Учитывая возможность прорыва танков противника, штаб ВВС Западного фронта определил нам запасной аэродром в районе Клина. Соседняя с нами 46-я авиадивизия должна была в случае опасности перебазироваться в предместье Калинина — Мигалово. Перелетать на запасные аэродромы нам разрешалось, если противник подойдет на расстояние до 10 км. Когда соседи сообщили, что их штаб и полки уже отправляются в Мигалово, мы рассудили иначе: немцы Ржев еще не взяли, а от него до нас километров тридцать, если не больше. Значит, уходить рано, можно еще отсюда летать и бить врага.
Конечно, меры предосторожности были приняты. И штаб, и радиостанции мы поставили, как говорится, на колеса, чтобы по первому сигналу перебазироваться на новое место.
Рано утром фашистские самолеты совершили налет на Старицу. А нам было известно, что противник наступление танковых групп почти всегда упреждал ударами с воздуха. Поэтому мы сразу же штаб перевели из Старицы в лес, а разведчикам поставили задачу найти место сосредоточения вражеских танков. Вскоре после вылета они доложили по радио, что на дороге Ржев — Старица неприятельских войск нет. Идут отдельные подводы. Видимо, отходят наши обозы.
Примерно часов в двенадцать ко мне прибежал начальник связи капитан Слухаев и доложил:
— Товарищ командир, немецкие танки идут на Старицу.
Я вышел из КП, прислушался: точно, слышна стрельба. Вот так поворот, думаю. Ведь наша воздушная разведка не обнаружила танков. Позже выяснилось, что они прошли не по большаку, а по проселочной дороге, закрытой лесом, откуда мы их совсем не ждали.
Сразу после доклада начальника связи я передал по радио полкам: перелетайте на запасной аэродром, но радист квитанцию не получил и связь оборвалась. И тут меня охватила тревога, а может, они и приказ не поняли, и не перелетят на запасной аэродром. Отправив штаб в Клин, решил проехать на аэродром и лично убедиться, улетели ли самолеты. Машина у меня была надежная, на ней можно было проехать по любой проселочной дороге. И вот мы втроем — шофер, адъютант и я — помчались по параллельной дороге в обгон вражеских танков. Едем и внимательно наблюдаем за воздухом. Смотрю, появился наш У-2, покружил и сел неподалеку от нас в поле. Вот, думаю, счастье подвернулось. На самолете наверняка долечу до аэродрома раньше, чем придут туда танки.
Подъехали мы к У-2. Из него вылезает летчик Масленников. Спрашиваю: «Как ты нас узнал?» «По автомашине, — отвечает. — Решил сесть, может, понадоблюсь.» Я говорю: «Молодец!»
Мы с Масленниковым на По-2 полетели на аэродром. При подходе к летному полю вижу: самолеты уже на старте, собираются взлетать. Завернули мы на другой аэродром. Там то же самое: получили приказ и уходят в воздух. А полка, находившегося за Волгой, уже не было.
Взял курс на Клин. Стало уже темнеть. Но и в сумерках я хорошо видел на шоссе танки и пехоту. Видимо, это были те вражеские части, которые в 12 часов прошли Старицу. Фашисты открыли огонь, но для нас он уже был не опасен.
После посадки на клинском аэродроме я связался с Москвой, чтобы сообщить, что на Мигалово идут немецкие танки. Полки 46-й дивизии сидят там и могут этого не знать. Из Москвы меня заверили, что примут меры, предупредят наших соседей.
Утром мне доложили: прилетел заместитель командира 187-го полка капитан И. М. Хлусович. А вскоре он сам пришел к нам на КП, усталый и подавленный. Он рассказал встревожившую меня историю.
Во Ржеве, на той стороне Волги, оставалось три неисправных «мига». Техники отремонтировали их. 9 сентября командир полка Сергеев, Хлусович и летчик Власов вылетели на этих самолетах в Мигалово. Вслед за ними собирались лететь на У-2 комиссар полка В. И. Зиновьев и вернувшийся из госпиталя бывший комиссар эскадрильи В. И. Подмогильный.
