Глава 14
Первым делом, вернувшись домой, Полина решила серьезно поговорить с Борисом. Разговор с сестрой не давал покоя. Больше всего она хотела прекратить всякие сплетни вокруг себя и Доброва. Сделать это можно, только расставив все точки над i. Она была сердита на Доброва и хотела прямо заявить ему об этом. Но Бориса в деревне не оказалось.
– Уехал по своим делам, – ответил отец, с трудом пряча хитринку во взгляде.
Полина ничего не сказала на это. Оказалось, Добров хоть и уехал, но успел наделать дел, о которых каждый встречный считал своим долгом покалякать с Полиной. В первые же дни ей пришлось выслушать подробнейший отчет о преобразовании столовой, о таинственной пропаже и чудесном возвращении дверей с уборных. Полинина начальница, не церемонясь, в лоб поинтересовалась:
– А чё это он для столовских старается? Ты б ему сказала, клуб тоже ремонту требует…
Полина нагрубила начальнице, с работы ушла хмурая. Эх, если бы Добров попался ей в эту минуту! Но он словно чувствовал, что с Полиной лучше не встречаться, – уехал. Обычно, когда Полине кто-то портил настроение, она принималась за уборку. Так и на этот раз. Она сдвинула мебель на середину комнаты, принесла тряпки, ведро с водой и принялась мыть и чистить с каким-то упрямым остервенением. В самый разгар уборки калитка стукнула, Полина выглянула в окно. У забора стояла Ольга, возилась со щеколдой. Полина давненько не видела своих артистов, поэтому перемена, произошедшая в облике Ольги, сразу бросилась ей в глаза. Ольга выглядела хуже обычного, на лице проскальзывало хмурое выражение недовольства, так ей несвойственное. И еще от Полины не ускользнуло: Ольга волновалась. Она оглядывалась, теребила поясок платья, крутила часы на запястье.
– Оля, что случилось? – напрямик спросила Полина, с удивлением наблюдая перемену, произошедшую в девушке за две недели. – Да не оглядывайся ты, никого нет дома. Тимоха носится где-то целыми днями… Говори. Ты заболела?
– Да… Нет, не то… Я… Короче, Полина Петровна, помогите мне сделать аборт.
– Вон что… – после некоторой паузы промолвила Полина.
Она ушла на кухню, неторопливо вымыла руки, давая себе время собраться с мыслями.
– Садись, – кивнула Полина на диван. – Квасу хочешь?
Ольга отчаянно покрутила головой.
– Сколько тебе лет, Оля? – буднично спросила Полина, переставляя фиалки на подоконнике. – Двадцать три? Двадцать четыре?
– Да при чем тут это? – немедленно взорвалась Ольга.
Полина поняла, что этот вопрос ей уже задавали. С ней уже беседовал районный гинеколог и говорил все эти правильные слова, которые в первую минуту запросились на язык Полине. Ее уже уговаривали оставить ребенка, но уговоры на Ольгу не подействовали. Не нужно забывать, что Полина была зла и в подобном состоянии ей было не до сюсюканья. Она встала у стола и уставилась на Ольгу.
– Тебя что, изнасиловали? – напрямик спросила она.
– Нет. Зачем? – не поняла хода ее мыслей Ольга.
– Значит, полюбовно… – сделала вывод Полина.
– Да нет же… Случайно это… Разве так не бывает?
– Случайно… Я и спрашиваю тебя, Оля: ты что, маленькая? Ты не знала, что от этого детки бывают? Или тебе рано родить? По-моему, так в самый раз!
– Как это в самый раз? Я же не замужем!
– Так выходи, – спокойно сказала Полина.
– Да не за кого мне выходить, Полина Петровна! Вы что, нарочно так говорите? Где у нас парни-то?
Полина подсела поближе и заглянула Ольге в глаза:
– Залететь, значит, есть от кого, а замуж не за кого…
– Да! Замуж не за кого! – с вызовом ответила Ольга и отвернулась к окну.
– А отец ребенка знает?
– Нет… – после некоторой паузы выдавила из себя Ольга. – И не узнает.
– Вот как? Я даже не предполагала, Оля, что ты можешь быть такой жестокой… – задумчиво протянула Полина.
– Жестокой? А со мной как? Откуда вы знаете, что я чувствую? Может, этот человек женат? А может, я другого люблю? А может…
– Ты мне лапшу-то не вешай, – остановила ее Полина. – Какой срок?
– Три месяца… Нет, четыре.
