Она никогда не обсуждала эти мысли ни с нянюшкой Ягг, ни с другими ведьмами. Ведь это значило раскрыть свой секрет. Но порой вечерами, когда разговор подкрадывался к данной теме ближе некуда, нянюшка могла обронить нечто вроде: «Что ж, в конце концов старый Скривенс ушел с миром», – и непонятно было, что именно она имела в виду. Вот нянюшка, судя по всему, никогда не переживала о подобных мелочах. Она считала, что некоторые вещи нужно делать, и точка. А всякие назойливые мыслишки она предпочитала прятать подальше – даже от себя самой. Матушка ей завидовала.
А вот кто придет на твоипохороны, когда тыумрешь?
Ее даже не пригласили!
Воспоминаниям было тесно в голове. Какие-то фигуры шествовали во тьму мимо горящей свечи.
Она много всякого переделала, много где побывала и настолько хорошо научилась управлять своим гневом, что сама себе дивилась. Она противостояла людям, которые были гораздо могущественнее ее, – просто не позволяла им заподозрить обратное. Она стольким пожертвовала, но и многим овладела…
Это был знак. Она знала, рано или поздно будет знак… Они поняли это, и в ней теперь нет больше нужды…
И чего она добилась? Наградой за тяжкий труд стал труд куда более тяжкий. Если ты копаешь самые глубокие канавы, тебе дают самую большую лопату.
А в награду ты получаешь лишь голые стены, да голый пол, да холодную хижину.
Темнота лезла из углов, струилась по комнате, путалась в волосах.
Ее даже не пригласили!
Она никогда ничего не требовала. Но когда ты ничего не требуешь, ты, как правило, ничего и не получаешь.
Она всегда старалась стоять лицом к свету. Всегда. Всегда.Но чем пристальнее ты смотришь на свет, тем сильнее он палит и тем сильнее искушение оглянуться назад, посмотреть, насколько длинную, густую, сильную и темную тень ты оставила за собой…
Кто-то упомянул ее имя.
Свет, шум, ошеломление.
А потом она очнулась, и вгляделась в надвигающуюся тьму, и увидела все в черно-белом цвете.
– Прошу прощения… Задержался в пути, сами знаете, как бывает…
Вновь прибывшие присоединялись к толпе, которая не обращала на них ни малейшего внимания, так как была слишком поглощена представлением, что разворачивалось вокруг тронов.
– Внимание Орфография?!
– Немножко мудрено, – согласилась нянюшка. – Зато Эсмеральда – абсолютно правильный выбор. Можно было бы назвать ее Гитой, но с Эсмеральдой не поспоришь. Однако дети есть дети. Орфочка, Графинка – ее как-нибудь так будут звать.
– Это еще если повезет, – мрачно заметила Агнесса.
– Он не должен был это произносить! – прошипела Маграт. – Я лишь беспокоилась, чтобы ее случайно не назвали Маграт!
Всемогучий Овес стоял, подняв глаза к небу и сложив руки. Периодически он тихонько постанывал.
– А мы не можем поменять имя? – спросил король Веренс. – Где королевский историк?
Шон вежливо откашлялся.
– Ваше величество, но сегодня не вечер среды. Или мне придется сбегать за нужной шляпой и…
– Мы можем изменить имя или нет?
– Э-э… оно было произнесено, ваше величество. В предусмотренное ритуалом время. Думаю, это имя теперь принадлежит ей. Впрочем, я должен все проверить. Хотя оно было объявлено во всеуслышание.
– Имя менять нельзя, – твердо заявила нянюшка, которая, будучи матерью королевского историка, нисколечко не сомневалась в том, что знает куда больше этого самого королевского историка. – Взять, к примеру, старого Муму Голокура из Ломтя…
– А с ним что стряслось? – резко спросил король.
– Его полное имя – Джеймс Какого-Дьявола-Здесь-Делает-Эта-Корова Голокур, – пояснила Маграт.
– Ага, помню, помню, – закивала нянюшка. – Денек был весьма странным.
– А вот если бы моямать проявила толику разумности и просто назваламое имя брату Пердоре, вместо того чтобы стыдливо карябать его на бумажке, быть может, моя жизнь сложилась бы совсем по-другому. – Маграт встревоженно бросила взгляд на Веренса. – Ну, в смысле не так замечательно.
– Значит, я теперь должен вынести Эсмеральду к ее подданным и объявить, что одно из ее имен – Внимание Орфография? – уточнил Веренс.
– Ну, когда-то у нас был король, которого звали О-Боги-Ну-И-Жирдяй Первый, – заметила нянюшка. – Кроме того, подданные уже пару часов как пьют пиво, поэтому они обрадуются любому имени.
