Она взяла медведя на руки и прижалась лицом к короткому светло-коричневому меху. Через секунду Аспирин с ужасом обнаружил, что она плачет.
—Ты чего?!
— Здесь... страшно, — пробормотала девочка. — Там, ночью... я очень... испугалась.
— Оно и понятно, — сказал Аспирин после паузы. — Я тоже. Но мы ведь... все в порядке, так?
— Нет, — девочка помотала головой, по-прежнему пряча лицо за Мишуткиной мордочкой. — Не в порядке... Ты меня боишься.
— Ерунда, — Аспирин подошел, присел рядом на корточки. — Слушай... Перестань. Хочешь, выпьем чая? У меня есть печенье...
Она кивнула, не поднимая глаз. Аспирин пошел на кухню, плеснул в чайник питьевой воды из пластикового баллона; в конце концов, его совести будет комфортнее, если нежелательная гостья уйдет накормленная и напоенная.
Чайник закипел, заурчал и громко щелкнул, выключаясь. Аспирин вытащил картонную коробочку с пакетиками на нитках, бросил по одному в каждую чашку, залил кипятком. Выставил на стол тарелку с остатками позавчерашнего печенья.
— А Мишутке? — слабым от слез голосом спросила девочка.
Аспирин, помедлив, взялсполки третью чашку. Девочка усадила медведя на стол. Аспирин вздохнул — и плеснул ему тоже кипяточка.
— Видишь ли, — сказал, придвигая к девочке сахарницу, — я тебя не боюсь. Что за ерунда — почему я должен тебя бояться? Ты пей... Просто я разозлился, когда ты взяла мой паспорт.
— А он в коридоре под зеркалом лежал.
Аспирин вспомнил: в самом деле, получал позавчера на почте заказное письмо и потом бросил паспорт куда придется.
— Это не причина, — сказал он с нажимом. — Документы брать нельзя, особенно чужие, в чужой квартире, чужого человека...
— Мне нужно было узнать, кто ты.
Аспирин покачал головой, дивясь ее наивности:
— Разве об этом пишут в паспорте? Ну вот ты прочитала — и знаешь, кто я?
Девчонка опустила голову.
— Не обижайся, но есть же правила, — сказал Аспирин, довольный своей маленькой победой. — У тебя должны быть родители... или я не знаю, опекуны какие-то... и ты должна жить с ними. Такие правила.
— Они очень далеко, мои опекуны, — сказала девочка и странно улыбнулась. Такая улыбка пришлась бы впору морщинистой, умудренной опытом старухе. Аспирин насторожился.
— Где?
Девочка взялась за картонный «язычок» заварочного пакетика, с удивлением подняла коричневый мокрый мешочек над янтарной поверхностью чая.
— Ух ты...
Опустила и снова подняла.
— Ты что, никогда чай в пакетиках не заваривала? — тихо спросил Аспирин. — Из какой же ты глуши?
— Алеша, — девочка хлопнула сосульками слипшихся ресниц. — Не прогоняйте меня.
Аспирин едва не поперхнулся чаем.
— Я не прогоняю! Допивай себе спокойно... Ешь печенье... Но мы же не в лесу живем! У тебя должны быть документы... Свидетельство о рождении... И мне надо срочно уехать в командировку, — придумал он вдруг и загорелся этой идеей. — Да. Уехать. Надолго. Поезд через час.
Пока он говорил, девочка, кажется, внезапно потеряла к нему интерес. Ее глаза смотрели, не отрываясь, на серебряный колокольчик, украшавший кухонную полку.
— А что это?
И, не спрашивая разрешения, она протянула руку и взяла колокольчик за ушко.
— Поставь, — Аспирин нахмурился. — Ты что... тебя не учили, что надо сначала... это же чужая вещь! А ну-ка...
Девочка тряхнула колокольчиком. По кухне разнесся звон, слабенький, но чистый.
— Ля, — сказала девочка.
И тут же грянул дверной звонок — как будто раскудахталась сумасшедшая курица.
— Ну вот, — Аспирин встал. — Это пришел один человек, он тебе поможет.
Шагая к двери, он малодушно подумал, что в крайнем случае можно подарить ей колокольчик. Пусть только уйдет поскорей.
— Привет, — сказал Вискас, шагая через порог.
— Привет, — Аспирин старался не суетиться. — Чаю хочешь?
