое училище и заместительница Сократа.
Другой – великий певец и в то же время полководец. Он преобразователь мира, написал книгу «Капитал», у него миллиарды рублей, сотни жен, он построил мост на Луну, владелец тысячи самолетов. Кроме того, в ближайшее время его назначат завхозом больницы.
Бред, без сомнения, – явление творческого корня, содержание часто роднит его с сюжетами книг и фильмов, системами философов, измышлениями талантливых лжецов и яркими сновидениями. Только нет в нем внутренней логичности, присущей в творчестве человеческому мышлению, а скачка идей, сюжетов, масштабов и времени выдает безумие с головой.
Вот больной рассказывает, что он партизан, что многократно награжден и совершал головокружительные подвиги. Рассказ связен, внушает доверие, механизм бреда ничем себя не определяет (если не знать заранее, что все это – плод воображения). Вдруг – эпизод, и сразу ясно, с чем имеешь дело. Оказывается, Он в то же время много путешествовал в Донских степях, а там есть такое место – ставка, где живут зембы – это род змей-великанов. Ими управляет змей-гигант, по имени Зевс. Больной приезжал к ним с поручением военного характера. У верховного земба есть охрана, дворец в египетском стиле, но из металла. Зембы действуют на врагов током и поэтому непобедимы.
Он вполне контактен, говорит связно и осмысленно. Какие-то чисто творческие механизмы взломали и отменили контроль сознания – и то, что раньше стало бы сном или фантастическим рассказом, превратилось в биографию, которой сам больной всецело доверяет.
Разубедить невозможно.
Человек возится с цветными стеклами, собирает их, раскладывает, сортирует. Он делает аппарат, называемый им витаминным рефлектором. Он говорит: я предотвращу близкую гибель человечества. Дело в том, что в солнечном спектре содержатся витамин-лучи, они несут жизненную силу. Сейчас это излучение Солнца несколько ослабло. Фрукты, овощи, ягоды потеряли пользу. Звери, дичь и рыба исчезают. Урожаи ниже. А раков уже нет совсем. Люди стали слабее, меньше ростом, жизнь их стала короче. Я помогу им!
Разговор этот происходит в палате. Цветными осколками ничего не выловишь из солнечного спектра. Бред. Хотя насколько, согласитесь, симпатичней и человечней бреда о национальном и расовом превосходстве – осуществленного на деле бреда уничтожения других людей (а ведь мы называли это не бредом помешанных, а мировоззрением, системой взглядов и т. д.).
Но вот что интересно. Бред, говорите вы про измышления изобретателя витамин-рефлектора. Бред. Опять же какая-то жизненная сила.
Но позвольте! Сравнительно недавно гипотеза об особой «жизненной силе» была научной концепцией. А мифическое «вещество горения» – флогистон? А «сила химического сродства» – выдумка, которой объясняли взаимодействие веществ, вступающих в реакцию? А «самозарождение живого из неживого» – когда приводили пример, что черви «сами» появляются в тухлом мясе?
Эта похожесть бреда на давние домыслы, в разное время служившие вполне научным мировоззрением, очень наглядна. Психиатрам приходится иметь дело с тончайшим механизмом. Бред – не болезненная «смысловая опухоль», которую можно удалить в одном каком-либо месте, а исказившаяся настройка самой высокой мозговой системы – аппарата творчества. В этом – великая трудность лечения.
Облава на мысль
Глава, в которой не будет ответа ни на один вопрос
Основная ткань исследования – это фантазия, в которую вплетены нити рассуждения, измерения и вычисления.
Сент-Дьёрдьи
Чем выше разум, тем сильнее склонность к сотрудничеству.
Кларк
Еще совсем недавно за отсутствием веских доказательств и точных понятий сам собою заглох шумный спор о перспективах мыслительных способностей машин. Оптимисты опирались на математику и логику (единственно возможная для научного оптимизма основа), скептики привлекали туманные, но убедительные доводы об эмоциях и вдохновении, глубинах и лабиринтах души.