Она кидала камушки в хлипкую дверцу чердака до тех пор, пока та не дрогнула и оттуда не вылезла сонная физиономия Никитина.
– Володя! Ирма у меня. С ребенком. Быстро собирайся.
Володька, не задавая вопросов, спустился вниз. Там они поговорили потихоньку, и он вывел из гаража «жигуленка».
Ирма сидела на диване и во все глаза смотрела на дверь, откуда должны были появиться Полина с Никитиным. Когда они показались на пороге, она не вскочила, не кинулась навстречу, а выжидательно впилась взглядом в Володьку. Он сам метнулся к ней, опустился на колени рядом с диваном, обнял ее ноги.
– Что он сделал с тобой? – Володька заглянул ей в глаза. – Он ударил тебя?
Ирма молча покрутила головой.
– Ты решилась? – догадался Володька.
Ирма кивнула.
– Мой смелый олененок, – проговорил он и поцеловал руку, лежавшую на коленях.
Уже через полчаса вся компания ехала к райцентру. Девочка сладко спала на заднем сиденье, рядом с Ирмой. Впереди, рядом с водителем, сидела Полина.
Она сумела убедить Володьку, что ехать к его родственникам опасно. Лучше переждать у Полининой сестры, Любавы. Павел не догадается сунуться туда.
Въехали в спящий райцентр, остановились возле Любавиного коттеджа. Одно из окон сразу вспыхнуло – Любава спит чутко.
Девочку положили в спальне. Володька с Ирмой остались возле малышки, а Полина позвала сестру на кухню посоветоваться.
– Ты что творишь, Полина? – сразу набросилась на нее Любава. – Просила же тебя не лезть в эту семью!
– А я не лезу. Ирма сама пришла ко мне среди ночи. Что же, по-твоему, надо спокойно сидеть и смотреть, ждать, когда он убьет ее?
– А если он тебя убьет? – не унималась Любава.
– Да с какой это радости? Он и не узнает, что я помогала.
– И не надейся, сестра. Узнает. Это деревня.
– Ну и узнает. Я не боюсь. Думать надо было самому. Довел женщину до невроза.
Любава выглянула за дверь, вернулась и села за стол напротив сестры.
– Полина, они бандиты.
– Ну, в известном смысле…
– Да не в известном, а в прямом. И Павел, и Игорь.
– Откуда ты знаешь?
– Откуда, откуда… Была я там.
– Где? – Полина уставилась на сестру.
– У бандитов была, в их ставке. Или как там… где сходка у них.
– Ты?! Зачем?..
Полина подумала, что все-таки она плохо знает свою старшую сестру. Можно сказать, совсем не знает.
– Ну, когда Пухов меня в угол загнал… А что мне оставалось?
– Погоди, ты что, обратилась к бандитам за помощью? Серьезно?
– Да что ты заладила как попугай… Сказала – да, значит – да. И они мне помогли. Теперь Пухов, как японец, за три квартала кланяться начинает. Но дело не в этом. Дело в том, что там я видела Павла вместе с Игорем, и именно они замолвили за меня словечко их главному.
Полина некоторое время сидела молча. Затем протянула:
– У меня нет слов…
– Зато у меня есть! – оборвала Любава. – Павел это так не оставит, вот увидишь. Он весь район на уши поднимет, будь уверена. Ему не столько жена с дочкой нужны, сколько чувство собственного достоинства утраченное восстановить захочется. Это ведь как ему нос-то утерли! Жена сбежала с любовником!
Пока Любава рассуждала, Полина смотрела мимо, в темное окно, в котором отражались кухня и они вдвоем.
– Как бы то ни было, дело сделано, – сказала Полина. – Вот сидим мы тут с тобой, женщины бальзаковского возраста, и трясемся, сопляка припадочного испугались. А жизнь – это сплошная проверка на вшивость. Она нам нарочно подобные ситуации подбрасывает. Проверяет.
Любава только открыла рот, чтобы ответить сестре, как дверь скрипнула и приоткрылась.
– Не помешаю?
– Здравствуйте, Борис Сергеевич.
– Здравствуйте, Полина. Вы только что мне снились.
– Везет вам, – улыбнулась Полина. – А мне так и не удалось сегодня поспать.
– Вот и хорошо, что вы проснулись, Борис, – обрадовалась Любава. – Мы – женщины эмоциональные, а ситуация, мягко говоря, нештатная. Нужен трезвый мужской взгляд со стороны.
