Придурок испустил жалобный вопль и попытался заползти под машину, но это не помогло. То же, что произошло с Крокодианом, произошло и с Придурком. Демоны начали низвергаться внутрь себя.
Мы слышали описания того, как это происходило, вновь и вновь, и каждый раз они звучали более или менее одинаково: это походило на то, как если бы демон удалялся на огромной скорости – как если бы вы сбросили его с крыши Эмпайр Стейт Билдинг и смотрели сверху, как он падает, уменьшаясь в размерах. Только они каким-то образом падали внутрь себя, в центр того пространства, которое занимали. Демон исчезал вдалеке, ни на дюйм не двигаясь с места.
Мальчик и его мать, обхватив друг друга, смотрели, как демоны съеживаются и превращаются в ничто. Мать и дитя упали на колени, возблагодарили Господа и благополучно добрались до дома.
Подобные истории рассказывались снова и снова в тысяче мест по всему миру.
И каждый исчезнувший демон соотносился с человеческим существом, членом Братства Несомненного, пробужденным моей дорогой Мелиссой и Золотом в Чаше.
Когда просыпался соответствующий демону человек, демона отшвыривало на его собственный план, туда, где он существовал и не-существовал; а то, что делало для них возможным обитать в нашем мире, возвращалось к своему владельцу и пробуждало заклинателя к мучительному самоосознанию.
Когда Мелисса закончила будить спящих в первой ПЗЖ и Ньерца вновь включил верхний свет, она, обернувшись, увидела, что Мимбала наводит пистолет на голову Шеппарда.
Шеппард, плача, на четвереньках полз к ней через комнату.
– Доктор Ньерца! – закричала Мелисса. Мимбала прицелился.
– Доктор Ньерца, Мимбала не будет стрелять! – проревела Мелисса.
Ньерца посмотрел на нее. Она повысила голос до уровня, который я никогда не считал возможным.
– Доктор Ньерца, вы оставите этого человека в живых! Она шагнула к ним, и словно бы в ответ на ее гнев Золото в Чаше вновь до поры до времени исчезло внутри нее.
Мимбала выстрелил.
Большая часть левого уха Шеппарда исчезла. По его шее расползалось красное пятно, он схватился за голову и покатился по земле, вопя от боли.
Старые руки Мимбалы тряслись. Он зафиксировал правую руку левой…
Мелисса остановилась в нескольких ярдах от него. Мимбала колебался, переводя взгляд с нее на Ньерцу, но не опускал пистолета, направленного на съежившегося Шеппарда.
Мелисса заговорила более спокойным тоном:
– Ньерца. Прошу вас. Оставьте его в живых.
– Пусть они убьют меня, – хрипло проговорил Шеппард.
– Нет, – ответила Мелисса. – Ньерца?
– Он один из них; и вскоре, – добавил Ньерца, – он станет спящим, наподобие тех, которых вы только что разбудили. Он лжет, говоря о своих намерениях, – может быть, вообще все, что он говорил, предназначалось лишь для того, чтобы сбить нас с толку.
– Нет, – сказала она. – Я так не думаю.
Она посмотрела на меня. Вздохнув, я подошел и встал рядом с ней.
– Так значит, можно быть осознающим, Ньерца, – и не иметь сострадания? – спросил я.
– Я убиваю, если это необходимо, – сказал Ньерца. – Я считаю, что если мы оставим этого человека в живых, он станет таким же, как те, другие, – когда мы уже не сможем до него добраться. И еще один демон будет ходить по Земле. Скольких он убьет? Чтобы спасти этих людей – его необходимо убить сейчас!
Я повернулся к Мелиссе.
– А может… ты не можешь пробудить его прямо сейчас?
– Нет, мне… мне так не кажется. – Она пристально посмотрела на Ньерцу. – Вот ведь ирония: какая-то часть вас самих, Ньерца, сейчас погрузилась в сон. Может быть, дело в том бремени, что лежало на вас последние несколько недель. Никто не может вынести столько. Не сердитесь, но попробуйте увидеть свое стремление убить Шеппарда таким, как оно есть.
Ньерца открыл рот, словно желая что-то ответить, но не сказал ничего и некоторое время смотрел куда-то в пространство – или внутрь себя.
Пейменц взглянул на пробужденных, которые бормотали, и стенали, и сыпали проклятиями по всему подземелью.
