Но призываю Вас как следует подумать, так ли уж необходимо это делать? Я забочусь не о себе, ибо буду крайне расстроен, если Вы измените свое решение.
Преданный Вам Альберт».
— Это еще зачем? — спросил я.
— Что именно?
— Зачем ты предложил ей подумать?
— Ну, понимаешь… — Винни-Пух хитро сощурился. — В интернетовской переписке есть своя этика. Если быстро согласиться, тебя могут принять за человека, хватающегося за любой шанс, а значит, неуспешного в этом деле по жизни. Надо дать понять, что для тебя важно не телесное, а духовное общение.
— Ну ты даешь! — Я постучал себя по голове. — Отсыпь мне немножко опилок.
Винни-Пух вдруг посерьезнел и внимательно на меня посмотрел.
— С радостью, — осторожно сказал он. — Только оплата вперед.
Я понял намек сразу. Они же не работают, ни Джулия, ни Винни-Пух. Имея на побегушках таких ценных сотрудников, я должен был бы сам помнить об оплате.
Я знал, что Винни-Пуху много денег давать опасно — он опять купит себе какую-нибудь фигню для компьютера. Поэтому я отмусолил, не доставая из кармана, одну бумажку из денег Навигатора и положил на клавиатуру:
— Хватит пока?
— Хватит, — спокойно сказал Андрей и убрал деньги.
Ответ пришел через четыре часа:
«Дражайший Альберт!
Согласна, я Вас совсем не знаю. Но если Вас так смущает это обстоятельство, можете выслать копию Вашего паспорта, свидетельство о рождении и четыре фотографии 8х12 с уголком. Или Вы опасаетесь за свои действия? Надеюсь, Вы не имеете привычки расчленять своих знакомых при первой же встрече…
Предлагаю Вам встретиться в клубе «Девятый круг» на Садово-Триумфальной. Жду Вас там в полночь. Я буду в черном, но чтобы вы легче смогли меня заметить, распущу свои волосы. Думаю, их цвет нет необходимости напоминать».
Расчленять… Надеюсь, у нее нету привычки набрасываться на людей при первой же встрече.
Сам не знаю почему, но я решил не говорить Винни-Пуху о том, что мне сказал Навигатор.
— Ну что? — спросил он.
— Вроде порядок. Встречаемся. — Я посмотрел на часы. — В полночь. Не слабо так, да?
С каждым часом мне делалось все неспокойнее. Где-то около девяти я не выдержал:
— Слушай, знаток вампиров. Что там от них защищает?
Андрей оторвался от компьютера:
— Ну, про серебряные пули и осиновый кол ты помнишь? Еще есть вроде чеснок и распятие. А зачем тебе? Ты что, боишься?
— Вот еще! — с излишней обидой отозвался я, — Просто для общего развития.
Ни чеснока, ни распятия у меня под рукой не было. Не говоря уж про кол и пули.
— Сегодня полнолуние, — вдруг сказал Винни-Пух.
— Ну и что?
— Не знаю. Просто это как-то должно быть связано с нечистой силой.
Я потерял предпоследние остатки решительности. Время неумолимо приближалось.
Тишина. Темнота. Лиза стоит посреди комнаты, в мерцающем свете почти полной луны, вытянув перед собой руки запястьями вверх. Ее глаза закрыты. Она дрожит.
Вдруг ее пробила жуткая судорога. Пытаясь задавить крик, рвущийся из горла, она падает на пол и обхватывает себя руками. Из плотно стиснутых губ прорывается мычание, нечеловеческое, незвериное. Ее тело, кажущееся таким беззащитным в центре большой пустой комнаты, крутят судороги, уже непрерывно следуя одна за другой. Поджимая ноги, стискивая руки, сжимая себя нечеловеческим усилием, она пытается унять спазмы. Бесполезно. Это сильнее ее.
Дима принимал ЛСД. Она почувствовала это слишком поздно, Она умела определять, принимает ли человек наркотики, по одному взгляду. Но ЛСД — особая статья. Он из новых…
Рывком Лиза подняла себя, поставила на ноги. Не выпуская себя из собственных объятий, она добралась до ванной. Склонилась над раковиной. Ее вырвало. Ее рвало так, словно желудок выворачивался наизнанку, вместе с кишками вместе с легкими.