В районе Старицы Сергеев, Хлусович и Власов встретились с вражескими истребителями. Завязался воздушный бой. Метким огнем наши сразили одного «мессера», но и самолет Власова был сбит.
— После боя, — рассказывал Хлусович, — мы с командиром пошли на Мигалово. Сверху хорошо было видно, что на аэродроме самолетов нет, лежит посадочный знак «Т» и стоит недалеко от него один «миг». Сергеев, видно, решил, что это дежурный самолет, а остальные ушли на задание. И скомандовал: «На посадку». Сели, осмотрелись. Видим, нигде никого нет. Командир снял лямки парашюта, вылез из кабины и, подходя к моему самолету, сказал: «Тишина, что бы это значило?»
Вдруг из кустарника выползла танкетка, а к нам подкатила автомашина с фашистами. Командир сразу попятился к хвосту самолета, чтобы скрыться. Только успел мне крикнуть: «Взлетай!» Немцы набросились на Сергеева, а один побежал ко мне. Машет пистолетом, кричит: «Рус, вылезай!» — и норовит подняться на плоскость. Я отвечаю: «Сей момент, момент». А сам готовлюсь взлететь, шприцую двигатель. Он опять что-то кричит. Я свое: «Сей момент». Шприцевать кончаю. Пистолет вытащил из кобуры — не заряжен! Надо же случиться такому! Начну заряжать, он выстрелит в меня первым. Пока я раздумывал, что делать, здоровенный фашист с красным от напряжения лицом протянул руку с револьвером к кабине, чтобы залезть на плоскость и добраться ко мне. Я и ударил его по голове пистолетом. Немец свалился. А его револьвер упал ко мне в кабину. Я сразу нажал на вибратор — мотор ожил. Иду на взлет. Танкетка открыла огонь. Но самолет поднялся в воздух нормально. Только сердце болит за командира. Вот и вся история.
Я слушал и любовался Хлусовичем. Молодец, улетел на глазах у немцев! Пока он завтракал, вернулись наши летчики, которых я послал на разведку аэродрома Мигалово. Докладывают: «На аэродроме Мигалово лежит посадочный знак. На старте стоят два „мига“ и один По-2».
Хлусович еще больше побледнел и тихо, сокрушенно произнес:
— Значит, дорогие наши товарищи попали в лапы фашистов.
Подавленный, он вскоре улетел на новый аэродром своей дивизии.
На следующий день примерно в 12 часов к нам в штаб пришли комиссар полка В. И. Зиновьев и бывший комиссар эскадрильи В. И. Подмогильный. Я несказанно обрадовался, — значит, все в порядке, значит, избежали фашистского плена.
Когда я сообщил им, что прилетел Хлусович, они не поверили:
— Не может быть! Ведь там же стояли два «мига».
Я повторил рассказ Хлусовича.
Зиновьев и Подмогильный, оказывается, тоже попали в такое же положение на аэродроме Мигалово. Только улететь им не удалось. Они пешком лесными тропами пробирались на восток. Хорошо, что тогда не было сплошной линии фронта.
Мы накормили Зиновьева и Подмогильного и отправили самолетом в часть. Я послал штурмовиков сжечь три наши машины на аэродроме Мигалово.
О судьбе командира 187-го полка А. П. Сергеева мне стало известно много лет спустя после Великой Отечественной войны из книги воспоминаний Героя Советского Союза А. Ф. Семенова «На взлете». Командира расстреляли гитлеровцы. После изгнания захватчиков из Мигалово истерзанный труп его был обнаружен в кустах неподалеку от стоянки самолетов.
Несмотря на потери в людях и технике, наши авиачасти продолжали активно действовать. В середине октября напряжение в боевой работе еще больше возросло. В отражении генерального наступления гитлеровских войск на Москву авиация играла важную роль. На штурмовку вражеских колонн мы посылали не только штурмовиков, но и истребителей. Кроме того, наши летчики непрерывно патрулировали в воздухе, прикрывая подходы к Москве с северо-запада, вели активную разведку.
19 октября Государственный Комитет Обороны ввел в Москве осадное положение.