– Мы предполагаем, что они знают, что Адам наш человек, и держат его под постоянным наблюдением. Они, вероятно, надеются, что он выведет их на других агентов.
– Итак, нет никого другого, чтобы выяснить, что представляют собой эти сведения, и доставить их оттуда.
– Нет, сэр. Туда должен проникнуть кто-то извне.
– И, конечно, они пеленгуют его радиопередатчик. Или, может, они нашли его и вывели из строя, – Майкл нахмурился, глядя, как горят дубовые поленья. – Почему художник? – спросил он опять. – Что мог узнать художник о военных секретах?
– Не имеем ни малейшего представления, – сказал Хьюмс-Тельбот. – Вы понимаете наше затруднительное положение?
– Мы должны выяснить, что же, черт возьми, происходит, – высказался Шеклтон. – Первая волна вторжения должна включать почти двести тысяч солдат. К девяностому дню после даты начала операции мы планируем ввести туда больше миллиона парней, чтобы надрать Гитлеру задницу. Мы рискуем в один прекрасный день стать просто мишенью для стрельбы, словно бы просто произойдет поворот карты, и нам бы лучше наверняка знать, что на уме у нацистов.
– Конечно же, смерть, – сказал Майкл, и никто из присутствующих не сказал ни слова.
Костер трескнул и выплюнул сноп искр. Майкл ждал окончания рассказа.
– Вас самолетом доставят во Францию и выбросят с парашютом около деревни Безанкур, примерно в шести милях от Парижа, – сказал Хьюмс-Тельбот. – Один из наших будет в месте приземления, чтобы встретить вас. Оттуда вас доставят в Париж и окажут любую помощь, какая вам потребуется, чтобы попасть к Адаму. Это в высшей степени ответственное задание, майор Галатин. Чтобы вторжение имело какой-то шанс, мы должны знать, чего нам ожидать.
Майкл понаблюдал, как горел огонь. Затем сказал:
– Я сожалею. Найдите кого-нибудь другого.
– Но, сэр…
Пожалуйста, не принимайте поспешного…
– Я сказал, что я в отставке. На этом и закончим.
– Ну, это просто глупо! – взорвался Шеклтон. – Мы разбивали свои задницы, добираясь сюда, потому что некоторые ослы указали на вас как на лучшего в своем деле, а вы говорите, что вы в «отставке», – он прошипел это слово. – Там, откуда я, по-другому говорят о человеке, у которого изнеженные нервы.
Майкл слегка улыбнулся, что привело Шеклтона в еще большую ярость, но он ничего не ответил.
– Майор Галатин, – попытался опять Хьюмс-Тельбот. – Пожалуйста, не говорите сейчас последнего слова. Хотя бы обдумайте наше предложение, а? Может, мы бы остались на ночь, а затем снова обсудили это утром? Майкл вслушивался в падание мокрого снега, стучавшего по окнам.
Шеклтон подумал о долгом пути домой, и его копчик заныл.
– Можете оставаться на ночь, – согласился Майкл. – Но в Париж я не отправлюсь.
Хьюмс-Тельбот хотел было опять заговорить, но решил дать всему этому устояться. Шеклтон проворчал:
– Какого черта, мы что, напрасно перлись в такую даль?
Но Майкл только пошуровал в камине.
– С нами еще водитель, – сказал Хьюмс-Тельбот. – Не найдете ли вы и для него место?
– Я поставлю раскладушку у камина, – он встал и пошел в чулан за раскладушкой, а Хьюмс-Тельбот вышел наружу, чтобы позвать Мэллори. Когда двое мужчин вышли, Шеклтон стал осматриваться в зале. Он увидел антикварный патефон из розового дерева фирмы «Виктрола», на его диске лежала пластинка. Название пластинки было «Весна священная» какого-то Стравинского. Ну, с русским водиться – значит любить русскую музыку. Наверное, всякая славянская чепуха. В такую ночь, как эта, ему бы послушать бодрую вещь Бинга Кросби. Галатин любил читать, в этом нельзя было сомневаться. Тома вроде «О происхождении человека», «Плотоядные», «История григорианской поэзии», «Мир Шекспира» и другие книги с русскими, немецкими и французскими названиями заполняли полки книжных шкафов.