– Так три или четыре?
– У меня месячные нерегулярные. В больнице ставят четыре, а я думаю, что три.
– Все ясно. У тебя уже живот видно. Тут четыре налицо, а ты: «три»… Мой тебе совет: как можно быстрее признайся Гене. Он будет счастлив. Он…
Ольга немедленно вспыхнула, лицо ее исказилось, слезы брызнули из глаз.
– С чего вы взяли, что это Генка? Кто вам сказал?! Языки поотрывать бы! Да вы только представьте его рядом со мной! Обхохочешься!
Ольга ревела, а словами пыталась изобразить смех. Взрыв ее эмоций немедленно убедил Полину в том, что она угадала. Ольгин ребенок от Генки Капустина.
– Значит, спать с ним – не обхохочешься. Сойдет. А в мужья надо кого-нибудь посолидней. Я правильно тебя поняла?
– Да ну вас! Я к вам за помощью пришла, как к старшей! А вы туда же со своими нравоучениями! Все равно я этого ребенка рожать не буду! Не заставите! И замуж за этого идиота не пойду, хоть убейте!
– Гена – не идиот, – спокойно возразила Полина. – Он порядочный, добрый парень. Он будет отличным мужем и отцом, кому посчастливится. А вот ты…
– А я – дрянь! – вскочила Ольга и пролетела мимо Полины в прихожую. – Так по-вашему? Всю зиму с Генкой встречалась потихоньку, чтобы никто не знал, потому что тошно одной! А мечтала-то о другом! Хотела-то другого! Надо же, какая я бяка!
– Все мы когда-то о чем-то мечтали, – спокойно сказала Полина. – Жизнь заставляет корректировать планы и, бывает, ломает мечты. Но поверь мне, девочка, она всем приготовила подарки. И тебе тоже. Только ты сейчас добровольно от своего подарка отказываешься…
– Нужен мне такой подарок!
– Да это же твой ребенок, дурочка! Часть тебя! Как не подарок?
Ольга в сердцах махнула на Полину рукой.
– Не хотите помочь, так и скажите. Зачем красивыми словами прикрываетесь?
– Тебе в больнице сказали, что аборт поздно делать? Чего же ты от меня ждешь?
– Ну ведь есть какие-то таблетки, травы, наконец? – не унималась Ольга. – Вы ведь всем помогаете! Чем я-то не угодила?
– Ты меня не за того принимаешь, Оля. Я абортов не делаю. Я люблю детей.
– Так, значит, не поможете?
– Я хочу, чтобы этот ребенок родился, – четко ответила Полина. – Вот тогда помогу обязательно.
Ольга резко повернулась. Дверью хлопнула так, что зазвенела посуда в буфете.
Полина задумчиво постояла у окна, глядя вслед нежданной гостье. Затем спохватилась, стащила халатик, натянула юбку, блузку и вылетела из дому. Торопливо зашагала по утоптанной дорожке в сторону колхозного гаража.
Она без труда нашла зеленый Генкин автобус. Из-под него торчали длинные ноги в коричневых ботинках. Генка не удивился приходу Полины. Вытер замасленные руки, показал на зеленый пятачок под березой. Сели на лавочку.
– Выступать, что ль, опять? – без энтузиазма поинтересовался парень.
– Нет, Ген. На этот раз я по личному. Можно?
– Валяйте… – Генка достал сигареты, закурил.
– Что-то анекдотов не слышу… – улыбнулась Полина. – Что-нибудь случилось?
– А что могло случиться? – не глядя на нее, отозвался Капустин. – Разве у нас тут что-нибудь случается? Так… работы много. Не до анекдотов.
– Понятно. А с Ольгой почему поругались?
Генка посмотрел на Полину, подумал. Ничего не ответил, отвернулся.
– Откуда вы знаете… про нас с Ольгой?
– Так… Глаза есть и уши. А что, это великая тайна?
– Да какая там тайна. Я бы… Так Ольга хотела. Если хоть одна живая душа, говорит, узнает, ко мне больше не подходи. Стесняется она меня.
– И что? Кто-то узнал?
– Ну да. Павел Гуськов тогда в клубе застал нас. Я ей говорю: «Да он не видел никого, он свою Ирму искал, он пьяный был». А Ольга слушать не хочет. Не подходи ко мне, говорит. Как отрезала.
– И что же ты? Даже бороться за нее не собираешься?
