Кейт почти сразу же увидела, что, хоть она и спала, но состояние ее никак нельзя было назвать пассивным. Голова ее с закрытыми глазами безмятежно покоилась на подушке, в то время как в правой руке она сжимала ручку, которая неутомимо выводила что-то на стопке бумаги, лежащей рядом. Ее рука, так же как и рот девочки, которую Кейт не так давно видела, вела свое собственное, отдельное от остального организма лихорадочное существование. К вискам миссис Мэй были подсоединены маленькие электроды, и, как догадалась Кейт, посредством этих электродов на экраны компьютеров, находящихся в прихожей, выводились какие-то пляшущие тексты, на которые было устремлено внимание Стэндиша: За установками внимательнейшим образом следили двое мужчин и одна женщина в белых халатах, кроме того, там была еще медсестра, которая смотрела в окно. Стэндиш обменялся с ними несколькими репликами по поводу состояния – и, по общему мнению, состояние это было таким, что лучше и желать нельзя.
Кейт показалось, что она просто обязана была знать как само собой разумеющийся факт, кто такая миссис Мэй, но почему-то не знала, поэтому была вынуждена обратиться за разъяснениями к Стэндишу.
– Эта женщина – медиум, – ответил Стэндиш с ноткой раздражения в голосе, – о чем, полагаю, вы должны были догадаться. Медиум с неограниченными возможностями. В данный момент она находится в состоянии транса и передает поступающую через ее сознание информацию. Она записывает услышанное под диктовку. Каждое из получаемых ею сообщений бесценно по своей значимости. Разве вы ничего о ней не слышали?
Кейт вынуждена была признать, что нет.
– Но вы, я думаю, слышали о женщине, которая утверждала, что слышала, как Моцарт, Бетховен и Шуберт диктовали ей ноты музыки, которую она писала?
– Да, я действительно о ней слышала. О ней много писали в каком-то иллюстрированном еженедельнике несколько лет назад.
– Ее заявления были весьма любопытны, если вам интересно, о чем я говорю. Музыка эта, без сомнения, была гораздо более совместима с тем, что могли сочинить вышеупомянутые джентльмены в краткий период перед завтраком, чем с тем, что можно было ожидать от незнакомой с нотной грамотой домохозяйки средних лет.
Кейт не могла, конечно же, оставить без внимания столь самоуверенное и неуважительное замечание.
– От вашего высказывания отдает презрительным отношением к интеллектуальным возможностям женщин, – сказала она.
– Джордж Эллиот тоже была домохозяйкой средних лет.
– Да, возможно, – раздраженно сказал Стэндиш. – Но она не писала музыку под диктовку покойного Амадея Моцарта. Вот что я хотел сказать. Старайтесь следить внимательно за моей логической аргументацией и не впутывайте сюда то, что не имеет отношения к теме. Если бы я почувствовал, что пример с Джордж Эллиот мог пролить какой-то свет на интересующую проблему, можете быть уверены, я бы и сам не преминул вспомнить о ней. На чем я остановился? Мейбл. Дорис, кажется? Так ее звали, если не ошибаюсь? Будем называть ее Мейбл. Решить проблему с Мейбл легче всего было следующим образом: просто закрыть на нее глаза. Ведь никакой особенной пользы из нее нельзя было извлечь. Несколько концертов. Второсортный материал. Но в данном случае мы имеем дело с явлением совершенно другого масштаба.
Последнюю фразу он сказал, понизив голос, и повернулся посмотреть, что показывали экраны мониторов. На них в это время появилось изображение руки, принадлежавшей миссис Мэй, которая сновала туда-сюда по стопке бумаги. Рука почти полностью заслоняла экран, но, судя по всему, там были какие-то математические выкладки.
– Миссис Мэй – во всяком случае, так она утверждает – слышит голоса величайших физиков и записывает под диктовку то, что они говорят. Речь идет об Эйнштейне, Гейзенберге и Планке.
Утверждение достаточно трудно оспорить или опровергнуть, потому что даже невооруженным глазом видно, что эти записи, хоть они и сделаны рукой… так сказать, необразованной женщины, отражают высочайший уровень знания физики как науки.
Из последних работ Эйнштейна мы получаем все больше описаний того, как пространство и время проявляются на макроскопическом уровне, а из работ позднего Гейзенберга и Планка все больше узнаем о фундаментальных структурах материи на квантовом уровне. И эта информация, несомненно, подводит нас все ближе к конечной цели единой теории поля.
Данная ситуация ставит наших ученых в весьма затруднительное, чтобы не сказать двусмысленное, положение в связи с тем, что сама информация и способ ее получения противоречат друг другу.
– Как в анекдоте про дядю Генри, – вырвалось у Кейт. – Дяде Генри показалось, что он стал курицей, – пояснила она.
Стэндиш с еще большим изумлением посмотрел на нее.
– Вы, наверное, слышали этот анекдот, – сказала Кейт. – «Нас очень беспокоит состояние дяди Генри. Он утверждает, что он – курица». – «Ну так покажите его врачу». – «Мы бы показали, но дело в том, что нам нужны его яйца».
Стэндиш посмотрел на нее так, словно у нее на переносице в этот момент нежданно-негаданно выросло самбуковое дерево.
– Как вы сказали? – переспросил он тихо, не в силах справиться с полученным потрясением.
– Вы хотите, чтобы я повторила все сначала?
– Да, будьте добры.
Кейт встала, уперев руки в боки, подражая живой манере и выговору южан, еще раз рассказала анекдот.
– Потрясающе, – выдохнул Стэндиш, как только она закончила.
– Но вы должны были слышать его раньше, – удивленно сказала Кейт. – Это очень старый анекдот.
– Нет, никогда не слышал, – ответил Стэндиш. – Нам нужны егояйца . Намнужны его яйца. Мы не можем показать его врачу, потому чтонам нужны его яйца . Потрясающее проникновение в глубинные парадоксы человеческой психики и в наше неустанное стремление выстраивать адаптационное логическое обоснование, чтобы объяснить эти парадоксы. Боже правый!
Кейт в ответ пожала плечами.
– Так вы утверждаете, что это анекдот? – недоверчиво спросил Стэндиш.
– Да, конечно, причем очень старый.
– И что, все они вроде этого? Никогда бы не подумал.
– Ну…
– Я сражен, – сказал Стэндиш. – Сражен наповал. Я думал, что анекдоты – это что-то типа того, что рассказывают по телевидению всякие жирные комики. И я их никогда не слушал. У меня такое ощущение, что все время от меня что-то скрывали. Сестра!
Медсестра, которая все это время напряженно следила за поведением миссис Мэй через прозрачную стеклянную стену, вздрогнула от неожиданности, услышав этот рявк.
– А?! Да, мистер Стэндиш? – отозвалась она. Он ее явно напугал.
– Почему вы никогда не рассказывали мне никаких анекдотов?
Медсестра уставилась на него, вся трясясь от того, что понятия не имела, даже предположительно, как нужно было и что ответить на этот вопрос.
– М-м, видите ли…
– Не будете ли вы так добры записать это? Я требую, чтобы вы и весь остальной персонал клиники рассказывали мне абсолютно все анекдоты, которые вам известны, это ясно?
– Э… да, мистер Стэндиш.
Стэндиш посмотрел на нее взглядом, полным сомнения и подозрительности.
– Вы ведь знаете какие-нибудь анекдоты, не так ли, сестра? – с вызовом спросил он.
– Да, мистер Стэндиш, думаю, что да.
– Тогда расскажите мне один из них.
– Как, м-м… прямо сейчас, мистер Стэндиш?
– Сию секунду.