Из толпы доносились рыдания, когда те, кто спускался по трапу, отрицательно качали головой в ответ на чье‑то имя. К тому времени полный список спасенных еще не был опубликован, и у многих, чьи родные и друзья совершали плавание на борту «Титаника», теплилась надежда: вдруг их близкие не погибли. «Карпатия» отказалась общаться с прессой, охраняя покой своих пассажиров, но сейчас капитан Рострон был бессилен защитить их.
– Мэм… мэм! – К Эдвине подлетел репортер, чуть не столкнув с ее рук Алексис, и начал орать ей в лицо:
– Это ваши дети? Вы с «Титаника»?
Он был ужасно наглый и назойливый, но Эдвина в этой ужасной толчее никак не могла его обойти.
– Нет… да… я… пожалуйста… пожалуйста… Она не смогла сдержать слез, резкая вспышка фотоаппарата ослепила ее. Филип попытался защитить сестру, но ему мешали дети, вцепившиеся в него. Вдруг целая толпа репортеров окружила их, оттеснив Джорджа, и Эдвина закричала, чтоб он не отходил от нее.
– Пожалуйста, пожалуйста, уйдите!..
Журналисты налетели и на Мадлен Астор, когда она спустилась со своей служанкой, но Винсент Астор и ее отец, мистер Форс, оттеснили назойливых репортеров и усадили Мадлен в санитарную машину Эдвине и Филипу повезло меньше, но они довольно быстро пробрались сквозь толпу и наконец сели в один из автомобилей, присланных из «Ритц‑Карлтона», и поехали по Седьмой авеню к отелю.
Они медленно вошли в холл роскошного отеля, жалкие оборванцы без багажа. В холле тоже дежурили репортеры, и заботливый портье быстро проводил их в комнаты.
С Эдвиной чуть не случилась истерика, казалось, будто они и не уезжали. Те же, что и полтора месяца назад, красивые, элегантно обставленные комнаты, только ведь теперь все изменилось. Им дали те же номера, в которых они останавливались, прибыв из Сан‑Франциско, перед отплытием на «Мавритании» в Европу, куда они ехали, чтобы познакомиться с Фицджеральдами и отпраздновать помолвку Эдвины.
– Вин, с тобой все в порядке?
Она не сразу смогла ответить, но потом, в очередной раз напомнив себе, что теперь она в семье старшая, утвердительно кивнула Филипу. Она сидела на краешке роскошного дивана в рваном вечернем платье, промокшем пальто и башмаках и не знала, за что приниматься сначала.
– Все хорошо, – сама не веря в свои слова, прошептала она, потому что могла думать только о тех днях, всего несколько недель назад, когда они тут жили с родителями.
– Хочешь, поменяем комнаты? – обеспокоенно спросил Филип.
Если она сейчас расклеится, что им тогда делать? К кому обращаться за помощью? Она теперь все для них, и поэтому Эдвина медленно покачала головой, вытерла слезы и постаралась утешить детей. Она поняла, что все сейчас держится на ней одной.
– Джордж, поищи меню. Нам нужно поесть. А ты, Филип, помоги Фанни и Алексис переодеться в пижамы.
Она вдруг вспомнила, что у них нет теперь никаких пижам, но, войдя в спальню, увидела, что приготовили для них владельцы отеля. На стуле лежала кое‑какая женская одежда и несколько вещей для мальчиков, брюки и свитера, теплые носки и несколько пар обуви На кровати были разложены маленькие пижамки для девочек, две новые куклы, рубашечка и медвежонок для Тедди.
Удивительная доброта, проявленная посторонними людьми, так тронула Эдвину, что она опять заплакала. Когда она вошла в большую спальню, у нее защемило сердце. На кровати была разложена одежда для ее родителей, на тумбочке стояла бутылка шампанского, и Эдвина знала, что в следующей спальне она найдет вещи, приготовленные для Чарльза. Она всхлипнула, бросила последний взгляд на комнату, погасила свет и вернулась к детям.
Она, казалось, немного успокоилась и, уложив детей, села на диван рядом с Филипом и Джорджем и стала смотреть, как они уплетают жареных цыплят, потом пирожные, но сама она слишком устала, чтобы проглотить хоть кусочек.
