— Вероятно, это связано с твоей подготовкой в боевых искусствах?
— Это вовсе не искусство.
Крав мага, [8] несомненно, связана с боями, но за все восемь лет тренировок я ни разу не думала о ней как об искусстве. Это яростная и грязная уличная драка. Десять лет назад мой инструктор — а ныне и друг — Асаф эмигрировал в Неваду и принес с собой дисциплину, систему и знания крав маги из Святой земли. Я, его первая ученица, впитывала инструкции, как пустынная роза после иссушающей летней засухи.
Мы занимались в условиях, опасных для жизни — ножи, пистолеты, многочисленные нападающие, заставляя себя сражаться на пороге крайней усталости. Как заявил мне в первый день Асаф, мы будем работать ради возможного, ради неизбежного и с убеждением, что выживание зависит от прочности усвоения рефлексов и от быстроты реакции.
— Ни один человек-хищник не станет давать тебе спуску, только потому что ты женщина, — говорил мне Асаф своими удивительно рублеными фразами.
Конечно, я и сама это знала. Мое возможное, мое неизбежное уже произошло.
Увидев, что я больше ничего не хочу добавить, Бен встал, сунул руки в карманы и посмотрел на меня сверху вниз. Мистер Власть.
— Я должен приставить к тебе наблюдение. Если есть другие, как Аякс, мы…
— Ни в коем случае!
— Уверена? — Он вздохнул и потер рукой затылок. — Не передумаешь?
— Яне потерплю слежки за собой.
— Не слежки, а охраны, — слегка раздраженно поправил Бен. — Это будут полицейские.
— Тогда я не потерплю охраны.
— Даже если охранять тебя буду я?
Я тоже встала.
— Даже тогда.
Он покачал головой.
— Упрямица.
— Познай себя, — процитировала я, желая проверить, клюнет ли он.
— Знание — сила, — ответил он еще более затертым клише, чем мое.
Я ухмыльнулась.
— Все наше знание позволяет нам лишь умереть более тяжелой смертью…
— … чем животным, которые ничего не знают, — закончил он, качая головой. — А малое знание — опасная вещь.
Мы оба рассмеялись. Еще подростками мы коллекционировали цитаты и устраивали поединки; это стало нашим тайным языком, похожим на глупые тайны малышей. Еще одна наша общая любовь — любовь к английскому языку и к тому, как мастер может перевернуть фразу, поставить ее с ног на голову всего в нескольких словах. [9]
— Как твоя жена? — выпалила я и тут же пожалела об этом, чувствуя, что покраснела. Я ведь не знаю этого Бена Трейну. И мы больше не принадлежим друг другу. — Прости. Можешь не отвечать.
— Нет, все в порядке, — ответил он и с громадным опозданием изобразил улыбку. — Но лучше было бы спросить ее нового мужа.
Я покраснела еще сильней. Бен откашлялся и, взяв в руки хрустальное пресс-папье, подбросил его.
— Видел статью о твоей семье.
Я ждала услышать осуждение или сарказм, но ничего не уловила. Медленно облизала губы, глядя, как он наблюдает за мной. Интересно.
— Значит, ты прочел, что я бездельница без честолюбия и без способностей и высоких целей?
Он усмехнулся, опуская пресс-папье, потом обошел стол, взял меня за руку и подвел к окну, выходящему на сверкающую «Полосу» Лас-Вегаса. Рука его была теплой и сухой, и моя собственная казалась в ней маленькой. Даже мальчиком у него были большие руки.
— Им следовало бы взять интервью у меня. У меня есть собственная теория относительно «паршивой дочери в семействе Арчеров».
Эта цитата меня задела. Я отняла руку и повернулась к нему.
— Почему? Потому что ты меня так хорошо знаешь?
— Мне кажется, да.
Я сложила руки на груди. — Не могу дождаться твоего мнения.
— Хорошо. — Бен повторил мой жест, опираясь спиной на стекло, так что казалось, будто он окунается в ночь. — Во-первых, сегодня твой день рождения. Тебе двадцать пять. Поздравляю.