– Бороться? – Генка снова пристально взглянул на Полину. Его крупные полные губы вздрагивали. И палец с сигаретой тоже дрожал. На носу от волнения выступили капельки пота. – С кем бороться-то? С ней? Я люблю ее… Как я с ней бороться-то буду?
Генкин лоб покраснел, рыжие волосы прилипли к коже. Он несколько раз торопливо затянулся, пытаясь унять дрожь. Полина физически ощутила всю боль, исходившую от этого человека.
– Придется побороться, Гена, – вздохнула она. – Ольга ждет ребенка.
Она видела, как Генка замер при этих словах. Как окаменели его спина и плечи. Как капельки пота выступили уже на лбу, а нижняя губа задрожала сильнее. Он повернул к ней голову. Его глаза, подернутые влагой, умоляюще вцепились в Полину.
– Пока еще ждет, – добавила она без улыбки.
Генка поднялся и, силясь что-то сказать, попятился прочь от Полины. Она следила за его лицом и замечала, как отчаяние сменяется другой сложной гаммой чувств. Она могла бы назвать Генку обалдевшим, безумным, ошарашенным, каким угодно в эту минуту, но только не некрасивым. Он был сейчас почти красив в своей буре эмоций. Наконец, стукнувшись спиной о забор, он повернулся и побежал гигантскими шагами, распугивая копошащихся повсюду кур.
Полина возвращалась домой совершенно обессиленная. Казалось, она пережила только что, кроме своих эмоций, еще и всю гамму Ольгиных плюс непростые Генкины. Сил абсолютно не осталось. Она тащилась по улице, как после тяжелой физической работы, – разбитая. Решила нарочно сделать крюк и пройти по тополиной аллее. Это всегда помогало ей в подобных случаях. Тополя росли возле школы. Были старые, большие. Аллея тянулась от школы до детского сада, и тенистая прохлада деревьев неизменно манила к себе. Полина давно заметила, что, входя в аллею, она словно обменивается с деревьями чем-то сокровенным. Она была непоколебима в убеждении – деревья живые и способны понимать человека. Только не каждый человек умеет это почувствовать и употребить себе на пользу. Ей посчастливилось. Это стало ее маленькой тайной, одной из тех доступных радостей, которые способно подарить Завидово. Едва она вошла в аллею и услышала над собой мерный спокойный шелест, знакомое чувство стало опускаться на плечи. Она сбросила туфли и пошла босиком. Шла медленно, так, чтобы каждое дерево смогло сказать ей то, что хотело. Деревья помнили ее школьницей. И это было так удивительно, что Полина иногда дотрагивалась до стволов, здороваясь с ними. Усталость уходила, уступая место умиротворению. Когда Полина почти уже миновала аллею, ее внимание привлекла знакомая фигура, маячившая на школьном стадионе. Так и есть. Сын Тимоха собственной персоной. Тимоха пересекал стадион, шел в ее сторону. Вел он себя странно. То быстро шагал, почти бежал, то останавливался, рассматривал что-то у себя за пазухой, поправлял и снова бежал вприпрыжку. Тимоха явно направлялся не домой, а ведь она наказала помочь ей по хозяйству. Полина остановилась и стала наблюдать. Тимоха пересек аллею, не заметив мать. Перебежал дорогу и остановился на обочине, вглядываясь в улицу. Полина попробовала проследить, куда он смотрит. Вынув то, что прятал за пазухой, он топтался на месте, вытягивая шею в одном направлении. Полина подошла к сыну почти вплотную, но он ее не видел. Все его существо было устремлено в сторону неказистой Плешивкиной «засыпухи», во дворе которой Марина, новая сотрудница Полины, вешала белье. Марина была в короткой юбочке. Юбочка эта при каждом прыжке девушки задиралась и обнажала ноги до самого их истока. Веревка была натянута высоко, с расчетом на тяжелые пододеяльники и простыни. А Марина вешала свои невесомые трусики и прозрачные «бюстики». Чтобы достать веревку, девушке приходилось применять свое мастерство танцовщицы и выделывать па.
– Красиво прыгает, – заметила Полина, становясь рядом с сыном и устремляя взгляд в одном с ним направлении.
Тимоха вздрогнул, мучительно покраснел, спрятал руку с цветами за спину.
– Не прячь, я видела, что там ландыши.
Уши сына запылали как маки.
– А я-то думаю, что это сын за ландышами весной не сходит никак? Обычно, как только черемуха отцветет, так сразу. Теперь понимаю…
– Да чё ты, мам… Я завтра тебе принесу.
Полина только головой покачала, наблюдая издали за Мариной.