Тома вроде «О происхождении человека», «Плотоядные», «История григорианской поэзии», «Мир Шекспира» и другие книги с русскими, немецкими и французскими названиями заполняли полки книжных шкафов.
– Вам нравится мой дом?
Шеклтон чуть не подпрыгнул. Майкл подошел сзади тихо, как туман. Он принес раскладную кровать, развернул и поместил около камина.
– Столетие назад этот дом был лютеранской церковью. Ее построили спасшиеся от кораблекрушения; подводные скалы всего лишь в сотне ярдов отсюда. Они выстроили здесь поселок, но через восемь лет после этого их скосила бубонная чума.
– О, – сказал Шеклтон и вытер руки о штаны.
– Развалины до сих пор прочные. Я решил попробовать восстановить их. У меня ушло на это целых четыре года, и мне еще много нужно сделать. Если вам интересно, у меня за домом есть генератор, который работает на бензине.
– Я сразу так и подумал, что к вам не могли провести линию электропередачи в такую даль.
– Конечно же. Слишком далеко. Вы будете спать в башенном помещении, где когда-то жил пастор. Это не очень большое помещение, но для двоих места там достаточно.
Открылась и закрылась дверь, и Майкл оглянулся на Хьюмс-Тельбота и шофера. Майкл несколько секунд смотрел, не мигая, как шофер снимал шляпу и куртку.
– Вы можете спать здесь, – сказал он, указывая рукой на раскладушку. – Кухня за той дверью, если хотите кофе и чего-нибудь поесть, – сказал он всем троим. – Я бодрствую во время, которое вам может показаться необычным. Если среди ночи услышите, что я на ногах…
Не выходите из вашей комнаты, – сказал он, глянув так, что у Шеклтона по затылку пробежали мурашки.
– Я иду отдыхать, – Майкл направился к лестнице. Он остановился и выбрал книгу. – Да…
Ванная и душ за домом. Надеюсь, вы не будете в претензии, что вода только холодная. Спокойной ночи, джентльмены.
Он поднялся по ступенькам, и скоро они услышали, как мягко затворилась дверь.
– Проклятый колдун, – пробормотал Шеклтон и поплелся в кухню, чтобы чем-нибудь перекусить.
Глава 4
Майкл сел на постели и зажег керосиновую лампу. Он не спал, а ждал. Он взял с маленькой тумбочки наручные часы, хотя его чувство времени уже сказало ему, что было три часа. Часы показали три часа семь минут.
Он потянул носом воздух, и глаза его сузились. Запах табачного дыма. «Беркли и Латакия», дорогой сорт. Он знал этот аромат и откликнулся на него.
Он был еще в одежде, в брюках цвета хаки и черном свитере. Он влез в мокасины, взял лампу и, следуя за ее желтым светом, спустился по винтовой лестнице.
В очаге прибавилась пара дополнительных поленьев, и мягкий огонь потрескивал в нем. Майкл увидел поднимающийся вверх табачный дым из трубки, которую держал человек, сидевший в кожаном кресле, повернутом к огню. Раскладушка пустовала.
– Поговорим, Майкл, – сказал человек, называвшийся Мэллори.
– Да, сэр, – он пододвинул стул и сел, поставив лампу на столик между ними.
Мэллори – не настоящее его имя, а одно из многих – рассмеялся, кончик трубки был зажат у него в зубах. Пламя камина отражалось в его глазах, и сейчас он ничем не напоминал того пожилого и слабого джентльмена, который недавно вошел в этот дом.
– Не выходите из вашей комнаты, – сказал он и опять засмеялся. Его настоящий голос, неизмененный, обладал явной жесткостью. – Это было здорово, Майкл. Ты запудрил мозги этому бедному янки.
– А они у него есть?
– О, он весьма способный офицер. Не обманывайся его простотой и болтовней: майор Шеклтон свое дело знает, – проницательный взгляд Мэллори скользнул по собеседнику. – И ты тоже.
Майкл не ответил. Мэллори с минуту в молчании курил трубку, потом сказал:
– В том, что случилось в Египте с Маргерит Филипп, твоей вины нет, Майкл.