Невелика потеря. В моей повседневной практике не та уж много ситуаций, когда требуется разнести что-нибудь в клочья или спалить к чертовой матери.
— Гарри? — заботливо поинтересовался Боб. — У тебя ноги не промокли? А пирамиды хорошо видно?
Я зажмурился.
— А?
— Держи два! — хихикнул Боб. — Ты же по колено в Ниле стоишь.
Я швырнул в него спичечным коробком. Бросок, впрочем, вышел так себе, вялый, даже спички не разлетелись.
— Психоанализом можешь заняться на досуге, — буркнул я. — А пока займемся делом.
— Угу, — согласился Боб. — Ты как всегда прав, Гарри. Чем я могу тебе помочь?
Я свирепо покосился в его сторону и, придвинув стул к столу, приготовил карандаш и блокнот.
— Насущный вопрос: что тебе известно о чем-то, называемом "Слово Кеммлера"?
Боб присвистнул сквозь зубы, что заслуживает уважения с учетом того, что ни слюны, ни языка у него нет. А может, это только я такой впечатлительный. К конце концов, произносит же он "Бэ", обходясь при этом без губ.
— Поконкретнее наводки у тебя нет?
— Точной нет, — признался я. — Хотя нутром чую, это связано с некромантией.
Боб снова присвистнул.
— Надеюсь, что нет.
— Почему? — удивился я.
— Потому, что этот Кеммлер был законченным кошмаром, — объяснил Боб. — То есть, слов нет, каким. Просто жуть, Гарри. До ужаса гнусным.
Это уже становилось любопытным. Боб-череп был духом воздуха — то есть, существом, обитавшим в мире знаний, начисто лишенном понятий морали. Нет, конечно, он имел некоторое понятие об извечном конфликте добра и зла, но весьма отдаленное. И если уж Боб считал кого-то гнусным... Что ж, значит, этот Кеммлер и впрямь та еще штучка.
— Чего он такого делал? — спросил я. — Чем заработал такую репутацию?
— Более всего он прославился Первой Мировой войной, — ответил Боб.
— Как, вся война на его совести? — не поверил я.
— Ну, по большей части, — подтвердил Боб. — Подготовка ее потребовала лет ста пятидесяти кропотливого труда, и уж он приложился к этому по полной. Он исчез ближе к концу боевых действий и не всплывал до тех пор, пока не принялся эксплуатировать массовые захоронения уже жертв Второй Мировой. Он изрядно порезвился в Восточной Европе, где и без него жуть чего творилось. Никто не знает точно, сколько убитых на его совести.
— Клянусь каменьями и звездами, — пробормотал я. — Но кой черт он проделывал все это?
— Предположу навскидку: псих он был, вот почему. Ну, и по злобе еще.
— Ты сказал "был" — заметил я. — В прошедшем времени?
— Именно, — подтвердил Боб. — После всего, что этот тип натворил, Белый Совет выследил его и взял за задницу. В шестьдесят первом году.
— Ты хочешь сказать, Стражи взяли?
— Я хочу сказать, весь Белый Совет. Мерлин, весь Совет Старейшин, спецподразделение из Архангельска, Стражи, а также все чародеи и их союзники, которых удалось мобилизовать ради такого случая.
Я даже зажмурился.
— Ради одного человека?
— Я сказал ведь: законченного кошмара, — напомнил Боб. — Кеммлер был некромантом, Гарри. Он обладал властью над мертвыми. Ну, конечно, дружился еще с демонами, имел закадычных приятелей во всех вампирских коллегиях, знался со всей нечистью Европы, да и кое с кем из самых вредных фэйре. Плюс имелась у него маленькая армия из маленьких кеммлерчиков. Учеников. И еще наемников всех сортов и мастей.
— Блин, — только и сказал я.
— Однако же в прошедшем времени, — утешил меня Боб. — Они убивали его со всей подобающей случаю ответственностью. Несколько раз. Он объявился после того, как Стражи казнили его в начале девятнадцатого века, поэтому второй раз они подошли к этому серьезно. Что ж, так и надо этому ублюдку сумасшедшему.
Тут меня вдруг осенило.
— Ты что, был с ним лично знаком?
— А разве я тебе не говорил? — удивился Боб. — Он был моим хозяином почти сорок лет.
Я удивленно уставился на него.
— Ты работал на этого монстра?
— Что было — то было, — произнес Боб не без гордости.
— Как ты тогда попал к Джастину?
— Во времена первой казни Кеммлера, Гарри, Джастин ДюМорн исполнял обязанности Стража. Он подобрал меня на пепелище лаборатории Кеммлера. Типа, так же, как ты подобрал меня на пепелище лаборатории Джастина, когда убил его. Так сказать, круговорот жизни, прямо как у Элтона Джона в песне.
Меня пробрал легкий озноб. Я прикусил губу и отложил карандаш. Мне почему-то показалось, что дальнейшая часть нашего разговора будет не из тех, что захочется сохранить в письменном виде.
— Так что такое Слово Кеммлера, Боб?
— Без понятия, — заявил Боб.
Я нахмурился.
— Что ты такое говоришь — "без понятия"? Я так понял, ты ему все равно что Пятница для Робинзона был.
— Ну... да... — сказал Боб. Огоньки в глазницах черепа как-то беспокойно заплясали. — Только помню это время неважно.
Я скептически фыркнул.
— Эй, Боб, ты ведь ничего не забываешь.
— Нет, — согласился Боб непривычно сдавленным голосом. — Если только, Гарри, мне этого самому не хочется.
Я нахмурился еще сильнее и сделал глубокий вдох.
— Ты хочешь сказать, ты предпочитаешь забыть то, что связано с Кеммлером?
— Или принужден, — поправил меня Боб. — Гм... слушай, Гарри, а можно, я выйду? Ну, хотя бы по комнате, а? На время разговора.
Я зажмурился, открыл глаза и зажмурился еще раз. Вообще-то Боб — та еще штучка с ручкой. Обыкновенно я не выпускаю его на свободу просто так — за исключением вылазок на разведку. Конечно, время от времени он уговаривает, точнее, принуждает меня отпустить его погулять, что всякий раз заканчивается тем или иным разнузданным дебошем, но чтобы вот так, на время разговора?..
— Без проблем, — сказал я ему. — Только чтоб не выходил из лаборатории и вернулся в череп сразу по окончании разговора, ясно?
— Будь спок, — откликнулся Боб. Небольшое облачко светящихся мотыльков вырвалось из глазниц черепа и устремилось в дальний угол лаборатории. — Ну, и когда мы возьмемся за новый жезл?
— Боб, — напомнил я. — Мы говорим о Слове Кеммлера.
Огоньки беспокойно метнулись в другой угол лаборатории, потом окутали светящейся спиралью нижние ступеньки лестницы.
— Ты говоришь о Слове Кеммлера, — возразил Боб. — Я репетирую выступление в Вегасе. Смотри: я изображаю ДНК.
— Не валяй дурака. Ты вообще можешь вспомнить что-то о Кеммлере?
Голос Боба дрогнул, и облачко расплылось бесформенной кляксой.
— Могу.
— Так расскажи, что знаешь.
— Это приказ?
Я снова зажмурился.
— А что, без приказа ты этого не можешь?
— Тебе бы самому не захотелось приказывать мне вспомнить это, Гарри.
— Это почему? — поинтересовался я.
Светящееся облачко принялось описывать по лаборатории беспокойные круги.
— Потому что я весь — одно только знание.