Он отводит Чарли в туалет и заставляет вымыть лицо и руки.
Полагаю, я был весьма глуп, веря всему, что мне говорят. Нельзя было доверяться Хайми. Да и никому другому.
Я никогда раньше не думал об этом случае, но после того, как поразмышлял о кошмаре, вспомнил его. Есть в нем что‑то общее с тем чувством, которое я испытываю, когда мисс Кинниан читает мои отчеты. Но я рад, что теперь мне никого не надо просить написать что‑нибудь. Теперь я могу сделать это сам. Гарриет так и не вернула мне медальон.
– Вот что, Чарли. Хочешь послушать свой разговор с Бартом? У нас есть магнитофонная запись. Давай послушаем все вместе.
Когда Немур пошел за кассетами, Барт пояснил:
– В прошлый раз я говорил то же самое. Это стандартное требование к любому тесту – процедура его проведения не должна меняться.
В эту минуту вернулся Немур, и услышал, как я ответил:
– Послушаем, тогда, может быть, и поверю.
Они переглянулись. Кровь бросилась мне в лицо. Они опять смеются надо мной! Но тут до меня дошел смысл собственных слов, и значение этого взгляда стало понятным. Им было не до смеха. Я достиг нового уровня развития. Но гнев и подозрительность стали первыми чувствами, которые я испытал к окружающему меня миру.
Им было не до смеха. Я достиг нового уровня развития. Но гнев и подозрительность стали первыми чувствами, которые я испытал к окружающему меня миру.
Из динамика донесся голос Барта:
– А сейчас, Чарли, я хочу, чтобы ты поглядел на эту карточку. Что это такое? Что ты видишь на ней? Людям чудятся в этих пятнах самые разные вещи. Скажи мне, о чем ты думаешь…
Те же самые слова, тот же самый тон. А потом я услышал себя… Невероятно… Ноги мои подкосились, и я рухнул в кресло рядом со столом Немура.
– Это и в самом деле я?..
Мы с Бартом вернулись в лабораторию и прошли весь тест. Медленно и со вкусом. На этот раз ответы мои были другими, я увиделизображения. Пару дерущихся летучих мышей. Фехтовальщиков с мечами. Я воображал себе что угодно. Но я уже не мог заставить себя безоговорочно доверять Барту.
Он записывал. Я попробовал подглядеть, но записи были похожи на шифр, вроде: ВФ+АДдФ‑Ад ориг. ВФ‑АСФ+об.
Этот тест так и остался для меня бессмыслицей. Каждый может выдумать что угодно о вещах, которых не видит. Откуда они знают, не поиздевался ли я сам над ними?
Попробую разобраться в этом, когда доктор Штраус разрешит мне читать книги по психологии. Мне становится все труднее записывать свои мысли и чувства, потому что я знаю, что все мои отчеты обязательно будут прочитаны. Почему это так беспокоит меня?
Это я – и все же это кто‑то другой лежит на полу, другой Чарли. Он растерян… он трет ушибленное место… смотрит на Франка, долговязого и тощего, и на стоящего рядом Джимпи – огромного, заросшего волосами. Его голубых глаз почти не видно под нависшими бровями.
– Оставь парня в покое, – говорит Джимпи. – Боже, Фрэнк, ну почему ты все время цепляешься к нему?
– Пустяки, – смеется Фрэнк, – я же не убил его. Ему ведь все равно. Правда, Чарли?
Чарли съеживается. Он не понимает, чем заслужил такое наказание, но понимает, что это еще не конец.
– Но тебе‑то не все равно, – говорит Джимпи, скрипя ортопедическим ботинком. – Как же ты можешь издеваться над ним?
Они садятся за длинный стол и начинают лепить тесто для булочек, заказанных к вечеру. Некоторое время они работают молча, потом Фрэнк останавливается и сдвигает на затылок свой белый колпак. – Слышь‑ка, Джимп, давай научим Чарли печь булочки.
Джимпи ставит локти на стол.
– Давай лучше оставим его в покое.
– Нет, Джимп, серьезно. Спорим, его можно научить чему‑нибудь простому – например, делать булочки.
Кажется, мысль начинает нравиться Джимпи, и он, повернувшись, внимательно смотрит на Чарли.
– В этом что‑то есть.