– Ну, принесешь так принесешь. Ты давай недолго. Дома дел полно.
– Я мигом! – просиял Тимоха. И хоть уши еще не остыли, направился через дорогу, к дому Плешивки.
Сказать, что Полина спокойно отнеслась к открытию, сделанному сегодня относительно сына, было нельзя. Новое беспокойство тут же поселилось у нее в душе и стремительно вытесняло оттуда все другие. Нет, конечно, она готовила себя к тому, что Тимоха неминуемо заболеет первой любовью. Она представляла объектом его любви кого-нибудь из одноклассниц или девочку помладше класса на два. Но Марина… Взрослая девушка… Слишком взрослая для своих девятнадцати. И, надо признать, слишком интересная, чтобы в нее не влюбиться. Господи, в четырнадцать лет… Пока Полина шла остаток пути до своего дома, она вспомнила все. Десятки примет показывали ей весной, что Тимоха влюбился – наглухо, по уши. Влип. А она со своей работой, со своими делами прошляпила этот факт. Пустила на самотек! Проворонила ворона вороненка! Если бы раньше заметила, поговорила бы с ним. Объяснила, что девятнадцатилетняя девушка ни при каких обстоятельствах не посмотрит на четырнадцатилетнего мальчика. Что она просто не может воспринимать его как претендента, как объект для себя. А теперь что? Ждать неминуемой боли, которую придется пережить Тимохе? Да как же такое могло случиться?
Полина пришла домой, стала разгребать последствия уборки, ходила из комнаты в комнату. Она искала слова, какие нужно было сказать сыну. Но слова не находились, они разъезжались в разные стороны. И от этого она начинала волноваться, нервничать. Тимоха вернулся и сразу юркнул в сарай. Долго возился там, убирал у скотины. Полину так и подмывало поговорить с ним, но она не знала, с чего начать. Наконец она уловила момент, когда сын включил музыку и уселся на подоконнике. Только она сложила в уме первую фразу, как Тимоха сам обратился к ней:
– Мам! Тетя Даша Капустина к нам бежит. Что-то стряслось…
– Почему – стряслось? – не поняла Полина и подошла к окну. Тут же увидела Дарью Капустину, рассекающую пыль по дороге. Лицо ее было красным, платок от быстрой ходьбы сбился набок, волосы выбились. Калитка с визгом распахнулась, ступеньки крыльца со скрипом просели.
– Полина! Беда у нас! – задыхаясь, с трудом выговорила Дарья и опустилась на стул прямо возле двери.
– Сынок, воды, – бросила Полина и обратилась к Дарье: – Что стряслось? С Геной что?
– Я так и знала, я чуяла… Я же спрашивала всех, никто мне ничё… Да если б знать…
– Ты, Даша, давай по порядку.
– Да какое по порядку! Голова кругом! Генка давеча прибежал ни живой ни мертвый. Ну, говорит, мать, готовься, сейчас невесту приведу. Ольга, дескать, от него беременная. И теми же ногами унесся. Я заметалась по избе, не знаю, за что схватиться, в себя прийти не могу. Как снег на голову. Я же не знала ничего!
– Да никто ничего не знал.
– А через час приходит как горем убитый. Лег на диван и лежит.
– Не пошла?
– Хуже! Она собралась от ребенка-то избавиться, шкаф тяжелый двигала, чтобы выкидыш сделать. Генка этот шкаф в щепки разнес… А она сказала, что все равно за него не пойдет.
– А где Гена сейчас?
– Достал из подпола бутылку самогона и напивается. Ой, Полина, горе без отца-то сына поднимать… Отец был бы, хоть сказал чего. А я не знаю, что и делать…
На Дарью было жалко смотреть. Полина провела ее в комнату и усадила на тот самый диван, где днем сидела и лила слезы Ольга.
– Сейчас что-нибудь придумаем… – успокаивала гостью, снова меняя халат на юбку с блузкой.
– Ты уж сходи со мной к Ольге, – сквозь слезы попросила Дарья. – Мы вместе-то уговорим ее. Скажем, какой мой Гена хороший. Чего она с ума-то сходит? Кто ж от собственного счастья отказывается? Будет за ним как королева жить. Он для нее в лепешку расшибется, уж я-то знаю своего сына!
– Конечно, скажем, – поддакивала Полина. Она совсем забыла про Тимоху, а тот сидел в своей комнате и слушал Дарьино повествование, открыв рот. – Под лук вскопай, – напомнила ему Полина.