– Мне кажется, нам лучше поскорее что-то решить и убираться отсюда. Ньерца, не забывайте, ее направляют. Доверьтесь ей.
Мимбала вопросительно глядел на Ньерцу. Наконец Ньерца сомкнул свои длинные пальцы на запястье Мимбалы и покачал головой.
– Пусть он живет, – неохотно проговорил он. – Она права.
Мелисса быстро подошла к ним.
– Шеппард пойдет с нами, – сказала она.
– Что? Вот этот? – воскликнул Пейменц, указывая на Шеппарда. – Он же один из них! Сколько людей погибло из-за…
– Папа! Молчи!
И Пейменц умолк – скорее от удивления, чем из-за чего-либо еще.
Она продолжала, уже спокойнее, но даже еще более властным тоном:
– Он пойдет с нами. Он приведет нас к другим.
Для Шеппарда потребовалось инвалидное кресло. Благодаря контактам Ньерцы в правительстве нам были обеспечены военные вертолеты и транспортные реактивные самолеты, обычно использовавшиеся только для высших чинов, а также армейская сиделка для Шеппарда.
Мы путешествовали со всевозрастающим изнеможением, от одной первичной ПЗЖ к другой; Шеппард направлял нас. Мы посетили шесть – оставалось еще три Промышленные Зоны Жертвоприношения в Соединенных Штатах: одна в Чикаго, одна в Луизиане и одна в Нью-Джерси; затем мы прыгнули к трем зарубежным, перелетев через Атлантику. Мы как кузнечики скакали по земному шару, ища первичные ПЗЖ в Африке, Индии и Малайзии.
Позади нас насильственно пробужденные медленно выползали из своих подземелий. Некоторые из них нашли себе прибежище в безумии, некоторые ушли в долгую депрессию, закончившуюся чем-то вроде амнезии; довольно многие покончили с собой; некоторые нашли дорогу к синагогам, буддийским храмам, церквям, мечетям, соборам и даже индейским потельням [36], ища заступничества и прощения. Один человек прополз сорок три мили на четвереньках, пока его обнажившиеся кости не заскребли по асфальту – это было нечто вроде невысказанной мольбы об искуплении. Многие просто махнули на себя рукой, разрушив свое здоровье алкоголем и наркотиками, – и умерли. У всех этих людей была одна общая черта: боязнь сна, стойкая бессонница.
Мы пересекли Тихий океан, направляясь к последней ПЗЖ – неподалеку от Лос-Анджелеса.
Они ждали нас…… в Калифорнии. Мы увидели их двадцать минут спустя после того, как сошли с трапа у хвостовой части приземистого самолета. Мелисса шла первой, за ней следовали мужчины, прятавшиеся за женщиной: Ньерца, Пейменц, Мимбала, я, Шеппард со своей сиделкой, четыре буддийских монаха, сикхский учитель, два католических священника и исламский суфий, присоединившийся к нам в Индии. Мы вылезли, моргая от солнца, из военного транспортного самолета, который, с благословения ВВС, присвоили себе на Гавайях. Самолет приземлился на широкой дороге, ведущей к химической фабрике в двадцати минутах езды к северу от долины Сан-Фернандо. К месту очередной «аварии».
Мы подняли глаза на ПЗЖ: силуэт фабрики, несколькими вертикалями выделявшийся на желтом предзакатном небе, в совокупности с горизонтальными и диагональными трубопроводами и переходными мостиками образовывал, как мы теперь отчетливо видели, гигантскую руну.
Однако наша маленькая группа была не одинока: почти одновременно с нами прибыли три грузовика с солдатами Национальной Гвардии, выглядевшими бледными и испуганными; грузовики были посланы нам в помощь администрацией президента, которую воодушевили успехи Мелиссы. Солдаты покорно выбирались из грузовиков, проверяли затворы своих винтовок и задумчиво оглядывались вокруг.
Когда мы приблизились к боковой дороге, ведущей к подземному убежищу спящих, у меня свело живот, а по спине пробежал холодок: я увидел длинные цепочки темных фигур, выбирающиеся из мертвой дубовой рощи по обе стороны от дороги; безлиственные, перекрученные черные деревья сами походили на небрежно вычерченные руны какого-то фантастического забытого алфавита, означающие лишь разложение и смерть.