Стараясь ничего не упустить из виду, сестры изложили суть дела.
– Мне нужно поговорить с Владимиром, – помолчав, сделал вывод Борис.
Любава сходила за Володькой. Мужчин оставили одних.
Вскоре все собрались в гостиной. Было решено этой же ночью на машине Доброва ехать в областной центр, откуда Борис лично отправит беглецов к друзьям Никитина за Урал.
Перед тем как уйти, Володька отозвал Полину.
– Полина Петровна, поговорите с моими, – неловко переминаясь с ноги на ногу, попросил он.
– Что сказать-то?
– Я напишу им. Батя пусть отгонит машину. Он у меня молоток, поймет меня. А вот матушка…
– Сложную миссию, Володя, ты на меня возлагаешь, – вздохнула Полина. – Да куда же от вас, влюбленных, деваться.
– Спасибо вам за все.
Ирма подошла и со слезами на глазах обняла ее:
– Полиночка Петровна, лучше вас – нет!
– Да ну вас! – замахала руками Полина. – Не рвите мне сердце!
– Двух артистов сразу народный театр лишаете! – добавила Любава.
Володька обнял Ирму – пора.
Сестры вышли на крыльцо. Добров вывел машину из гаража.
– Твой Добров – просто добрый ангел какой-то, – шепотом сказала Любава, толкнув сестру под локоть.
– Не мой, – не слишком напористо ответила та.
– Тогда, может, мне подаришь?
– Да ты, по-моему, и так не теряешься.
– Ревнуешь?
– Как же! Не дождешься.
– А вот Семен, кажется, ревнует.
Полина снова с удивлением уставилась на сестру.
– Так ты для этого Доброва на ярмарку затащила? Вот так Любовь Петровна! Ну, сестрица, ты даешь! Ну и что Семен? В драку не полез?
– До этого не дошло, но глаз с нас не спускал, изозлился весь…
– Да…
Сестры постояли на крыльце, пока фары добровской машины маячили в темноте. Затем вернулись в дом.
– А чему ты удивляешься? – продолжила Любава прерванный разговор. – Я ведь над твоими словами долго потом думала. Про Семена, про возраст, про болячки…
– Да ладно – болячки, – отмахнулась Полина. – Я тебя недооценила. Ты у меня… любого за пояс заткнешь! Тебе сейчас предложи молодого мужа, ты не растеряешься.
– Не растеряюсь, – живо согласилась Любава. – А ты растеряешься?
– Вот пристала! Я спать хочу. Утром с первым автобусом надо вернуться. Отца не предупредила насчет коровы.
– А Тимоха что, не справится?
Полина повернулась и вытаращилась на сестру.
– Как – Тимоха? Он же у тебя!
Любава, в свою очередь, ответила сестре все тем же взглядом, полным недоумения.
– Да нет его у меня. Сразу после ярмарки уехал. Так и сказал: «Я, теть Люб, домой поеду». Я им зарплату выдала. Ой, Полина! Он что, домой так и не пришел?
– Не пришел, – глухо откликнулась Полина, физически ощущая, как кровь отливает от щек.
Любава проводила сестру на автобус и в раздумье возвращалась домой. Было по-утреннему зябко. Солнце еще не разыгралось, лишь начало пробиваться кое-где сквозь утреннюю дымку. Улица спала. Любава думала о племяннике, чувствовала себя виноватой. Ей казалось, что вчера весь день он выглядел веселым. Звонко раздавались их с Петькой зазывные слоганы. А вот теперь припомнила – когда рассчитывались, он уже был смурной какой-то. Правда, Полине она этого не сказала – зачем заранее расстраивать? Любава тогда решила, что мальчишки устали с непривычки. И ночевать Тимоха отказался, она опять внимания не обратила. Тьфу, ворона!
Любава с досадой толкнула калитку и обомлела: на крыльце, прислонившись спиной к перилам, стоял и курил Семен. Пришел-таки! В ранищу какую притащился!
Любава покачала головой. Неторопливо подошла, вытерла ноги о коврик.
– Здравствуй, Сема. Какими судьбами?
– Я к себе домой пришел! – с вызовом заявил Семен. – Нельзя?
Она молча разглядывала его, ничего не отвечая, и он стал нервно искать, куда выбросить окурок. Раньше, при нем, здесь всегда стояла старая металлическая пепельница. Потом Любава ее ликвидировала. Не найдя своей пепельницы, Семен нервно затушил окурок о крашеное дерево перил и выбросил его в палисадник.
