И в такой шикарной бороде, что из бороды этой были видны только кончик носа да маленькие чёрные глазки.
– Ты меня не бойся зря. – сказал лохматый. – Я по службе зашёл.
Присмотреть… Мало ли что?
– А Вы кто? – спросил Васильев, всё ещё не выпуская нож.
– Я домовой здешний. – представился странный визитёр. – Меня Константином зовут. Всё ли в порядке нашли, Олег Петрович?
– Спасибо. Всё просто отлично. – выдал похвалу Васильев и пригласил лохматого садиться.
Тот, как был в шапке и ватнике, уселся за стол и по – хозяйски оглядел кухню.
– Это даже как – то неожиданно. – сказал Васильев, кладя нож в сторонку. – Я никогда не думал, что домоуправы будут проявлять такую заботу о жильцах.
– Я повторяю специально для тех, кто не расслышал, – терпеливо проурчал Константин, – я не домоуправ. Я домовой. Домоуправы – они за капремонты отвечают, за дворников всяких… канализация опять же… А наше дело смотреть за имуществом и порядок наводить. Чтоб возвращенцы претензий не имели.
– Ну вот и очередной сумасшедший, – с горечью подумал Васильев. А вслух сказал:
– Что – то раньше я Вас в этих краях не видел.
– А как ты мог меня видеть, когда я совсем маленький был? – спросил Константин и пригорюнился. – Не кормил ни кто. Хорошо если крошки со стола подберёшь да у кошки молочка из блюдца перехватишь. Ой, и кошка же у тебя, Петрович! Зверь, а не кошка! Раньше, наверное, тигром была.
– Да… – протянул Васильев задумчиво. – Кошка была что надо. Собак била. Жаль, что околела.
– Ну, это горе небольшое. – заверил Константин. – Кошку я тебе верну. Только ты её прячь куда – нибудь, когда я буду приходить. Нет. Лучше я сам её прятать буду: так надёжней выйдет. И не церемонься со своим выканьем. Называй меня на Ты. Домовых все на Ты называют. Вот попробуй. Сам увидишь, что на Ты звучит лучше. Васильев попробовал:
– Ты мне, Константин, честно скажи… Вот ты говоришь «возвращенцы». А много уехавших назад вернулось?
– Возвращаются все, кто не сумел оторваться! – гордо доложил Константин. – Только каждому своё время.
– Да! О времени! – спохватился Васильев и протянул домовому свои часы. – Ты глянь. Может, починить можно?
Константин покрутил в лапах умерший аппарат и вздохнул:
– Не… В этом деле я тебе не помощник. Потому что у нас времени нет. – И, заметив испуганный Васильевский взгляд, похвалился, – Зато никто, никуда и никогда не опаздывает. И всё во время происходит. Вот, например, завтра Первомай. В самое время. Да! Вот тут тебе бумаги. Велено передать.
Константин вынул из – по ватника пластиковую папочку и положил её на стол перед Васильевым.
Васильев раскрыл папку. Там были машинописные тексты комментариев и, приколотый скрепочкой, красный пропуск на площадь. Всё, как обычно.
– Петрович! – тихонько спросил Константин. – А что ты мне на праздник подаришь? По праздникам положено подарки получать…
– Что хочешь, то и подарю. – расщедрился Васильев. Уж, очень был ему симпатичен этот домовой. – Ну, так что ты хочешь?
– А пирожные можешь? – спросил Константин, – Пирожные – они деньги стоют.
– Могу, могу. – успокоил Васильев домового. – Видишь сам – деньги пока есть.
– Деньги экономить надо. – нравоучительно сказал Константин. – Вот мы с женой экономим. В банку на чёрный день откладываем. Уже две банки наложили. Из – под кильки. Но если ты такой богатый, давай двадцать две копейки – я сбегаю.
– А у тебя и жена есть? – удивился Васильев и раскрыл бумажник.
– А как же! – домовой даже привстал немного, чтобы в Васильевский бумажник заглянуть. – У нас всё, как у людей! Моя Марфа в девятой школе работает. Раньше домоводству учила, а теперь будет физике.