«Кроме того, – подумала Агнесса, – я точно знаю, что среди них есть люди, которых зовут Сифилида Уилсон, Аналом Легче и Полный Бисквит»
.
Веренс улыбнулся.
– Ну… хорошо, тогда давай ее сюда…
– У-у-у, – простонал всемогучий Овес.
– …Кстати, налейте парню что-нибудь выпить.
– Я очень, очень виноват, – прошептал священнослужитель вслед уходящему к гостям королю.
– А по-моему, он уже достаточно выпил, – сказала нянюшка.
– Да я вообще не притрагиваюсь к спиртному! – простонал священнослужитель, вытирая слезящиеся глаза носовым платком.
– Я вот с первого взгляда поняла: от тебя жди одних неприятностей, – буркнула нянюшка. – Но где же Эсме?
– Лично я понятия не имею! – огрызнулась Агнесса.
– Она-то наверняка знала, чтоб мне сквозь землю провалиться! Принцессу ведь в ее честь назвали, экое перо в ее шляпу. Разговоров будет на годы. Нет, нужно разобраться, что происходит…
Нянюшка решительно зашагала прочь. Агнесса схватила священнослужителя за руку.
– Пойдем, нам тоже пора, – вздохнула она.
– Я действительно не могу выразить словами, насколько…
– Чудной выдался вечерок.
– Я никогда, никогда не слышал об этом обычае, и…
– Местные жители придают словам слишком большое значение.
– Боюсь, отзыв, направленный брату Мельхио, будет не слишком лестным…
– Это уж точно.
Некоторые люди способны разозлить даже самого благожелательного человека, и священнослужитель, несомненно, относился к их числу. Было в нем что-то… унылое, какая-то беспомощная безнадежность, заставляющая людей скорее злиться, нежели сочувствовать, некая уверенность в том, что даже посреди всемирной пирушки этот человек будет искать кухню.
И похоже, забота об этом типе пала всецело на плечи Агнессы. Все высокопоставленные гости толпились у открытых дверей, и, судя по восторженным воплям, жители Ланкра сочли Внимание Орфография вполне приличным именем для будущей королевы.
– Может, ты просто посидишь здесь, попытаешься взять себя в руки? – предложила Агнесса. – Скоро начнутся танцы.
– Я не танцую, – откликнулся всемогучий Овес. – Танцы – это западня, в которую попадают все нищие духом.
– О… В таком случае на улице жарят мясо и…
Всемогучий Овес снова вытер глаза.
– Гм… а рыба есть?
– Сомневаюсь.
– В этом месяце мы едим только рыбу.
– О.
Но даже равнодушный тон не помог. Судя по всему, всемогучему Овсу нужно было с кем-то поговорить.
– Понимаешь, пророк Брута, странствуя по пустыне, воздерживался от мяса.
– А в обычной местности у него сразу начиналось мясное недержание?
– Прошу прощения?
– Так, просто замечание. – Однако любопытство взяло свое. Эту битву с собой Агнесса всегда проигрывала. – Кстати, а откуда в пустыне возьмется мясо?
– Э-э, понятия не имею.
– Значит, он отказывался его есть не по собственной воле? – Агнесса окинула испытующим взглядом толпу, но не нашла никого, кто пожелал бы принять участие в этой небольшой дискуссии.
– Гм… Э-э, об этом, наверное, лучше спросить у брата Мельхио. Ой-ой, прошу прощения, кажется, начинается новый приступ мигрени…
«Ты ведь сам не веришь в то, что говоришь», – подумала Агнесса. Священнослужитель излучал нервозность и какой-то легкий ужас. «Ну что за унылый, жалкий червяк!» – добавила Пердита.
– Я должна идти… э… идти и… должна идти и… помочь, – сказала Агнесса, торопливо пятясь.
Священнослужитель кивнул. Когда она повернулась, он высморкался, достал из кармана небольшую черную книжицу и, вздохнув, открыл ее на закладке.
Пытаясь добавить весу своему алиби, Агнесса подхватила поднос, подошла к столу с закусками и было обернулась, чтобы бросить еще один взгляд на сгорбленную фигурку, столь же неуместную здесь, как потерявшаяся овца, – но вдруг наткнулась на что-то очень твердое.
– Что это за странный тип? – раздался чей-то голос рядом.
Пропустив мимо ушей коротенькую взбучку Пердиты («прыгаешь тут, будто корова!»), Агнесса взяла себя в руки и неловко улыбнулась заговорившему с ней человеку.
Это был молодой мужчина, причем – неожиданно осознала она – весьма и весьма привлекательный. Привлекательных молодых мужчин в Ланкре было не слишком много. Местные парни, перед тем как пригласить девушку пройтись, приглаживали волосы облизанной ладонью, и это считалось чуть ли не верхом шика.