А в Риме было солнечно, по-весеннему зеленела трава на летном поле, весело щебетали птицы. В Риме она уже однажды была - три года назад, в составе студенческой делегации. Но эта недельная поездка ей мало запомнилась - она проходила в ураганном темпе, из одного музея в другой, от одной дискуссии к другой. Теперь у нее появилась счастливая возможность брать уроки пения у непревзойденных мастеров эстрадного жанра - итальянцев.
В самолете она познакомилась со своей ровесницей Ханной Гжещик из Люблина - реставратором произведений искусства, тоже едущей в Италию по стипендии Министерства культуры. Ханна была живой, энергичной, доброжелательной молодой женщиной, открытой, разговорчивой, но ненавязчивой и тактичной. Они как-то сразу сблизились. Может, потому, что обе чувствовали себя одиноко на чужой земле.
Их никто не встречал. К тому же официальных представителей, которые помогли бы им снять комнату в Риме, на месте не оказалось. Наконец им повезло. К концу рабочего дня явился разговорчивый, веселый молодой человек. Он посадил женщин в маленький, пропахший бензином "фиат" и отвез в каменный двухэтажный дом на шумной виа Кавур. Хозяйка квартир синьора Бианка оказалась приветливой, милой дамой. Она накормила двух голодных иностранок спагетти и, попросив деньги за две недели вперед, пожелала им спокойной ночи и удалилась.
Ох уж эти деньги в Италии! Нет, и на родине ничего не давали бесплатно. Но уже в первые часы самостоятельной жизни за границей они почувствовали, что само понятие "деньги" окружено здесь какой-то магической, не совсем понятной им силой.
Синьора Бианка (Анна и Ханка с трудом понимали по-итальянски) только и говорила о деньгах. С ними было связано ее личное счастье, счастье ее детей. Сын ее, парикмахер, собирался в ближайшее время отправиться в США, где хорошие знакомые подыскали ему хорошо оплачиваемую работу, связанную со стрижкой породистых собак.
- Ах, наконец-то, - патетически восклицала синьора Бианка, - у этого мошенника будут деньги и он не будет обирать родную мать. Ему совершенно наплевать на меня, на сестру, он готов послать нас на паперть, лишь бы у него были деньги на пьянство с такими же оболтусами, как он!
На два месяца Анна получила шестьдесят тысяч лир; этих денег едва хватило, чтобы заплатить за квартиру да купить пару теплых носков, так как квартира не отапливалась и ночью квартирантки тряслись от холода. Об уроках пения не могло быть и речи. Как оказалось, за них тоже надо было платить, и когда Анна услышала об этом из уст Карло Бальди, ответственного чиновника "Радио Итальяна", она просто рассмеялась. Карло Бальди удивленно посмотрел на нее сквозь очки, потом произнес скороговоркой:
- Да-да, как же, понимаю... У вас, конечно, нет денег. Сочувствую. У меня их тоже нет. У Доменико Модуньо, который был здесь перед вами, их тоже нет. Денег нет ни у кого. А все живут. Вертятся. Обедают в дорогих ресторанах. Ездят на такси... Хотите знать? - вдруг сменив официальный тон на доверительный, почти шепотом продолжал он. - Деньги есть у тех, кто не обедает в дорогих ресторанах, кто не ездит в такси, кто всю жизнь копит на черный день... И черный день у них такой же черный, как и вся жизнь!
Протирая очки розовым платком, он продолжал:
- Я не верю, что у вас нет денег. Вы, конечно, провели за нос таможенников, и наших и своих. Что вы сюда привезли? Икру? Русские иконы? Так раскошеливайтесь! Я познакомлю вас с прекрасным педагогом, будете петь, как Аделина Патти. А через год все вернется к вам в десятикратном размере, только научитесь платить.
- Но у меня действительно нет денег, - пыталась объяснить Аня.
- Ах нет? Что ж, тогда любуйтесь красотами Италии! Надеюсь, на музеи-то у вас хватит? Гуляйте, дышите свежим воздухом, ешьте апельсины.
