Я подумал, что родичи тоже не могут не слышать музыку. Их спальня располагается в самом дальнем крыле дома. Но тоже на первом этаже. Так что они должны слышать музыку.
Я осторожно приоткрыл дверь и выглянул в коридор.
Все та же тихая, печальная мелодия. Сегодня за обедом я как раз ее напевал. Мама еще спросила, что это за мелодия. А я не смог вспомнить.
Я напряженно прислушивался. Кровь стучала в висках и мешала мне слушать. Но я все равно различал каждую ноту.
Кто там играет?
Кто?
Я должен был это выяснить. Я решительно пошел к лестнице. В коридоре было темно, и мне приходилось держаться за стену. У лестницы папа поставил ночник, но я всегда забываю его включать.
Я спускался вниз, опираясь обеими руками о перила и делая по шагу за раз, чтобы подо мной не скрипели ступени. Я старался не шуметь.
Я не хотел раньше времени вспугнуть того, кто играл на пианино.
Ступеньки все же поскрипывали у меня под ногами. Но музыка продолжала играть. Тихая и печальная. Очень и очень грустная.
По коридору первого этажа я шел на цыпочках, затаив дыхание. Для того чтобы попасть в гостиную, надо было пройти через зал и столовую. В зал падал свет от уличных фонарей. За окном по-прежнему шел снег.
Я засмотрелся в окно и налетел на нераспакованную коробку с мамиными вазочками, которая уже неделю стояла у кофейного столика. Я бы, наверное, упал. Но, к счастью, рядом был диван, и я ухватился за его спинку.
Музыка на мгновение затихла. А потом заиграла снова.
Я налег грудью на спинку дивана, дожидаясь, пока мой взбесившийся пульс не придет в нормальное состояние.
А где, интересно, родичи? Я внимательно вгляделся в сумрак коридора, который вел в их спальню. Неужели они не слышат, что кто-то играет на пианино? Неужели им совсем не любопытно, кто это может быть? Кто посреди ночи сидит в гостиной за пианино и наигрывает такую печальную музыку?
Я сделал глубокий вдох, на миг задержал дыхание и оторвался от спинки дивана. Медленно и осторожно я прокрался в столовую.
Здесь было темнее, чем в зале. Окна выходили на задний двор, и сюда не проникал свет фонарей с улицы. Я пошел еще медленнее, чтобы случайно не налететь на какой-нибудь стул. Наконец я приблизился к двери в гостиную. Музыка стала громче. Я сделал еще один шаг. И еще один. Мне повезло. Дверь в гостиную была открыта.
Я замер на пороге, напряженно вглядываясь в темноту.
Кто там? Кто?
Но я не сумел ничего рассмотреть. У меня за спиной раздался жуткий, пронзительный вопль. Кто-то набросился на меня сзади и повалил на пол…
7
Я упал и больно ушибся коленками и локтями. Вопль раздался снова. Прямо мне в ухо. Плечо пронзила острая боль. Зажегся свет.
– Плюшка! – заорал я дурным голосом. Кошка спрыгнула с моего плеча и умчалась из комнаты, задрав хвост.
– Джерри… что происходит? Что ты здесь делаешь? – рассерженно выпалила мама, вбегая в комнату.
– Что здесь за вопли?
Папа появился сразу за мамой. Он близоруко щурился. Без очков он почти ничего не видит.
– Плюшка опять на меня наскочила! – Я так и стоял на полу на четвереньках. – Ой, мое плечо! Эта дурацкая кошка снова меня поцарапала!
– Но, Джери… – Мама нагнулась, чтобы помочь мне встать.
– Идиотская кошка! – Я продолжал бушевать. – Придурочное животное! Она прыгнула на меня с полки. Она меня напугала до полусмерти! И посмотри… посмотри. Она продрала мне пижаму! И не только пижаму. Она мне все плечо исполосовала.
– Она тебя поцарапала? У тебя кровь?
Мама сдвинула пижамную куртку с моего плеча, чтобы посмотреть, что там у меня.
– Джерри прав, – задумчиво пробормотал папа. – Пора что-то делать с этим животным. Иначе она нас всех сожрет.
Мама тут же бросилась на защиту Плюшки:
– Просто она испугалась.