Алексис перед сном вдруг снова впала в оцепенение, она сидела, устремив в одну точку неподвижный взгляд, и все, что могла сделать Эдвина, это убедить ее взять новую куклу. Фанни легла спать с Эдвиной, а малыш Тедди заснул в красивой кроватке в своей новой ночной рубашечке.
– Мы должны утром дать телеграмму дяде Руперту и тете Лиз, – сказала Эдвина мальчикам.
Они уже телеграфировали им и родителям Чарльза с парохода через «Уайт стар», но теперь надо уведомить дядю и тетю, что они благополучно прибыли в Нью‑Йорк. Так много нужно было сделать, о стольком позаботиться. Само собой теперь ничего не сделается. Надо достать всем подходящую одежду, сходить в банк, отвести малышей к врачу. Эдвина хотела показать детей специалисту, чтобы убедиться, что с Тедди все в порядке, и узнать, чем лечить Фанни обмороженные пальчики.
Вообще дети выглядели уже лучше, и Тедди, слава богу, не свалился в лихорадке. Из всех детей трагедия, случившаяся с «Титаником», хуже всего сказалась на Алексис. Душевная травма из‑за потери родителей, особенно матери, отняла у нее всякий интерес к окружающему. Она совсем пала духом и начинала рыдать, если Эдвина хоть на минутку отходила от нее. Но в этом, конечно, не было ничего удивительного – после того, что они пережили, шок останется еще надолго, и Эдвина сама чувствовала, что у нее трясутся руки, едва она начинает писать или застегивать детям пуговицы. Она понимала, что должна держаться, обязательно должна.
Эдвина спустилась к портье и спросила, можно ли нанять на завтра машину с шофером или хотя бы коляску, если машины заняты. Ее заверили, что машина и шофер будут предоставлены в ее распоряжение. Она поблагодарила всех за одежду и подарки детям, управляющий печально покачал головой и выразил соболезнования по поводу потери родителей. Уинфилды постоянно останавливались в этом отеле, и для него было большим потрясением узнать, что старшим членам этого большого и милого семейства не удалось спастись.
Эдвина тепло поблагодарила его и медленно поднялась к себе. В гостинице она встретила нескольких человек, тоже спасшихся с «Титаника», но все были заняты своими проблемами и не обращали друг на друга внимания.
Был почти час ночи, когда она вошла в гостиную и обнаружила, что братья играют в карты, опустошив блюдо с пирожными и несколько бутылок сельтерской.
Эдвина застыла в дверях и улыбнулась им. Она поняла, что жизнь продолжается, как будто ничего не случилось, но почти в ту же минуту осознала, что в этом и состоит их единственное спасение. Ведь они еще дети, у них впереди вся жизнь, но для нее, без Чарльза, уже ничего не будет, как прежде. Она никогда не найдет такого, как он, никогда. Ее жизнь отныне будет посвящена заботам о братьях и сестрах, ведь это была последняя воля матери.
– Собираетесь сегодня спать, джентльмены? Она сдержала подступившие слезы и с улыбкой взглянула на них. Мальчики улыбнулись в ответ, а Джордж, вдруг посмотрев на ее одежду, громко рассмеялся. Впервые с тех пор, как они покинули «Титаник», он стал похож на прежнего Джорджа.
– Ты выглядишь ужасно, сестрица, – смеясь, сказал он, и даже Филип заулыбался, сам того не желая. И действительно, в этих элегантных комнатах ее вечернее платье, превратившееся в лохмотья, выглядело совершенно неуместно.
– Спасибо за откровенность, Джордж, – поблагодарила она. – Я постараюсь утром надеть что‑нибудь более достойное, дабы не оскорблять твоего взыскательного взора.
– Посмотрим, – высокомерно протянул Джордж и вернулся к картам.
– Советую вам ложиться, – проворчала Эдвина и пошла в ванную.
Она сняла платье и долго смотрела на него. Сперва она хотела его выкинуть, чтоб никогда больше не видеть, но что‑то остановило ее, и она решила сохранить эти лохмотья. Ведь в этом платье она в последний раз видела Чарльза… родителей… оно как память о прошлом, о том часе, когда все переменилось, когда все ушло навечно.