Вскоре осталось лишь несколько незабеленных шестиугольников неправильной формы, в которых он, охваченный смятением, увидел сначала часть женского лица, фрагмент цветастого платья, а потом – упав на колени, потеряв ориентацию в пространстве – свою повязку на бетонном полу. Теперь он ослеп окончательно. Окутанный непроглядной белизной, объятый ужасом, раздирающий рот в неслышном крике. Он повалился на бок, перекатился на спину, почувствовал вибрацию пола, дрожащего в такт громовым ударам басов, услышал пронзительные завывания синтезаторов. Узор тонких трещин выступил из белизны, стоящей у него перед глазами, и в считанные секунды превратился в изображение черной двери. Черная металлическая дверь, тусклая, исцарапанная, с круглой красной ручкой. В белой стене. Процесс ускорился. Словно у человека, летящего вниз на «американских горках», эмоции у Демпси спрессовались в чувство жуткого радостного возбуждения. Еще один узор проступил на черной двери, сплетение красных линий затянуло глаза частой сетью, и неведомая сила втянула Демпси в ярко-красное помещение, где звучала приглушенная музыка и что-то бледное и окровавленное лежало на полу, а со стены на него пристально смотрела маска. Деревянная фигура, похожая на скульптуру Человека-рыбы из лавки лекарственных трав, только в откровенно африканском стиле. Более страшная на вид. Потом Демпси вгляделся в лишенные зрачков перламутровые глаза. Он словно уменьшился в размерах, или глаза идола вдруг увеличились – превратились в огромные выпуклые шары. Из них возник узор тонких линий, за которым опять начиналась белизна, но теперь она стала пространством залитым жемчужным сиянием, глубоким, тихим. В нем проявился еще один затейливый узор – нечто вроде головоломки из тысяч переплетенных тонких линий, которые расползлись в сияющей глубине, как трещины на стекле, образуя неправильные геометрические фигуры, постепенно обретающие цвет и объем, складывающиеся в картину знакомого Демпси мира, вызывающего в памяти топографическую карту, нарисованную у него на лице. Он стоял на возвышенности, глядя на голые холмы и долины, унылый пейзаж в бурых тонах. Крутые холмы, соединенные зубчатыми скалистыми грядами, долины между ними; а посреди самой глубокой долины, окруженная зданиями из грязно-желтого камня, зияет черная дыра. Овал абсолютной пустоты. Озеро, подумал Демпси. И развалины вокруг. Но у него на глазах недвижная гладь озера пришла в волнение, начала вращаться и вскоре расступилась, превратилась в тоннель, в бешено кружащихся недрах которого мелькали огни, словно вход в проточенную червем пещеру, где, под действием законов взбесившейся физики, целые галактики проносились сквозь пустоту с космической скоростью. Кружащиеся огненные шары под темной водой. Глядя на них, Демпси почувствовал движение в левом глазу, словно в нем тоже происходило нечто подобное, словно глаз и изображение являлись единым целым или, по крайней мере, имели родственную природу, действовали в согласии друг с другом. Взглянув наверх, он обнаружил, что небо тоже превратилось в головокружительный вихрь огня и пустоты, и понял, что место, где он находится... это и есть земля, крохотная аномалия в безмерном пространстве вселенной, имеющая для окружающей реальности не больше значения, чем мушка у него в глазу. Демпси ждал, когда в картине иллюзорного мира появятся трещины, когда из глубины выступит другой мозаичный узор и перенесет его в другое измерение. Но ничего не происходило, и при мысли, что отсюда нет выхода, что он является частью внушающей дикий ужас реальности, конечной деталью конечного мира, созданного из земли и высшей воли, подвешенного в бесконечности по прихоти Олудамара или другого бога, жалобный стон вырвался у него из груди.
Демпси не мог найти утешения, способного смирить ужас, наводимый на него этим фантастическим и все же до боли достоверным видением, и он лишился чувств, выключился, вспыхнув как точка на угасающем экране телевизора, обретая спасение если не за пределами кошмара, то по крайней мере в мраке собственного беспамятства.
Он лежал на спине. И по-прежнему слышал музыку, но в отдалении. «Оклемался», – сказал мужской голос. Яркий белый свет. Демпси прищурил глаза. Мушка вернулась к прежним размерам: темное пятнышко в глазу. И это было хорошо. Он чувствовал себя так, словно не спал неделю. Взвинченный, возбужденный. В голове – слишком много вопросов, чтобы сосредоточиться на каком-то одном. Он сконцентрировал все свое внимание на настоящем моменте.
– Билли? – Над ним склонилась встревоженная Марина. – Ты в порядке?
Демпси попытался сесть, но она не позволила.
– Все нормально, – проговорил он, спуская ноги на пол.
Белая комната с белыми застекленными шкафами, похожая на кабинет медсестры в школе. У шкафов стоял тучный мужчина с густой щетиной.
– Что за дрянь вы приняли? – спросил он Демпси.
– Я ничего не принимал. У вас есть бинт?
– Вы были без сознания почти час.
– У меня проблемы со зрением. Мой глаз... болит от света. – Он уставился на мужчину. – Я целый час был без сознания и вы не вызвали «скорую»?
– Пульс у вас был в норме.
– Вы вообще когда-нибудь вызывали «скорую»? Я имею в виду, работая здесь?
– Зачем?
– Не хотели осложнений, да?
Мужчина пожал плечами.
– Где твоя повязка? – спросила Марина.
– Кто-то ее утащил. – Демпси обратился к мужчине: – У вас есть марля и бинт? Сделайте мне повязку на глаз.
Мужчина открыл дверцу шкафа.
– Без проблем. Но мне придется попортить рисунок на вашем лице.
Пока мужчина накладывал повязку, Демпси – уже немного пришедший в себя и старающийся отвлечься от мыслей о случившемся – сказал Марине:
– Ты классно танцевала.
– Спасибо.
– Где ты научилась так танцевать?
– Я занимаюсь у Элвина Айли.
– Серьезно?
Она улыбнулась:
– Подожди с разговорами.
В коридоре музыка звучала громче, но не заглушала голоса, и Марина сообщила, что Тико ушел.
– Они все вышли из кабинета после того, как ты отключился. Тико спустился вниз на лифте.
У Демпси даже не хватило сил расстроиться.
– К черту. Я хочу домой.
– Ты выглядишь неважно. – Она потеребила пальцами мочку уха. – Почему бы тебе не поехать ко мне? Я приготовлю ужин, а ты сможешь поваляться на диване.
– Мне нужно домой.
– У меня мягкий диван. Пуховые подушки. Любишь горячие бутерброды с сыром? – Она взглянула на него из-под ресниц. – Ну как, уговорила?
– Сейчас решающий момент. В эти сутки мне придется туго. А потом я приеду.
– Хорошо, – протянула она с многозначительной интонацией.
Рейв-вечеринка все еще была в полном разгаре; музыка неистово гремела, притупляя сознание.