– Здесь все, кого удалось спасти, включая детей. Во вчерашней неразберихе вы вполне могли не найти ее. А почему вы думаете, что она тут? Вы видели, как ее сажали в спасательную шлюпку?
– Нет, – покачала головой Эдвина и показала ей куклу. – Вот… она всегда была с ней. – Эдвина с отчаянием убедилась, что в списке Алексис нет.
– Вы уверены, что кукла ее?
– Абсолютно. Я сама шила это платьице.
– А другая девочка не могла ее взять?
– Другая? – Эдвина даже не допускала такой мысли. – Но разве тут нет детей, оставшихся без родителей?
Она знала, что в лазарете находится несколько «ничьих» малышей, но Алексис уже достаточно большая девочка, чтобы назвать себя, если б захотела… или не была бы слишком травмирована… Эдвина вдруг подумала, а не бродит ли она по пароходу, никем не узнанная, не зная, что ее сестры и братья здесь. Она поделилась своими мыслями с медсестрой, но та ответила, что это маловероятно.
Под вечер, когда Эдвина обходила палубу, стараясь не думать о страшном силуэте тонущего «Титаника» с задранной к ночному небу кормой и уже собираясь спуститься вниз, она увидела служанку миссис Картер мисс Сирепеку, гуляющую с детьми. Мальчик и девочка выглядели такими же испуганными, как остальные детишки на пароходе, а позади семенила еще одна девочка, цепляясь за руку мисс Сирепеки.
Вдруг девчушка обернулась, Эдвина увидела ее лицо, вскрикнула и через мгновение подбежала к ней, схватила на руки и прижала к груди, плача так, будто ее сердце разрывалось. Она нашла ее! Это была Алексис.
Пока Эдвина прижимала к себе испуганную девочку и гладила ее по головке, мисс Сирепека объяснила, как могла, что произошло.
Когда Алексис бросили с борта «Титаника» в шлюпку номер четыре, миссис Картер сразу поняла, что малышка без родных, и решила позаботиться о ней, пока они не доплывут до Нью‑Йорка.
– И, – добавила мисс Сирепека, понизив голос, – за два дня девочка не произнесла ни слова.
Они не знали ни ее имени, ни фамилии. Она отказывалась разговаривать или хотя бы сказать, откуда она, но миссис Картер надеялась, что в Нью‑Йорке какие‑нибудь родственники девочки заявят о себе.
– Конечно, для миссис Картер будет большим облегчением узнать, – сказала мисс Сирепека, – что мама малышки все‑таки здесь, на пароходе.
После этих слов Алексис стала оглядываться, ища Кэт, и Эдвина покачала головой, крепче прижимая к себе сестру.
– Нет, малышка, мамы нет с нами. Это были самые ужасные слова, которые Эдвина ей когда‑либо говорила, и Алексис стала вырываться, зажмурившись от страха и не желая слушать сестру. Но Эдвина не собиралась выпускать Алексис, они и так чуть не потеряли ее.
Эдвина горячо поблагодарила мисс Сирепеку и обещала разыскать миссис Картер и поблагодарить ее тоже за заботу об Алексис. Когда она шла в большой салон с девочкой на руках, та жалобно смотрела на сестру и молчала.
– Я люблю тебя, маленькая моя, я очень тебя люблю, – приговаривала Эдвина, – мы так беспокоились о тебе… – Слезы струились по щекам старшей сестры. Какое счастье, что Алексис нашлась.
И Эдвина ловила себя на мысли, что вдруг и родители с Чарльзом где‑то тут, поблизости. Они не могли погибнуть, разве возможно такое?.. Или могли… И Алексис осталась как маленький призрак из прошлого. Прошлого, длившегося так недолго и улетевшего, как сон, который она всегда будет помнить.
Когда Эдвина отдала сестренке ее любимую куклу, Алексис схватила ее и уткнулась в нее лицом, но ничего не сказала. Она никак не отреагировала на радость Филипа, подбежавшего к ней, но повернулась к Джорджу, с изумлением взирающему на нее.
– Я думал, ты погибла, Лекси, – тихо сказал он, – мы везде тебя искали.
– Я думал, ты погибла, Лекси, – тихо сказал он, – мы везде тебя искали.
Она ничего не отвечала, но не сводила с него глаз и спать легла в эту ночь рядом с Джорджем, держа его за руку. А Филип охранял их сон. Эдвина опять ночевала в лазарете с Фанни и Тедди, хотя Фанни чувствовала себя хорошо, да и Тедди было намного лучше. Но это было самое безопасное место для двух слабых малышей, и Тедди все еще сильно кашлял ночью. Эдвина позвала Алексис переночевать с ними, но та покачала головой и пошла за Джорджем и легла рядом с ним на узкий тюфяк. Ее брат смотрел на нее, пока она не заснула. Он чувствовал, как будто мама была рядом, ведь Алексис почти никогда не разлучалась с ней, словно тень, и уснул, видя во сне родителей.
Среди ночи Джордж проснулся, услышав тихий плач Алексис, и принялся утешать ее, но она все плакала.
– Что ты, Лекси? – наконец спросил он, гадая, ответит ли она, нарушив свое страшное молчание. Ведь она такая грустная и, наверно, может только плакать. – У тебя что‑нибудь болит?.. Тебе плохо? Хочешь к Эдвине?
Она помотала головой, глядя на него и прижимая к груди куклу.
– Я хочу к маме… – прошептала она, ее большие голубые глаза испытующе смотрели на него.
У него самого навернулись слезы, и он обнял Алексис.
– И я тоже, Лекси… и я.
Они заснули, держась за руки, двое из детей Кэт, решившей остаться с мужем. Они все помнили, как сильно она их любила, как родители нежно любили друг друга, но теперь все это в прошлом. Остались только дети, которых они произвели на свет, шесть жизней, шесть душ, шесть драгоценных созданий, спасшихся от гибели. А Кэт, Берт, Чарльз и многие другие ушли навсегда. Навсегда.
Филип повернулся к сестре и увидел, как по ее щекам текут слезы.
«Карпатия» медленно входила в порт, сопровождаемая двумя буксирами, но не было ни гудков, ни приветственного рева сирен. Только скорбь и траур.
Капитан Рострон обещал оградить пассажиров от назойливого любопытства репортеров и сделать все, чтобы прибытие корабля прошло без шума. Он предупредил, что хоть радиста и осаждает все время пресса, но журналистов на пароход не допустят. Спасшиеся с «Титаника» нуждались в покое, и капитан взял на себя ответственность оградить их от бесцеремонных, безжалостных, падких на сенсации репортеров.
Эдвина сейчас могла думать только о тех, кого они оставили где‑то в морской пучине. Филип держал ее за руку и тоже думал о том, что все могло бы сложиться иначе, если б судьба оказалась к ним не столь жестока.
– Вин? – Он не называл ее так с тех пор, как был ребенком, и она сквозь слезы улыбнулась.
– Да?
– Что мы теперь будем делать?
Они уже не раз пытались говорить об этом, но Эдвине некогда было как следует все обдумать:
Тедди болел, Алексис находилась в глубоком шоке, да и остальные дети требовали заботы. Джордж как‑то притих в последние дни, и Эдвина даже начала скучать по его вечным проделкам. Маленькая Фанни плакала всякий раз, когда Эдвина даже на минуту отходила от нее.