Когда закончился первый акт, Айво понял, что он за своими мыслями почти не слышал музыки.
– Божественно, правда, Айво? – Даже после того, как опустился занавес, у нее сохранился мечтательный вид.
– Да, недурно. – Однако он не думал об опере, он думал о ней. – Заглянем в буфет? В партере многие уже встали с мест, и у выходов образовались очереди. Посещение буфета считалось непременным среди завсегдатаев оперы, и не потому, что так уж хотелось выпить – просто в буфете можно было встретить известных людей. Однако от Айво не укрылось, что Беттина колеблется.
– А может, ты хочешь остаться здесь? Она благодарно кивнула, и они сели на место.
– Ты сердишься? – будто извиняясь, спросила Беттина.
Айво сделал небрежный жест рукой и сказал:
– Конечно же, нет. Не будь глупенькой. Хочешь, я принесу тебе что‑нибудь сюда?
Она молча покачала головой и улыбнулась.
– Ты избалуешь меня, как я своего отца. Берегись! С изнеженной особой очень трудно ладить.
Они немного поговорили о Джастине, и во время этого разговора Айво вспомнил, что Джастин когда‑то показывал ему рассказы. Рассказы, написанные Беттиной.
– В один прекрасный день ты станешь более знаменитой, чем Джастин. Если, конечно, захочешь этого.
– Ты не смеешься надо мной? – Она смотрела на Айво; боясь дышать, и с замиранием сердца ждала, что он Лжажет в ответ. Но Айво, по всей видимости, не собирался шутить, и тогда Беттина чуть вздохнула.
– Нет, не смеюсь. Твои последние рассказы, те, что ты написала прошлым летом в Греции, очень талантливы. Если ты не против, их можно опубликовать. Я давно собирался сказать тебе об этом. Ведь ты же думала об этом, когда писала?
Она в замешательстве посмотрела на него. Айво казался очень серьезным.
– Нет, конечно. Я сочинила их для себя. Не ставя никакой цели. Папа их тебе показал?
– Да.
– Значит, они ему понравились? – спросила она задумчиво и печально, словно позабыв, что Айво рядом.
Он изумленно уставился на Беттину.
– А разве он сам тебе ничего не говорил? Она мягко покачала головой.
– Это преступно, Беттина! Он был в восторге от твоих рассказов. Неужели он ни разу об этом не обмолвился?
– Нет, – Беттина с вызовом посмотрела на Айво. – И никогда бы ничего не сказал. Расточать похвалы было не в его правилах.
«Зато слушать похвалы в свой адрес – о, как он это любил!» – подумал Айво и разозлился.
– Достаточно было сказать, что ему понравилось.
Беттина внимательно посмотрела на Айво и улыбнулась.
– Я так рада, что хоть теперь узнала об этом.
Айво очень хотелось хоть в чем‑то ей помочь, поэтому он поинтересовался:
– Ты собираешься где‑нибудь их опубликовать?
– Еще не знаю, – пожала плечами Беттина и вдруг стала вновь похожа на ребенка. – Я же говорила тебе, что мечтаю написать пьесу. Но отсюда не следует, что я смогу.
– Сможешь, если захочешь. Самое главное – это то, что у тебя есть большая мечта. Все получится, если ты будешь верить в нее и стремиться к ней. И никогда не расставайся с мечтой. Что бы ни случилось.
Беттина долго сидела молча, не глядя на Айво. Он придвинулся ближе, она чувствовала, что он совсем рядом, и , вот уже его ладонь лежит поверх ее сцепленных кистей.
– Не расставайся с мечтой, Беттина. Никогда, никогда…
Наконец она подняла на него усталые, удрученные глаза.
– Моим мечтам пришел конец, Айво… Он решительно потряс головой в знак
несогласия. И по его губам скользнула едва
заметная улыбка.
И по его губам скользнула едва
заметная улыбка.
– Нет, крошка, все еще только начинается.
С этими словами он наклонился и осторожно поцеловал ее в губы.
В лифте она улыбнулась и еще раз спросила:
– Так ты точно не хочешь выпить?
– Совершенно не хочу.
– Ну и хорошо, тогда я сразу лягу в постель, – сказала она с милой улыбкой и от этого вновь стала похожа на ребенка.
Когда она открыла дверь и включила свет, пустота квартиры показалась зловещей.
– Ты не боишься быть дома одна? Беттина посмотрела на Айво и честно призналась:
– Иногда боюсь.
Он бросил на нее взгляд, исполненный жалости, и произнес:
– Обещай мне, что позвонишь и дашь мне знать, если у тебя возникнут какие‑либо трудности. Ты слышишь? Немедленно позвонишь. Я тут же приеду.
– Знаю. Так приятно это сознавать, – сказала Беттина, зевнув, и уселась на кресло в стиле Людовика XV. У нее никак не получалось снять изящные шелковые синие туфельки. Айво сел на кресло рядом, не сводя с нее глаз. Потом они оба засмеялись.
– Беттина, ты сегодня прекрасна. И кажешься ужасно взрослой.
Она пожала плечами – юная, девятнадцатилетняя – и сказала:
– А я‑то думала, что не кажусь, что я теперь на самом деле взрослая.
Хихикнув, она дрыгнула ногой, так что туфелька соскочила и полетела вверх. Беттина поймала ее, едва при этом не задев драгоценную вазу, что стояла на узкой мраморной полке.
– Знаешь, что самое неприятное?
– Что, Беттина?
– Если не считать одиночества, то самое дрянное – это самой быть за все в ответе. Нет никого, совершенно никого, кто сказал бы мне, что надо делать, отругал бы, похвалил, объяснил, что к чему. Вот сейчас разбила бы я вазу – и никому до этого дела нет, это – мои проблемы. И это усиливает чувство одиночества. Такое впечатление, что всем на меня плевать, – она глубокомысленно уперлась взглядом в туфельку, потом уронила ее на пол.
Айво внимательно следил за Беттиной. Он словно готовился, прежде чем произнес:
– Мне не плевать.
– Знаю, Айво. Я тоже очень тебя люблю. Айво отозвался не сразу. Какое‑то время он молча смотрел на Беттину, а потом сказал:
– Я рад, – поднялся с кресла, подошел к ней и продолжил: – А сейчас, вопреки твоей теории, я настаиваю, чтобы ты, как хорошая девочка, шла спать.