Тут все заметили, что случилось, забегали, закричали, кто-то полез на чердак, подставлять под дырку ведро, а потом только стали снимать самовар с полки, и, когда воду пролили, тут только выяснилось, что он был полный.
Сначала стали кричать друг на друга – кто такой раззява, что оставил самовар, полный воды, на всю зиму, и самовар теперь пришел в полную негодность, осталось его только выкинуть.
Потом стали гадать, кто мог налить в самовар тухлой воды и опять-таки испортить его до такой степени, что остается только отнести его на помойку.
Самовар стоял в большой луже на полу, грязноватый, пятнистый, пузатый, с прозеленью, маленький и неказистый, и думал про себя: «Они меня не поняли! Они не сообразили, почему я стоял с водой! Они не знают, что я спас дом от сырости! Ну и неважно, пусть меня отнесут на помойку, это не страшно. Там. дядя чайник, он ведь как-то существует, ну и мы будем. Главное, что я ведь уважаю себя! Мне везде будет хорошо, если я себя уважаю».
Так что он спокойно стоял и ничего не ждал.
А вот чайник – тот кипятился и вовсю свистел, что самовар работал как медный котелок для вас же, для вас, дотумкайтесь, всю зиму спасал дом – но чайник просто выключили.
Однако потом кто-то самый умный догадался вылить из самовара оставшуюся воду и почистить его песочком, после чего самовар просиял, после чего дождь кончился, после чего дети побежали за шишками, за родниковой водой, и в саду, при ясном закате, самовар запел свою скромную песенку, и он был счастлив.
Самое интересное, что в доме тихо стоял всеми покинутый теплый чайник и тоже был счастлив, неизвестно почему.
Дядя Ну и тетя Ох
Жили-были дядя Ну и тетя Ох.
Тетя Ох всегда говорила «Ох», а дядя Ну говорил только «Ну».
Бывало, придет к ним почтальон и скажет: вам телеграмма!
А тетя Ох вскрикнет: «Ох», а дядя Ну скажет только: «Ну!»
Повадились ходить к ним соседи. Сначала одна соседка пришла за солью, говорит: «Дайте-ка мне соли». Тетя Ох сказала: «Ох» – и отдала всю соль. Соседка сказала: «Это все мне?» А дядя Ну ответил: «Ну». Тогда соседка взяла у них сахар, и какао, и пачку муки. Другой сосед пришел и взял рояль, еще один пришел и сказал: «Дайте-ка мне вашу картину», а третья соседка забрала стол и стулья на дачу. А тетя Ох каждый раз говорила только: «Ох», а дядя Ну отвечал: «Ну».
Дошло дело до того, что в их квартире поселились люди: в одной комнате мужчина с овчаркой, а в другой две глухие старушки и трое неразлучных друзей. На кухне же шла настоящая война: там постоянно жили разные гости глухих старушек и троих неразлучных друзей. Кончилось тем, что дядя Ну и тетя Ох стали жить в ванной, отгородившись непромокаемой занавеской, и когда к ним хотели влезть, то тетя Ох говорила: «Ох» – и включала горячую воду, а дядя Ну говорил: «Ну» – и поливал из душа изнутри занавеску. Шел пар, все погружалось в туман, и их оставляли в покое.
Но тут из далекого города приехала племянница Ох и Ну, которая сказала: «Еще чего» – и выгнала сначала овчарку, потом ее хозяина, троих неразлучных друзей, двух глухих старушек и еще из кухни пятнадцать человек, шестерых кошек и всех голубей, которые жили под потолком.
Все они очень быстро ушли, племянница прибралась, все помыла, вернула рояль, картину, посуду, стол и стулья с чужой дачи, зеркало с подзеркальником и чехословацкую люстру и решила выйти замуж. Она посадила за стол дядю Ну и тетю Ох, напекла пирожков и пригласила жениха. Жених вошел, сел и сказал: «Разрешите познакомиться», а тетя Ох сказала в ответ: «Ох». «Я вам что, не нравлюсь?» – спросил жених. «Ну», – ответил дядя Ну. Жених хлопнул дверью и ушел. Племянница тогда заплакала и уехала к себе домой.