Однако те, кто выходил сейчас из леса, чтобы заступить нам дорогу, были людьми – большинство из них. Правда, среди них были три Придурка, выглядевшие почти одинаковыми – они стояли спереди. Вокруг Придурков кипела толпа, состоявшая примерно из четырехсот мужчин и женщин, на многих из которых не было ничего, кроме сандалий и яркой нательной раскраски – похабных изображений, геометрических узоров и пентаграмм, а также грубых пиктографических изображений Пауков и Шлангов. У других были сделанные из папье-маше головы, изображавшие Зубачей, Молольщиков и Крокодианов; самодельные костюмы имитировали формы тела демонов.
Я подумал, что эти люди были запуганы до такой степени, что в отчаянии попытались по-своему приспособиться к новой демонической реальности.
У некоторых в руках были охотничьи винтовки, пистолеты, топоры, бейсбольные биты и стальные трубы.
Солдаты Национальной Гвардии, по всей видимости, были почти рады видеть их. По крайней мере этих людей можно было застрелить – и быть уверенным, что они останутся мертвыми.
Один из Придурков выступил вперед, держа руку на плече одного из людей и направляя его к нам, как родитель, мягко подталкивающий ребенка выйти вперед и прочитать стихотворение.
Человек, долговязый, с круглым пивным брюшком и клочковатой рыжей с проседью бородой, был почти полностью обнажен и выкрашен преимущественно в синий цвет, с ярко-красными полосами вдоль конечностей, его гениталии были вызывающе оранжевыми; на его голове был самодельный шлем, изображавший голову Крокодиана. В одной руке человек держал посох, когда-то бывший телевизионной антенной; на уцелевших перекладинах болтались мумифицированные части человеческих тел: высохшие пальцы, связка ушей, кисть руки, целая голова – впрочем, это был уже почти череп.
В лице человека с головой Крокодиана было что-то дразняще знакомое, несмотря на раскраску, бороду и худобу. Не этот ли человек перед вторжением был одним из наиболее значительных кандидатов в губернаторы?
Я инстинктивно обхватил рукой плечи Мелиссы; мы услышали фырканье, хлопанье крыльев и, подняв головы, увидели Крокодианов, круживших в нескольких сотнях футов над нами; увидели Пауков, скользивших к нам с трех сторон.
Один из солдат, увидев, что демоны собираются, громко заплакал.
– Скоро будет еще больше, – сказал человек с головой Крокодиана, выступая вперед; Придурок держался у него за спиной. Человек заговорил тихо и зловеще: – Здесь закончится затеянное вами разрушение нового мира.
– Мы ничего не разрушаем, – ответил Пейменц. – Мы лишь пробуждаем.
– А что происходит с теми, кому вы наносите вред своим пробуждением? – запальчиво спросил человек. – Они сходят с ума, они кончают самоубийством!
– Да, некоторые так и делают – пробуждаясь, подобные люди ощущают мучительное раскаяние – раскаяние, которое трудно перенести. И им есть в чем раскаиваться.
– Вы убиваете их с помощью своей черной магии! – заявил человек, ошеломив всех нас.
– Черной магии? – выпалил я.
– Ангелы, которых ваша магия губит и очерняет, были посланы просеять человеческую расу, убирая тех, чьи души недостаточно чисты для великого танца, который грядет!
Я не мог не расхохотаться – может быть, это была истерика, вызванная усталостью.
– Ангелы! Вот что они вам говорят?! Так значит, они просеивают? Очищают? Вы видите, как они мучают и калечат людей, и до сих пор верите в то, что у них есть какие-то добрые намерения?
– То, что мы видим, – это искажения, вызванные вашей черной магией!
Я перевел взгляд на остальную толпу. Я заметил, что там было по меньшей мере пятьдесят человек, одетых более или менее нормально, да и на раскрашенных лицах, кроме враждебности, были видны самые разнообразные выражения: испуг, смущение, замешательство, неуверенность. Это вселило в меня некоторую надежду.
– Да, Айра, – сказал Ньерца, отвечая на мои мысли. – Сомнение может внушать надежду – некоторые из них действительно сомневаются. Сомнение – это дверь, открывающаяся для истины.
