Летчик убрал газ — и самолет, находясь в горизонтальном положении, стал терять скорость. Гусь, как и положено, чуть поднимая нос машины, готовился к штопору.
— Высота, конечно, меньше, чем нужно. Это уже недисциплинированность! — негодует Иваненков, но тут же успокаивается: — Впрочем, хватит высоты: пилотировать-то после не будет, пойдет прямо на посадку.
И-16, повисев, мгновенно, как будто споткнувшись, судорожно клюнул вправо и начал штопорить. Первый виток сделан нехотя, второй — с каким-то подергиванием и, все больше опуская нос, стал увеличивать скорость вращения. На третьем витке, словно войдя во вкус, заторопился и, уже делая четвертый, машина устойчиво, равномерно, но очень быстро замелькала в небе, отвесно ввинчиваясь в воздух. Летчик, дав рули на вывод, остановил ее.
Что такое? И-16, вырвавшись из подчинения, с какой-то отчаянной злостью метнулся в другую сторону.
— Вот… — Иваненков сочно выругался. — Не удержал! Ну!!!
Самолет словно взбесился и, сделав один виток влево, снова норовисто закрутился вправо, опасно теряя высоту. Было ясно, что летчик беспорядочно, растерянно двигает ногами, мешая машине выйти из штопора. А ведь она, стоит только бросить управление, сама войдет в нормальное положение. Но Гусь все так же невпопад шурует рулями. Что с ним? Может, управление заело? Дело может кончиться катастрофой. Хочется помочь, и поневоле издаешь разные восклицания. Как-то еще не верится, что гибель неизбежна. И действительно, есть еще возможность ее предотвратить, если только летчик сейчас же, без промедления начнет правильно действовать.
— Да что же он?.. — вырывается душераздирающий вопль то ли у меня, то ли у Иваненкова, а может, у обоих разом.
— Есть! — самолет прекратил вращение. Точно разгоряченный и до крайности перепуганный конь, он трепещет, готовый с сатанинским бешенством опять рвануться куда-нибудь. Летчик, боясь этого, хочет покорить его и резко отдает от себя ручку. И-16 послушно и отвесно идет вниз. А высота?.. Высоты нет! Гусь, очевидно увидев близко землю, хватанул ручку на себя. Машина дернулась и чуть приподняла нос. Но… Земля помешала…
Штопор не прощает ошибок…
Зима. Глухая деревня Колпачки. Живые цветы на могиле Саши говорили о постоянном торжестве жизни над смертью.
9
Наше контрнаступление на Волге, начавшееся в ноябре 1942 года, переросло затем в общее стратегическое наступление Советской Армии на фронте протяжением в 1500 километров. А первым вестником грандиозных успехов в новом, 1943 году стали Великие Луки, освобожденные войсками Калининского фронта в результате решительного штурма. Дальше следовала одна победа за другой. 2 февраля в районе Волгограда закончилась ликвидация отборной 330-тысячной армии Паулюса. Фашисты далеко отброшены от Волги, освобождены Ростов, Луганск, Воронеж, Курск. Наступление на юге было поддержано новыми ударами по врагу на центральных фронтах.
Началось массовое изгнание оккупантов с советской земли.
Наша эскадрилья летала на прикрытие участка железной дороги Андреаполь — Торопец — Великие Луки и командного пункта фронта. За это время только один летчик, Гриша Тютюнов, задержался с вводом в строй. Правда, пилотировал он уже увереннее, но порой еще испытывал какую-то растерянность в учебных боях и при самолетовождении. Вот почему его редко посылали на боевые задания. Тютюнов пожаловался командиру полка, «зажимают», мол.
Для расследования жалобы в эскадрилью прибыл капитан Василий Иванович Рогачев, недавно назначенный начальником воздушно-стрелковой службы полка. Наконец-то истребительная авиация получила штатного работника, который будет заниматься изучением и обобщением опыта воздушных боев.