Наверное, приняла Джерри за какого-нибудь грабителя.
– Какого еще грабителя?! – пронзительно завопил я. – Она что, не видела, что это я?! По-моему, кошки видят в темноте.
– Ладно, Джерри. А что ты вообще тут делал? – спросила мама, поправляя на мне пижаму.
Она погладила меня по плечу. Как будто это могло помочь.
– Да, – поддакнул ей папа, – чего ты тут ходишь посреди ночи?
Он прищурился. Как я уже говорил, без очков папа вообще ничего не видит.
– Я хожу! – Теперь уже и я рассердился. – Я услышал, что кто-то играет на пианино, и…
– Что ты услышал? – Мама не дала мне договорить.
– Как кто-то играет на пианино. В гостиной. И я спустился сюда посмотреть, кто это может быть.
Родичи уставились на меня, как на какого-то идиота, на которого даже нельзя сердиться. Потому что ну что взять с убогого?!
– А разве вы ничего не слышали? – спросил я.
Они молча покачали головой.
Я обернулся и посмотрел на пианино.
Разумеется, там никого не было.
Я подошел и потрогал рукой табурет.
Он был теплым.
– Здесь только что кто-то сидел, – сказал я. – Честное слово.
– Не смешно, – сморщилась мама.
– Не смешно, – повторил за ней папа. – Опять твои идиотские шуточки, Джерри. Сколько можно?!
– Никаких шуточек, – заявил я.
– Только не строй из себя святую невинность, Джером. – Мама страдальчески закатила глаза. – Уж мы тебя знаем. Ты вечно что-то придумываешь. А мы с папой потом еще дня три отходим.
– Но я не шучу, – с жаром проговорил я. – слышал музыку. Кто-то играл…
– Кто бы это мог быть? – ехидно осведомился папа.
– Может быть, Плюшка, – в тон ему проговорила мама.
Папа рассмеялся. Но мне было не до смеха.
– Так в чем был прикол? – Папа опять повернулся ко мне. – Раз уж он не удался, мо-сет, ты скажешь нам с мамой, что ты собирался проделать на этот раз?
– Надеюсь, ты ничего не хотел сделать с пианино? – Мама смотрела на меня так пристально, что я едва ли не чувствовал на себе ее взгляд. – Это очень дорогой инструмент.
Я устало вздохнул. Я понимал, что доказывать им что-либо бесполезно. Меня бесило собственное бессилие. Хотелось вопить, кричать и потрясать кулаками. И может быть, даже швырнуть в родичей чем-нибудь тяжелым.
– Это заколдованное пианино! – завопил я. – Бывают дома с привидениями, а это пианино с привидениями!
Представляю, как это смотрелось со стороны. Но мне было уже все равно.
– Что? – Теперь уже папа пристально уставился на меня.
– Пианино. Оно с привидениями! – У меня дрожал голос. – Оно играет. Само!
– Всё. С меня хватит! – Мама тряхнула головой. – Я иду спать.
– С привидениями, говоришь? – Папа задумчиво почесал подбородок, подошел ко мне и наклонил голову набок.
Я уже знаю: если папа вот так наклоняет голову, значит, он собирается изречь что-то очень глубокомысленное.
– Послушай, Джерри. Я все понимаю. Это очень старый дом. Наверное, здесь иногда жутковато. И я знаю, как тяжело тебе было расставаться с друзьями. Человеку всегда тяжело уезжать навсегда из какого-то места, к которому он привык.
– Папа, пожалуйста… – перебил я. Но он продолжал говорить:
– Но это обыкновенный дом, Джерри. Пусть даже и очень старый. И наверное, немного запущенный. Но это не значит, что здесь обязательно водятся привидения. Твои привидения – это просто страхи. Ты понимаешь, что я хочу сказать.
Папа у нас психолог по образованию.
– Давай не будем сейчас читать лекции, – сказал я. – Я пошел спать.
– Хорошо, Джерри. – Папа погладил меня по плечу. – Но помяни мое слово: через пару недель от всех твоих страхов не останется и следа. И ты еще сам посмеешься над этими глупыми разговорами про привидения. Вот увидишь.
Как потом выяснилось, из него получился плохой провидец.
***
Смех, голоса, вопли и крики разносились по длинному школьному коридору звенящим