Офицеры вернулись около двух ночи. Злые и возмущенные. Оказалось, что «прибор» представляет собой комплект оборудования весом больше… трех тонн! Нужен мощный грузовик, чтобы сдвинуть этот квантовый генератор с места.
Между собой офицеры окрестили устройство гиперболоидом инженера Гарина. «Гиперболоид» воздействовал лазерным лучом на сетчатку глаза через зрачок. После «обработки» люди ослепли бы и навсегда выработали иммунитет к митингам.
Прибор мог функционировать только на ровном, почти зеркальном фундаменте. После установки опытный стрелок или снайпер из прицельного устройства имел шанс попасть в зрачок и вывести человека из строя.
Странно, что таким последовательным демократам и гуманистам, какими считали себя Филатов и Бурбулис, пришла в голову мысль о столь бесчеловечной форме расправы над своими согражданами.
Кстати, при испытаниях аппарата «пострадал» один из офицеров — луч расплавил ему пластмассовый гульфик.
…От микрорайона Теплый стан к центру двинулась 271 бригада. Я разговаривал с ее командиром по спецсвязи, и вдруг он мне докладывает:
— Поступила команда остановить движение.
Таманская дивизия, ехавшая к телецентру Останкино, тоже была по чьей-то команде остановлена. Кто давал эти команды? Множество комиссий после октября старались получить ответ на простой вопрос, но безрезультатно. Я же думаю, что было потеряно элементарное управление войсками. Многие боялись действовать решительно, к тому же помнили про 91-й год.
Достойно повел себя в непростой ситуации Виктор Федорович Ерин. Он без всякого нажима «сверху» послал милиционеров на защиту телецентра в Останкино. Мы к нему в министерство поздно вечером специально подъехали с Барсуковым — поддержать, показать, что готовы разделить ответственность. Посмотрели друг другу в глаза и без слов поняли: все нормально. Мы там, в Кремле, а он тут, но мы заодно и вместе продержимся. Взгляд у Ерина был абсолютно спокойным и твердым, никакого колебания в его воспаленных от усталости глазах я не заметил.
После призывов Руцкого: «Вперед, на штурм Останкина!» — мятежники действительно атаковали телецентр. Погибли люди. А войска все никак не подходили.
Часов около одиннадцати вечера Борис Николаевич пошел поспать в заднюю комнату, а меня попросил сесть за пульт управления страной. Я просидел в президентском кресле почти всю ночь с третьего на четвертое октября. В критический момент президент разрешил мне «порулить», не одергивал замечаниями типа «не лезь в политику».
Расположившись за пультом, я нажимал определенною кнопку, и мне тут же почтительно отвечали:
— Слушаю, Борис Николаевич.
Я поправлял собеседника:
— Это Александр Васильевич.
А дальше принимал доклады, раздавал команды, собирал информацию, чтобы потом рассказать о последних событиях Верховному главнокомандующему.
После полуночи я понял: информация, поступающая в Кремль, не совсем соответствует действительности. Из ГАИ доложили:
— Никаких частей Министерства обороны в городе нет. Останкино штурмуют, на защите только внутренние войска и милиция.
В самом же министерстве, как мне сообщили, идет постоянное заседание штаба — там присутствуют и Черномырдин, и Сосковец, и сам министр Грачев. Я уже понял: пока Павла Сергеевича не подтолкнешь, самостоятельно он ничего делать не будет Незадолго до этого печального заключения ко мне подошел мой заместитель Геннадий Иванович Захаров, капитан первого ранга, и объяснил, как бы он очистил Белый дом военным путем. Мирного все равно уже не будет. Раз оппозиция первой пролила кровь, с ней теперь придется разговаривать на ее же языке.
Захаров нарисовал схему, из которой следовало, что для взятия Белого дома требуется всего-то десяток танков: пять боевых машин откроют стрельбу с Калининского моста, а остальные пять — с противоположной стороны. Грохот пушек психологически воздействует на людей очень сильно, вызывает панику и деморализует обороняющихся. А жертв может и вовсе не быть — стрелять танки начнут после предупреждения, по пустующим этажам.
Я спросил Захарова:
— А как быть с защитниками, которые вокруг здания собрались. Их куда девать?
Он ответил:
— Я почти уверен — после первых залпов все разбегутся.
В жизни получилось еще проще — люди разбежались, едва заслышали грохот танковых гусениц.
— Хорошо, поезжай в Генштаб, к Грачеву, и, если удастся, изложи ему свой план. Мы скоро тоже там будем, — напутствовал я Захарова.
Было около двух часов ночи.
Геннадий Иванович успешно миновал все кордоны, ни разу не предъявив своего удостоверения. Дежурный проводил его до апартаментов министра Грачева.
В кабинете был полумрак, горела только настольная лампа. Из задней комнаты появился Павел Сергеевич в голубом десантном тельнике, в бриджах с подтяжками и в домашних тапочках. Заметив в комнате Захарова, удивленно спросил:
— Ты кто такой?
Захаров объяснил, что пришел от Коржакова предупредить на всякий случай, что скоро в Генштаб приедет президент. Грачев спешно приказал дежурному:
— Срочно собери мне здесь всех, кто есть живые.
Только после этого в кабинет пришли генералы. Грачев попросил:
— Немедленно подготовьте ситуацию: где мы находимся, что сейчас делается.
Предупредив Грачева, Захаров вернулся в Кремль.
Пришлось разбудить Бориса Николаевича и доложить обстановку. Президент выслушал меня и согласился, что необходимо ехать в Министерство обороны.
Он тоже недоумевал — ведь Грачев сказал, что войска в Москву вошли, беспокоиться нечего. Но со всех постов ГАИ поступала другая информация: войска стоят на кольцевой дороге, в столице нет ни одного подразделения.
Служба безопасности проверила маршрут от Кремля до Знаменки — именно там заседал штаб Министерства обороны. Захарову я велел ехать с нами.
В министерство мы вошли через персональный вход министра, на лифте поднялись на нужный этаж и через заднюю комнату попали в кабинет.
Атмосфера мне сразу не понравилась — комната прокурена, Грачев без галстука, в одной рубашке. Через распахнутый ворот видна тельняшка. Другие участники заседания тоже выглядели растерянными, понурыми. Бодрее остальных держался Черномырдин.
Президент вошел, все встали. Ниже генерал-полковника военных по званию не было, но спроси любого из них, кто конкретно и чем занимается, — ответить вряд ли смогли бы.
Борису Николаевичу доложили обстановку. Никто ничего из этого доклада не понял. Ельцин спросил:
— Что будем делать дальше?
Наступила мертвая тишина. Все потупили глаза. Президент повторил вопрос:
— Как мы дальше будем с ними разбираться, как их будем выкуривать?
Опять тишина. Тогда я не выдержал:
— Разрешите, Борис Николаевич, высказать предложение.
Он вопросительно поднял брови, но позволил говорить. Я продолжил:
— Борис Николаевич, у нас есть конкретный план. Здесь находится мой заместитель, капитан первого ранга Захаров. Он может подробно доложить, как взять Белый дом. Выслушайте, пожалуйста, его.
Президент спросил:
— Готовы слушать?
Все закивали головами.
В кабинет вошел Захаров: в скромном сером костюме, в темной рубашке, седой, жилистый русский мужик. Он немного оробел, увидев такое сборище генералов во главе с президентом,
— все уставились на него. Но после первых фраз робость прошла, и он четко, по-военному изложил план взятия Белого дома.
По профессии Захаров — диверсант. Когда его уволили на пенсию, он пришел ко мне и попросился на работу.