Василий Иванович, небольшого роста, смуглый, со спокойными и добрыми чертами лица, сразу всем понравился. Он недавно кончил курсы по новой специальности, участвовал в войне с первых дней, хорошо разбирался в тактике авиации. Тютюновым он заинтересовался в первую очередь как воздушным бойцом.
— Я встречал таких людей. Бывает, и летает неплохо, а как бой — словно невменяемый, — выслушав наше мнение о Григории, заметил Рогачев. — Кое-кто поведение таких летчиков объясняет тем, что у них слабы нервы. А для укрепления нервов летчика, мол, надо почаще посылать в бой: побывает два — три раза в хороших переплетах — вылечится. Но поверьте: из таких редко получаются хорошие истребители.
Сам Гриша заявил Рогачеву: — Самолет я освоил, теперь могу идти на любое задание. Неудобно перед товарищами. Вся армия наступает, а я все учусь. Сколько же можно? Так и война кончится.
Капитан Рогачев, разобравшись, посоветовал мне слетать с Тютюновым и дать окончательное заключение. Установили такое задание: Григорий летит по маршруту, а я за контролирующего сзади. Возвращаясь, над своим аэродромом производим учебный бой.
По карте, где прочерчен предстоящий маршрут со всеми расчетами, Гриша обстоятельно доложил мне, как будет выполнять полет.
— А как будете действовать, если на середине маршрута нас атакуют истребители противника?
— Как?
— Допустим, нападет пара или звено «сто девятых».
Тютюнов подумал-подумал и твердо ответил:
— Драться.
— А потом?
— Домой.
— С каким курсом?
Летчик прикинул в уме и точно ответил.
Однако вылет из-за неисправности оружия на моей машине на несколько минут задержался. В эскадрильях пока еще на всех самолетах стояли пулеметы «Шкас», уже снимавшиеся с вооружения. И только у меня на машине недавно мы сами установили под мотором новый крупнокалиберный пулемет, что значительно увеличило огневую силу истребителя. Утром при опробовании пулемет отказал. Мастер по вооружению Тося Кирсанова сняла его. И тут же, разостлав брезент около самолета, прямо на снегу, разобрала на части, чтобы устранить неисправность.
— Через десять минут будет готов, — заверила оружейница.
Ожидая, я поинтересовался, какой же был дефект.
— Утыкание патрона! — и она показала смятый патрон.
Я обратил внимание, что девушка при двадцатиградусном морозе скинула варежки. Маленькие, чуть пухленькие руки покраснели. На них заметны темные нити кровеносных сосудов, ссадины и ушибы. Видно, нелегко ей далась профессия мастера. Теперь она с удивительной сноровкой очищала от пороховой гари и старой смазки тяжелые стальные части пулемета, поседевшие от холода. Девичьи руки сейчас готовят оружие к бою почти во всех полках нашей авиации. И готовят хорошо! А сколько девушек работает связистками. Женщины воюют наравне с мужчинами. Глядя на Тосю, хотелось сказать ей что-то приятное, но, кроме сухих служебных слов, ничего не нашлось:
— Не мешало бы надеть варежки, а то, наверное, пальчики окоченели?
— Ой, что вы! Ни чуточки! — задорно ответила она. — Я сибирячка, привычная. У нас там не такие еще холода бывают…
Поставив пулемет, Кирсанова звонким голосом сказала:
— Теперь будет работать как часы! — И, мило улыбаясь, пожелала: — Вот хорошо, если бы в этом вылете опробовали… Завалите какого-нибудь фрица!
Полетели. Погода безоблачная. В утреннем морозном воздухе видимость прекрасная. Лес, деревни, реки, озера — все укрыто толстым снежным покровом. Земля кажется сплошной белой пустыней. Привычный взгляд, и свободно, как летом, читаешь зимнюю карту местности.
Второй отрезок треугольного маршрута подходил близко к линии фронта. Как и «проигрывали» на земле, здесь действительно встретилась пара Ме-109. Короткая схватка! Один «мессершмитт», очевидно, подбитый, выходит из боя.