– Ты мне клумбу не засоряй, – спокойно возразила Любава. – У меня кругом порядок.
– Порядок у нее! – передразнил Семен, хмуро оглядывая двор. – Где же твой хахаль крутой, что-то я его не вижу… Хотел с ним малость покалякать…
– Ой ли? – не скрывая усмешки, откликнулась Любава. – Что же вчера не пришел? Посидели бы по-семейному. А сегодня с утра он по делам уехал…
– Деловой!
– Конечно, деловой. А лодырей да разгильдяев мы не держим. Я и сама женщина деловая. Видел диплом?
От последнего вопроса Семена перекосило. Вчера в клубе на торжественном закрытии ярмарки Любаве прилюдно вручили диплом победителя и коробку с компьютером. А палатку Семена отметили в числе последних – грамотой за участие. Он даже на сцену не вышел – плевался. Наталья – та ничего, вышла. Поднялась в своем красном сарафане.
– Да нужны мне эти дипломы! – взвился Семен. – А ты уж тоже хороша! Бизнесмена своего в эксперты толкнула! Люди-то не слепые, видят, чем ты диплом-то свой заработала!
– Хочешь приз поглядеть? – не поддаваясь на его воинственный тон, пригласила Любава.
Она открыла дверь и вошла. Семену ничего не оставалось, кроме как войти следом. Семен хоть и злился, хоть и показывал всячески, что ему дела нет до полученного Любавой компьютера, все же посмотреть не отказывался. Любава хорошо знала его любопытство ко всякой новой технике, к этим проводкам, кнопочкам и лампочкам.
– Вот, подарили. Я еще и не трогала его, не распаковывала.
Семен молча вытащил из коробки широкий плоский монитор на ножке, осторожно распаковал процессор.
– Куда поставить хочешь?
– Да к Таньке в комнату. Приедет скоро.
– А…
Семен перетащил процессор в комнату к дочери, долго сосредоточенно возился с проводками. Любава знала – он шел ругаться. Ревность и злость кипели в нем, она расшевелила в муже инстинкт собственника. Но чтобы не выглядеть смешным, он не пришел разбираться вчера, сразу после закрытия. Наверняка приходил вечером ко двору – взглянуть, здесь ли машина Доброва.
А утром, улизнув от спящей жены, пришел разбираться.
А все пошло по-другому. Пока Семен возился с компьютером, Любава быстро настругала салат с редиской и сделала глазунью, как любил Семен. Поднялась наверх. Монитор хвалился свежестью красок и четкостью, даже какой-то сочностью изображения.
– Вот Танюха-то запрыгает! – воскликнула Любава и добавила: – Она ведь не одна приедет.
– С подружкой? – поинтересовался Семен.
– Какое там, Сема! С кавалером…
И она грустно посмотрела на мужа. Ей в глаза бросились его «подглазины», пустыми мешочками собранные вокруг глаз, новая порция седины справа. Скулы его покраснели от услышанной новости. Она-то переварила Танюхину новость, а он – нет. И ей было немножко жаль его.
– Как – с кавалером? Замуж, что ли, собралась?
– А кто знает? По крайней мере показать везет… отцу с матерью. А вот у Карповых и показать не показала. Взяла и укатила к милому в Уренгой.
– Нет! И ты об этом так спокойно говоришь? – разошелся Семен.
Вскочил, заходил по маленькой Танюхиной светелке, краснея и злясь. Любава грустно наблюдала за ним. Ей хотелось взять Семена за руки, усадить рядом, успокоить. Вот ведь как – Танюха далеко, про развод родителей не знает. Взяла и связала их потихоньку тонкой веревочкой. Непрочная эта веревочка, ох непрочная!
– И как ты их поселишь? – уставился он на нее. – Вместе, что ли?
– А нашу кровать отдам, – не сплоховала Любава. – Зачем она теперь мне одной?
Она пошутила, но Семен не воспринял это как шутку. Он просто посерел лицом, на лбу выступила испарина.
– Не успела школу закончить, мать твою! И чё теперь? И как? И куда она? А он кто? Он-то откуда? Родители кто?
– Вот и спросишь, когда приедут.
Семен сглотнул, словно пытаясь проглотить то, что она ему сейчас сказала.
– Они что, спят уже? – с безнадегой в голосе спросил он и жалкими глазами уставился на Любаву. Она даже растерялась немного от такой его заинтересованности.