Он помнит. Я посмотрела на часы, чтобы Бен не заметил неожиданных слез у меня на глазах.
— Ты примерно на двадцать четыре часа опережаешь события, но все равно спасибо.
— Не за что. Во-вторых, неправда, что у тебя нет цели, ты просто очень беспокойна. Ты колеблешься между потребностью в безопасности и стремлением к свободе. Ты не можешь лгать себе самой и потому не желаешь изображать притворный интерес к бизнесу отца или подражать поведению в обществе твоей сестры, какими бы успешными они оба ни были.
Он замолчал, приподняв брови, и я жестом попросила его продолжить. Более тихим голосом он добавил:
— Ты слишком много думаешь, и тебя преследует то, что ты не можешь изменить. У тебя острое осознание добра и зла, ты не терпишь ничего промежуточного, и у тебя нет никакой снисходительности к обманам.
— Еще что-нибудь? — Осведомилась я чуть напряженно.
— Только одно. Ты фотограф, но для тебя это не средство заработка, а форма общения с миром. Объектив — это по существу барьер между тобой и всеми нами. Способ отстраниться от тех, кого ты снимаешь, и изучать их. Или охотиться на них.
— Какой вздор! Бен улыбнулся.
— К тому же ты очень вспыльчива.
«Охотиться на них, — подумала я, раздраженно качая головой.; — Это я сегодня уже слышала. Мы давно охотимся за тобой, сказал Аякс. Конечно, он пытался испугать меня, а теперь Бен говорит так, словно это я хищник, вампир, ищущей людей с кровью группы 0 и положительным резусом».
— Ты слишком многое выдумываешь.
— На этой неделе ты выходила каждый вечер.
— Подожди. — Я вытянула руку вперед, в остальном оставаясь совершенно неподвижной. — Ты следил за мной?
— Ты использовала себя как приманку, верно? — настойчиво спрашивал он, не обращая внимания на мой вопрос. — Поэтому ты бродишь одна по ночам по самым опасным районам города?
Я крепко стиснула зубы.
— Я выхожу по ночам, потому что тогда тихо, а свет и тени — главное оружие фотографа.
— Кажется, тебя больше привлекает тень, чем свет.
— Ну и что?
Я пыталась держаться вызывающе, но это было нелегко;
— Как это что? Почему ты целые дни проводишь в тренировках, словно тебе предстоит схватка, а ночами ищешь кого-то на улицах?
Я понимаю, как это выглядит со стороны — ведь Бен может только так это толковать, но на самом деле все сложнее. Однако сейчас я не собиралась что-либо объяснять.
— Может, я просто предана своему делу. — Я задрала подбородок.
— Но ты не брала с собой камеру.
Я отвернулась, чтобы скрыть от него свое лицо, не видеть его понимания, не чувствовать стыд от того, что моя тайна — я считала это тайной — так легко раскрывается. Потерла руки, стараясь убрать неожиданное ощущение холода. Отчасти я испытывала возбуждение: он наблюдал за мной, он не забыл, я ему все еще не безразлична. Но в основном я была в ярости. Как я могла его не заметить? Ведь одной из причин моих ночных экскурсий были поиски мужчин — точнее, мужчины, который меня ищет.
— Джоанна?
— Не могу поверить, что ты следил за мной. — Голос мой хрипел. Я откашлялась, но в горле было сухо и шершаво, и слова словно липли к его стенкам.
Но у него по крайней мере хватило совести говорить виноватым тоном.
— В первый раз получилось случайно. Я был на задании, занимался наблюдением и увидел тебя. Пошел за. тобой, чтобы убедиться, что ты в безопасности, но мне не потребовалось много времени, чтобы понять, что не того ты ищешь. — Голос его приблизился. — Джо-Джо?
— Мне просто… не спалось, — произнесла я наконец, и это было правдой, хотя и не всей. Большую часть времени мне казалось, что меня кусают тысячи огненных муравьев, забравшихся под кожу. Или словно кто-то разжигает в моей душе огонь. — У меня было ощущение, что что-то должно произойти, но я пойму, что именно, только когда будет уже поздно.