Но изо рта потекла только густая пенистая темно-красная, почти черная жижа.
Она текла тонкой струёй, но не переставая. Когда она наконец перестала течь, Лиза включила воду и смыла ее следы с губ, прополоскала рот, потянулась к выключателю и, вздрогнув, щуря глаза от яркого света, ощупала свое лицо.
Бледная, синяя кожа, испещренная микроскопическими сосудиками. Темная вена проступила на лбу, щеки впали, губы покраснели до ярко-малинового цвета. На шее стали заметны все вены — они не вздулись, просто кожа словно стала прозрачной. Лиза не видела ничего этого, но она знала, она чувствовала. Нужно было исправить все это, исправить срочно, немедленно, пока еще возможно.
Она вернулась в комнату, задвинула шторы и в полной темноте включила ноутбук. Жидкокристаллический дисплей осветил ее лицо. От недавней красоты не осталось ничего. Голова — словно череп, обтянутый мышечной тканью. И волосы, чудесные золотистые волосы, рассыпавшиеся по плечам, делали это зрелище еще ужаснее.
Лиза застучала по клавишам. Через несколько минут раздалась трель соединяющегося модема.
Я быстро отыскал нужную улицу, но вот найти клуб, про который написала моя Альберта, оказалось не так-то просто. Даже юркий «фиат» Джулии, казалось, не выдержит всех этих петляний по ночным московским улицам. Центр Москвы, как и центр любого, тем более столичного города, ночью был едва ли темнее, чем днем. Но свет этот был особого свойства — он отражался от стекол окон, витрин и проезжающих автомобилей. Он как бы окружал куполом верхушки небоскребов, но оставлял за собой ночное небо. И это темно-фиолетовое небо наваливалось своей тяжестью на тонкий неоновый купол, давая понять каждому человечку внизу, что свет этот в любое мгновение может потухнуть. А эта тьма уступит место только свету той же абсолютной природы, что и она сама.
Клуб я все-таки нашел. Вывеска из беленьких неоновых облачков смотрелась довольно нелепо. Я с трудом припарко-вался в подворотне и зашел в обычную стальную дверь, обитую вагонкой.
Этот клуб ничем не отличался от маленьких московских клубов, которых в центре десятки, если не сотни. Морщась от навязшего в зубах интимного полумрака, я огляделся в поисках своей красавицы.
Солнце уже почти зашло, но в городе давно светили только фонари. Лиза вышла из дому и направилась к метро. Ночь ласкала своими темными прохладными руками ее измученную кожу, и Лиза замедлила шаг, специально, чтобы подольше насладиться этой нежностью. На ее лице даже появилось какое-то подобие улыбки.
В круглосуточном магазинчике у метро она купила баночку дешевой пудры, спрятала ее в сумочку и стала ловить машину.
— В центр, — сказала она коренастому мужчине за рулем. Тот окинул брезгливым взглядом лицо Лизы и молча кивнул.
Усевшись на заднее сиденье, Лиза достала пудру и принялась слой за слоем наносить ее на шею и лицо. Подъезжая к «Маяковской», она уже выглядела вполне сносно.
Даже со спины я сразу узнал ее. Конечно, распущенные по плечам волосы облегчали мою задачу, но эта осанка, движение, которым она брала бокал с коктейлем, и без того не дали мне поводов для сомнений. Я подошел к ее столику:
— Доброй ночи. Вы Альберта Вагнер?
Лиза спиной почувствовала, как на ней остановился чей-то взгляд. Он подошел к столику:
— Доброй ночи. Вы Альберта Вагнер?
Лиза подняла голову и посмотрела ему в глаза. И ничего не поняла.
Она подняла голову и посмотрела мне в глаза. Нельзя сказать, чтобы я уж очень разочаровался, но тогда, на улице, она показалась мне гораздо красивее. Сейчас же, вблизи, она выглядела, прямо скажем, послабее.
Я присел рядом.
— Меня зовут Лиза, — хрипловатым голосом сказала она.
— А меня Денис. — Я улыбнулся. Повисла неловкая пауза.