– Да не знаю я, – вздохнула она.
Бессонная ночь наложила на нее тень усталости. Ее всегдашний пыл куда-то исчез. Выглядела она покорной судьбе и немного даже заторможенной от усталости. Это состояние, нехарактерное для Любавы, насторожило Семена. Недоумевал он, глядя на бывшую жену.
– Пойдем лучше завтракать. – Она поднялась с дочкиной кровати. – Я глазунью сделала. С перцем, как ты любишь.
– Да нет, идти надо, – замялся Семен. К совместному завтраку он не готовился. Только сейчас почувствовал, что размяк, поддавшись настрою Любавы, расслабился и готов позволить увести себя в любую сторону.
– Пойдем, – повторила Любава, не глядя на него. – Ты разве не помнишь, какой сегодня день?
– День? Какой?
Он покорно спускался за Любавой на первый этаж, на кухню, добросовестно пытаясь вспомнить, какой же сегодня день. День свадьбы? Нет, свадьбу играли в сентябре, когда было полно арбузов и мясистых розовых помидоров. У Любавиных родителей даже виноград в тот год уродился. Родня из Волгограда привезла персиков. Нет, свадьба у них была в сентябре.
Познакомились они зимой, под Новый год, в Завидове на танцах. Потом ходили кататься на санках с горы, и Любава обморозила щеку. Он грел ее, эту щеку, и они первый раз поцеловались…
Пока он вспоминал, Любава достала графинчик с водкой и две рюмки. Семен с некоторым недоумением наблюдал за ее действиями.
– Садись.
Он придвинулся к столу, взял стопку с водкой.
– Сегодня нашему Степочке исполнилось бы двадцать восемь дет.
Любава улыбнулась, а лицо Семена дрогнуло и искривилось. Он залпом выпил водку и уставился в окно.
Вот оно что… А он забыл. Он давным-давно забыл, что в летний день когда-то Любава родила ему сына, который не прожил и двух часов. Какие-то трудности возникли при родах, ребенок умер. Они были тогда совсем молодые, глупые. Семен хорошо помнил свое состояние – он был растерян и не знал, насколько близко к сердцу приняла это горе его молодая жена. Но – догадывался. Врачи не хотели отдавать ему тело ребенка. Говорили, что не положено, что таких детей хоронят как-то по-особенному, не на кладбище. Но он уперся как баран и требовал, чтобы ребенка выдали. Почему он так уперся, он сейчас не знает. Скорее всего потому, что должен был что-то сделать для Любавы, а больше ничего сделать не мог. Так вот, пока Любава, потерявшая много крови, восстанавливала свои силы в больнице, он с каким-то отупелым упорством занимался похоронами новорожденного. Заказал настоящий гробик, сам вырыл могилку на деревенском кладбище. Кузнец выковал ему оградку с крохотными ангелочками по углам. Все сделал, как полагается. И когда Любава вышла из больницы, то стала ходить на эту могилку. Плакать. Долго ходила к Степочке. Каждый год, в день рождения и смерти, носила туда живые цветы. Каждый год, пока не родилась Танюха.
– Когда ты ушел, Сема, я на могилку к Степочке ездила. Поплачу, вроде легче станет… – с сухими глазами, глядя мимо Семена, говорила Любава. – Ты молодец, что не отдал его врачам. Она мне, эта могилка, так нужна была…
Тут Семен не выдержал. Он скривился. Замычал что-то, изо всех сил сдерживая слезы, и, уронив табуретку, вылетел в сени. Там, как от физической боли, завертелся на месте, что-то силясь сказать. Но Любава знала – нет таких слов, чтобы выразить это. Да и не нужны они, слова…
Она и сама забыла уже этот день. И несколько лет не была на могилке, поминала не всегда. Закрутилась с этим бизнесом. А сегодня словно он сам, ангелочек, прилетел к ним, почувствовал, что нужен здесь.
Семен вышел во двор, Любава не пошла за ним. Она стояла в сенях и через неплотную сетку тюля видела, как он мечется по двору, борясь со слезами, пытается закурить, но зажигалка не хочет вспыхивать, а спички ломаются.
На что это было похоже? Словно проснувшаяся душа требовательно предъявила права своему здоровому эгоистичному телу.
Любава вернулась к себе, накрылась одеялом и уснула, зная, что добавить к этому разговору ей нечего.