— Чаю? — Вискас подозрительно на него покосился.
— Давай сначала решим твою проблему...
Они вошли на кухню, когда девочка, подняв острый локоть, осторожно наливала свой чай в блюдечко.
Вискас резко остановился, так что Аспирин едва не налетел на него, как Пятачок на Винни-Пуха.
— Чаепитие? — спросил удивленно.
— Она была голодная, — извиняющимся тоном пробормотал Аспирин.
— Вовсе нет, — тихо сказала девочка. — Просто... мы пьем чай. С Мишуткой.
И погладила медведя, отчего тот едва не упал тяжелой мордой в кипяток.
Вискас поглядел на Аспирина. Тот отвел глаза, будто говоря: ну идиот, знаю...
— Как тебя зовут? — спросил Вискас девчонку.
Та низко склонилась над блюдцем, так что светлый волосок, выбившийся из-за уха, упал в чай и ужом поплыл по поверхности.
— Как ее зовут? — спросил Вискас Аспирина. Тот пожал плечами. — Что, даже имени не спросил?
— Н-не успел.
Вискас саркастически хмыкнул:
— Мало времени было?
— Да так как-то... — Аспирин взял с блюдца печенье и принялся лихорадочно его поедать.
— Ладно... Допивай, — сказал Вискас девчонке. — Поедем в детприемник.
— Куда?
— Если ты сейчас не скажешь, кто родители и где живешь, я отвезу тебя в приемник-распределитель, и там с тобой поговорят специалисты... педагоги, — Вискас нехорошо усмехнулся.
— Я не здесь живу, — сказала девочка тихо.
— «Сами мы люди не местные», — прогнусавил Вискас. — Значит, отправят домой. Если будут деньги. Давай, дохлебывай...
— Если надо денег на билет, я дам денег, — предложил Аспирин.
Вискас покосился на него без уважения:
— Нам того и надо... Присосется и будет клянчить, клянчить, вымогать...
— Не буду, — сказала девочка еще тише. — Мне от него ничего не надо. Пусть только признает, что он мой отец.
Аспирин, жевавший печенье, все-таки поперхнулся и зашелся кашлем.
Вискас сел верхом на стул. Некоторое время смотрел на девчонку, которая прихлебывала чай как ни в чем не бывало. Перевел взгляд на Аспирина. Тот не мог говорить — давился печеньем.
— Че сказала-то? — спросил Вискас, буравя девочку глазами.
— Я его дочь, — девочка с достоинством выпрямилась на стуле. — Они с мамой... расстались. Я еще не родилась тогда. Вы его спросите — он помнит Любу из Первомайска, должен помнить...
— Какая Люба? — Аспирин наконец-то обрел дар речи. — Какой Первомайск?
— Люба Кальченко. Вы вместе в Крыму отдыхали.
— Какой Крым? Витя, это кошмар какой-то, она же все врет...
Профессионально-свинцовые глаза Вискаса сделались еще угрюмее.
— Алексей Игоревич, — сказала девочка тонко и жалобно. — Мне от вас ничего не надо. Мы проживем... Мама на инвалидности, работала тяжело, на вредном производстве, и у нее диабет... У бабушки пенсия... мне не надо никаких денег! Я только хотела приехать, посмотреть...
— Витя, она врет, —Аспирин нервно засмеялся. — Это... просто смешно. Просто балаган какой-то.
На широком лице Вискаса явно обозначилось отвращение.
— Эдак кто угодно может прийти и что угодно сказать, — сквозь зубы сообщил он девчонке. — Может, ты вообще моя дочь? Или Папы Римского?
По девочкиному лицу покатились слезы. Она сунула руку в задний карман джинсов и вытащила маленькую черно-белую фотографию; фото шлепнулось на стол, как козырная карта. Вискас и Аспирин одновременно над ней склонились. На когда-то глянцевой, а теперь потертой и поцарапанной карточке обнимались мужчина и женщина. Лицо женщины виделось четко, она была брюнетка лет двадцати, не красавица, но очень веселая. Лицо мужчины получилось смазанным — видно, он поворачивал голову в момент съемки. За спинами влюбленных пенилось барашками море.
— Это он, — сказала девочка и слизнула самую крупную слезу, докатившуюся уже до губ.
— Да тут же невозможно разобрать, кто это! — выкрикнул Аспирин. — И потом...