Вон вы какая бледная. Кстати, почем продаете черную икру?
- Вы меня оскорбляете!
- И не думаю! - смеясь, возразил синьор Бальди. - Не оскорбляю, а шучу. У нас, знаете, здесь все шутят. Итальянцы вообще шутники.
Потом, по-видимому, поняв, что он несколько переборщил, синьор Бальди предложил Анне чашечку кофе и сам вызвался провести ее по студиям Итальянского радио. В студиях кипела работа. Шли записи песен. В помещении звукорежиссера стоял такой шум и гвалт, что Анне показалось совершенно невозможным работать в такой обстановке. Певец кричал на звукорежиссера, звукорежиссер - на певца. На них обоих кричал маленький человечек, указывая пальцами на ноты.
- Я же вам говорил, - хитро улыбаясь, кивал головой Карло Бальди, итальянцы народ веселый, шутники... Вот походите к нам на радио еще, в этом совсем убедитесь.
Увы, убеждаться в этом Анне больше не пришлось. Когда на следующий день она приехала к зданию радиостанции, оно было окружено полицией. Началась забастовка работников радио и телевидения, требующих повышения заработной платы. И как долго продлится эта забастовка, никто, разумеется, не знал. Она вернулась на виа Кавур. Там ее ждала приятная неожиданность. Знакомый поляк, работник Министерства внешней торговли, привез ей от мамы из Вроцлава продовольственную посылку. В ней оказались домашние пирожки с капустой, мясные консервы, клубничный компот.
- Синьора Бианка, - пригласила Анна, - присоединяйтесь, сегодня Польша угощает Италию.
Синьора Бианка ела с аппетитом, время от времени порицая западную пропаганду за недобросовестность.
- Знаешь, - сказала Анна Ханке в этот вечер, - я, пожалуй, завтра куплю билет на самолет и вернусь домой.
Ханка внимательно посмотрела на нее.
- Почему? Потому, что на радио забастовка? Или потому, что ты не можешь брать уроки пения? А ты думаешь, мной кто-нибудь занимается? Я тоже здесь никому не нужна. Ты пойми, Анна: мы с тобой не просто за границей. Мы с тобой в музее. Нам посчастливилось в этот музей попасть - и это одна из самых больших радостей в жизни. Так давай обойдем его, сохраним в своей памяти хотя бы частичку прекрасного!
Они вставали рано, пили горячее молоко, съедали по бутерброду и отправлялись в город. Иногда Анне казалось, что уже больше нет сил осматривать древние храмы, художественные галереи, гениальные творения зодчих. Сколько впечатлений! А Ханка все вела и вела ее за собой! Как опытный гид, она в деталях рассказывала ей об исторических памятниках, которые сама видела впервые. Анне уже начало представляться, что ее профессия эстрадной певицы - нереальна, что она осталась где-то там, в Польше, далеко-далеко. И что теперь смысл ее жизни - в познании истории человечества, его поступательного пути к цивилизации.
За два дня до отъезда рано утром раздался телефонный звонок. Звонил Карло Бальди.
- Синьора Анна, - раздался его торжественный голос в трубке, - я приглашаю вас отужинать со мной вечером.
- Как же так, синьор Карло, - съязвила неожиданно Анна, - ведь ужин стоит денег, а деньги...
На той стороне провода рассмеялись.
- Э, синьора, так ничего и не поняли! Деньги существуют для удовольствия, для того, чтобы их тратить...
Он повез ее в пригород Рима, типичный итальянский ресторанчик с острой кухней и неаполитанским оркестром.
- Извините, - оправдывался он, - что я уделил вам так мало времени. Впрочем, сами видите, забастовка... Ну ничего, когда вы приедете сюда снова...
- О, - перебила его Анна, - да вы фантазер! Два раза по стипендии не присылают. А петь меня, как Аделина Патти, вы не научили.
- А вы почему не привезли икру? - засмеялся Бальди.
Вскоре он перешел на "ты":
- Ты себе не представляешь, какая у меня трудная работа! Я почти не бываю дома.