– Интересно… – протянул Васильев, выкладывая на стол три рублёвых бумажки. – Она у тебя и физику знает?
– А зачем ей знать? – искренне удивился Константин. – Она же учить будет. А в наших школах на всех уроках учат одному – как правильно Город любить.
Васильев улыбнулся:
– Вот тебе, Константин, трояк. Купи себе дюжину пирожных.
– Чёртову? – обрадовался Константин.
– Чёртову. – подтвердил Васильев и поднялся. – Пойдём вместе. Мне надо чемоданы из камеры хранения забрать.
На вокзале под недреманым оком дежурного милиционера Васильев открыл дверцу своей ячейки и удивился – там стоял только один чемодан. Он постоял немного и махнул рукой милиционеру, который и без того с любопытством поглядывал на Васильева.
– Что случилось, гражданин? – козырнул милиционер.
– Да вот, чемодан один пропал, – объяснился Васильев. – Вчера ставил два чемодана. А сегодня открыл – стоит только один.
– Что у Вас было в пропавшем чемодане? – милиционер был строг и деловит.
– Вещи разные… подарки… сувениры… – стал вспоминать Васильев. – Я, собственно, из Америки приехал погостить…
– Всё ясно! – обрадовался страж порядка. – Никто у Вас ничего не воровал.
Чемодан Ваш сам собой исчез. Потому что нашему человеку и даром не нужны заграничные шмотки.
Милиционер ещё раз козырнул и пошёл в центр зала, а Васильев с уцелевшим чемоданом домой.
Дома Васильева встретил домовой Константин. Бисквитные крошки запутались в его бороде, но домовой был счастлив.
– Тут я тебе оставил кусочек. – сказал он Васильеву, довольно икнув. – Смотри не съешь случайно. Я завтра приду и проверю.
И тут зазвонил телефон. Васильев поднял трубку и услышал, позабытый уже, голос Ники Воскресенской:
– Олег! Если ты забыл, что у меня сегодня сдача «Трёх сестёр», то я тебя сожру. Вместе с ботинками. Только попробуй не придти! И бутылку прихвати – потом посидим, как белые люди.
– Ты что, мать? – неискренне удивился Васильев. – Как можно такое забыть? Конечно же приду.
– В люди пойдёшь – переодеться не забудь. – напомнил Константин. – А то оделся, как ковбой буржуйский.
– На себя посмотри. – парировал Васильев. – Валенки зачем обул?
– Валенки – это национальная русская обувь. – надулся Константин. – Они, между прочим, для тепла придуманы. Ну, я пошёл тогда, раз ты такой. Кошку не забудь покормить.
Константин ушёл. И тут же появилась и стала тереться о Васильевские ноги кошка Милка. Васильев обрадовался так, что даже слеза навернулась. Он покрошил Милке колбаски, налил молока и двинулся в ванную. Горячей воды не было. Выбрившись, Васильев принял холодный душ. И это оказалось не так уж и страшно.
Порывшись в шкафу, Васильев одел серый костюм, белую рубашку и красный в серую полоску галстук. Потом уложил в саквояж литровую бутыль Смирновской водки, чудом оставшейся в чемодане, велел кошке Милке хорошо себя вести, и пошёл в театр.
– Любите ли вы театр так, как люблю его я? – вопрошал неистовый Виссарион, обращаясь к читателям «Современника». Не знаю, что ему ответили его читатели, но если бы он задал бы такой странный вопрос городам, то ответ был бы короток и ясен:
– А как же! – сказали бы столицы.
Ещё бы! Им по статусу положено. В них ведь не только Столы, называемые министерствами и ведомствами, расположены, но и сотни лиц бьются в уличном лабиринте, играя свои роли. На то и Столица, чтобы лица эти были покрыты слоем грима и казались бы красивей, значительней, богаче, удачливей, чем на самом деле. Москва, она ведь потому Москва, что людей без масок в ней просто нет. Они в ней не выживают.
Поэтому в Престольной и живут шестьдесят девять театров. А это пусть не на много, но всё же больше, чем в Париже.