– И хер ш ними, штоб их! – сказал Придурок. Он махнул рукой троим людям с винтовками, стоявшим рядом. – Бей шволочей!
Ньерца хотел что-то сказать, но в этот момент раздался гулкий грохот, и колонна гвардейцев взорвалась автоматическим огнем.
Трое с винтовками упали на землю.
Толпа отпрянула – попятившись, но не рассеиваясь: наэлектризованная неуверенность держала нас всех на своих местах.
Я сделал попытку увести Мелиссу в безопасное место, но она мягко отвела мои руки. Внезапно она опустилась на колени, лицом к толпе, и ее губы зашевелились – она молилась. Священники, бывшие с нами, присоединились к ней; каждый молился в позе, предписанной его традицией.
Из толпы раздался одиночный винтовочный выстрел – стрелял голый худосочный юнец, он стоял с раскрытым ртом, трясясь всем телом; пуля просвистела у нас над головами. Его пробный выстрел был возвращен гвардейцами – и возвращен решительно. Стрелявшего развернуло вокруг оси дюжиной пуль. Толпа закричала и попятилась еще дальше, оставив упавшего перед собой; большинство людей кидалось на землю или пряталось за стволами деревьев. Несколько человек бросили оружие и подняли руки.
Другие, спрятавшись за древесными стволами, приготовились к стрельбе.
Демоны в небесах подлетели поближе. Придурки подняли кулаки.
Гвардейцы вскинули винтовки; стрелки из толпы вскинули винтовки.
В этот момент небо начало темнеть.
Туч не было. Но в объятой страхом тишине небо начало темнеть само собой. Я посмотрел на солнце – это было не затмение. Скорее можно было сказать, что затмилось само небо – не почернело, но потемнело настолько, что на земле воцарились глубокие сумерки.
А потом из Мелиссы вышло Золото в Чаше.
Золото мерцало и искрилось в воздухе перед ней, а она все продолжала молиться. Шар начал расти – вот он уже тридцать, сорок футов в поперечнике [37]. И по мере того как он рос, становились видны детали. Мне показалось, что я различаю внутри его сияния круговорот лиц – мужчин и женщин всех рас, народов древних и современных, азиатов и европейцев, африканцев и латиноамериканцев. А это кто – Мендель? Мне показалось, что это был он.
Все смотрели на Золото. Оно было здесь самым ярким источником света, поскольку небо потемнело; даже Придурки застыли, терзаемые дурными предчувствиями, уставившись в вихрящееся излучение чистого сознательного бытия.
Голос Мелиссы донесся до нас – он исходил от Золота настолько же, насколько от нее, – и в нем звучал тот самый сверхчеловеческий резонанс, отдававшийся в сердце и голове не меньше, чем в ушах.
– Здесь есть такие, кого держат лишь собственный страх и неуверенность; им я скажу – молитесь о самоосознании, молитесь о том, чтобы увидеть себя такими, какие вы есть, молитесь, чтобы увидеть свою связь с Высшим и увидеть ложь такой, как она есть. Молитесь о том, чтобы увидеть свою укорененность во вселенском сознании, в том «я», которое не является индивидуальным, но радуется вашей индивидуальности; молитесь, чтобы увидеть свою суть; молитесь, чтобы увидеть свой сон; молитесь о пробуждении. Молитесь за убийц и за убиенных. Молитесь за Несомненного; молитесь за демонов и за одержимых демонами; молитесь за своих врагов; и вновь молитесь за себя. Если вы знаете, что не знаете ничего, ваши молитвы о знании будут услышаны. Молитесь о том, чтобы увидеть себя такими, каковы вы есть в действительности.
Многие люди в толпе откликнулись немедленно, отчаяние парадоксально смешивалось в их криках с неожиданной надеждой. На моих глазах почти половина людей опустились на колени. Они молились – молились о том, чтобы увидеть себя такими, каковы они есть в действительности; увидеть плохое вместе с хорошим. Я видел их муку и их облегчение. Я слышал их крики – каждый кричал свое, но все они кричали об одном. Я слышал, как Шеппард, плача, выкрикивал что-то нечленораздельное. Я видел, как Придурки прыгают вверх-вниз от ярости. Я видел, как Зубачи пробираются сзади сквозь толпу, разрывая на куски тех, кто стоял у них на пути… и застывают на месте, готовясь к тому, что собиралось произойти.