Тут же вернулись все постояльцы, и их даже стало больше за счет трех новых кошек и одной посторонней красавицы, которая поселилась в прихожей перед зеркалом. Дядя Ну и тетя Ох не успели занять свою ванну и переселились на балкон, где сидели, накрывшись непромокаемой занавеской в обществе голубей и воробьев.
Однажды пришел прежний жених племянницы, постучал в балконную дверь и вошел к ним на балкон и сел под непромокаемую занавеску. «Наверное, я был не прав», – сказал жених, а дядя Ну сказал: «Ну». «Вы не знаете, где ваша племянница?» – спросил жених, и тетя Ох сказала: «Ох».
Тут же вернулась племянница, выгнала всех, а красавице перед зеркалом сказала: «Еще чего!», и сыграли веселую свадьбу. Несколько раз приходили соседи – кто за роялем, потому что дочь учится петь, кто за стульями, потому что сын работает на вокзале и очень устает, кто за посудой, потому что старая посуда вчера вся упала. Но племянница говорит: «Еще чего!», дядя Ну и тятя Ох молчат и держатся за свою непромокаемую занавеску.
Сказка про веник и палку
Одна девочка была такая веселая!
Такая веселая, боевая, жизнерадостная, сильная, ловкая, смелая, много гуляла, скакала и прыгала, кричала, смеялась, проявляла свою силу и ловкость!
И эта девочка никак не хотела уходить с улицы, так любила играть и гулять.
Мама с папой ее звали, приглашали, возвращали, но она снова убегала.
Она была вольная и свободная девочка, сильная и смелая.
Все дело в том, что ее папа с мамой часто бывали заняты и оставляли ее то друзьям, то соседям, то бабушкам, вот она и привыкла обходиться одна.
Она лучше всех бегала и прыгала, лучше всех дралась, кричала и кусалась, лучше всех плясала, пела и дразнила.
Дети во дворе ее очень любили.
А папа с мамой ее тоже любили, но они то должны были работать, то им было некогда, то они уходили в гости, то по делам.
Но все-таки они на ночь возвращались домой.
И каждый раз их дочь не желала ложиться спать: бегала от них, кричала и кривлялась, никак не хотела засыпать и все рвалась во двор, хотя там уже никого не было.
И вот однажды родителям надоела эта комедия, они расстроились и сбежали поздно вечером куда глаза глядят.
А девочка все прыгала, играла и бегала во дворе до темноты, качалась на качелях, кидалась песком, кричала и пела, пока все дети не ушли по домам.
А когда все разошлись, она стала еще сильнее кричать и смеяться, качалась еще выше на качелях, буквально обсыпалась песком и лазила по деревьям.
Но никто ее не останавливал, не просил сойти с качелей, чтобы другие покачались, не делал ей замечаний насчет хулиганства, не ругал ее за драки и крики.
Тем более что и родители за ней не гонялись, как обычно, и не приманивали ее шоколадкой.
И девочке стало скучно.
Она тогда начала ходить по подъездам и звонить в звонки.
В одном месте ей открыла заспанная бабушка вся в белом и с длинной косичкой.
Она просто замахала на девочку руками и зашипела: «Тише! Тише! Все спят!»
А девочка спросила, как обычно, не выйдет ли Таня гулять.
– Нет, – шепотом закричала удивленная бабушка, – она спит!
В другом месте ей открыл дверь дядя в трусах. Он тер глаза, и на вопрос: «Выйдет ли Миша на улицу?», ответил, что кого-то надо сдать в милицию, чтобы не ходили тут, не будили народ.
Тогда девочке стало совсем скучно, она вышла во двор, стала громко петь и кидаться кирпичами, поглядывая на свои окна.
Она все думала, что папа и мама уже вернулись, но не тут-то было.
Один кирпич угодил в чье-то окно и стекло разбилось.
Кто-то там, за окном, глухо закричал, а девочка пожала плечами, вздохнула и поплелась домой.
Она позвонила в свою дверь, но ей никто не открыл.
Родителей-то не было!
А тем временем кто-то внизу ворвался в подъезд и стал с руганью вызывать лифт, крича и угрожая.