— Не трожь! — прошептала бабушка Ульяна, отстраняя дрожащие руки Никиты. — Успокоиться надо обоим, А ну, я сейчас достану.
Но на этот раз руки её не искали карманов в юбке. Она торопливо спустилась с холма к озеру и долго ходила по берегу, наклоняясь и раздвигая руками стебли тростника. Возвратилась бабушка Ульяна, держа в руках пучок какой-то травы. Проворно растерев сочные стебли между двумя камешками и положив их на тряпочку, она обвязала ею голову Андрейки так осторожно, что мальчик не пошевелился.
— Маринка, возьми ветку и мух от них гоняй, — распорядилась она. — Голова у него, должно, не пробита, по верху чиркнуло.
Как Саша вечером оказался на охапке мягкого мха в Андрюшкиной хате, рядом с Андрейкой, этого он потом не мог вспомнить. Но на всю жизнь он запомнил дрожащий голос деда Никиты, услышанный им как сквозь сон:
— Сашок, родной, спасибо тебе!
— Где я? — Андрейка сказал это тихим ясным голосом и с удивлением посмотрел на бабушку Ульяну: что с ней?
Но бабушка быстро отняла руки от лица, вытерла глаза и улыбнулась.
— С радости это я, голубчик мой, думала, что хоть ты живой будешь, а в уме повредишься. А теперь вижу, — скоро боль от тебя отстанет. Повремени малость, ни о чём не спрашивай. Жив ты, слава богу.
Но Андрейка и сам устал, как от долгого разговора. Он улыбнулся, закрыл глаза и через минуту опять уснул, но уже спокойным сном выздоравливающего.
Дверь медленно отворилась, и на пороге появились близнецы. Они вошли тихонько, на цыпочках. За эту неделю они твёрдо усвоили, что шуметь в хате, где лежит Андрейка, значит получить хороший шлёпок. Но на этот раз каждая морщинка на лице бабушки смеялась, и дети, сразу осмелев, перебежали хату и ухватились за концы бабушкиного передника.
— Андрейка заговорил! Андрейка живой будет! — быстро зашептала она и, взяв детей за плечи, повернула их к двери. — Бегите к деду скорее! Скажите: Андрейка заговорил!
Павлик схватил Наталку за руку, и оба, переваливаясь и толкаясь, заспешили к двери, перекатились на животах через высокий порог и бегом побежали выполнять задание.
Дед Никита и Саша были около дома — пристраивали к нему маленький сарайчик для скотины. Работа подвигалась медленно: то тот, то другой, бросив пилу или топор, шёл заглянуть в приотворённую дверь на больного.
Сейчас дед только взялся было за бревно, собираясь поднять его, как почувствовал, что его теребят и тянут маленькие руки.
— Уйдите, озорники, — крикнул он, — зашибу! — Но руки не отцеплялись.
— Баба! Андлейка за… — начал торопливо Павлик и даже не оглянулся на Наталку: ему захотелось договорить всё самому. — Андрейка за… — начал он сначала, но трудное слово никак не хотело выговариваться.
— Вивил! — вмешалась Наталка и ещё сильнее затеребила деда.
— Вот с вами и разберись, — ворчал дед, осторожно опуская бревно.
— Иду, иду! Ну, бабка, нашла кого посылать!
А Саша, бросив свой конец бревна, уже стоял на пороге хаты, взглядом спрашивая бабушку Ульяну.
— Заговорил! — повторила она и ему и радостно улыбнулась: — Жив будет и в уме не повредился.
Андрейка пошевелился.
— Уходите! — замахала рукой бабушка Ульяна. — Все уходите! Теперь у него разум, как у малого ребёнка. Пускай потихоньку подрастает.
Это был счастливый вечер. Ужинали на дворе, чтобы не утомить Андрейку. Но через каждые несколько минут кто-нибудь из ребят подбегал к дому и заглядывал в оконце.
— Глядит, — докладывал он, возвращаясь.
— Рукой пошевелил!
— На бок повернулся!
— Не мешайте ему, — сердилась бабушка Ульяна. — Ногу человек сломает, и то ему покой требуется. А тут чуток головы малый не лишился.
Андрейка встал с постели через неделю после того, как пришёл в себя. Он сильно вытянулся и похудел.
В голубых глазах исчезли весёлые искорки. Самое тяжёлое было то, что он не спрашивал о матери, а молча, пристально смотрел на Сашу и на стариков. Он очень подружился с Гришакой, и они подолгу шептались о чём-то, когда Саша выводил Андрейку из хаты и усаживал его на сухом, пригретом солнцем пригорке.
— Вы о чём же это, ребятки, толкуете? — спросила как-то их бабушка Ульяна и ласково провела руками по светлым головёнкам.
— Так, — уклончиво ответил Андрейка, а Гришака молча отвернулся.
На следующий день Саша выждал, когда Гришака подошёл к Андрейке, и тихонько приблизился к ним сзади. Мальчуганы, увлечённые разговором, не заметили этого.
— Придёт! — убеждённо сказал Гришака. — Мать придёт к печке. И письмо увидит.
Андрейка внимательно слушал его, обхватив колени тонкими слабыми руками.
— А про меня как узнает? — с сомнением спросил он.
— Этакий ты непонятный, — нетерпеливо проговорил Гришака и хлопнул ладошкой по земле. — Печка-то ваша где стоит? Возле нашей, как хаты стояли. Твоя к печке придёт, а моя уж там. Письмо враз найдут. Понял? И узнают. Я потому и ушёл, что письмо там. А то разве бы ушёл? Потому она придёт, а мы где?
Саша повернулся и тихо отошёл, глаза защипало, к горлу подступил комок. Не сразу смог рассказать бабушке Ульяне. Она выслушала и вздохнула.
— Не мешай им, — посоветовала. — Они друг другу скорей помогут.
Глава 8
ОПЯТЬ ОНИ!
В это утро дед Никита и Саша собрались в Малинку за картошкой, едва рассвело и стали видны зарубки на деревьях.
— Рысаков наших обоих заберём, — распорядился дед. — В паре им веселее.
Бабушка Ульяна насчёт Мишки не спорила, а Рыжуху отпустила неохотно:
— Ещё утопите нашу кормилицу, а я что с малышами делать буду? — говорила она.
— Не бойся, бабка, — успокаивал дед Никита. — Скотина, она человека приметливее, поди, каждый поворот лучше нашего затвердила. Зато картошки, сама понимаешь, на двух спинах привезём.
— Так-то оно так, — огорчённо соглашалась бабушка Ульяна. — Только вы больше не на них, а на свои приметы полагайтесь.
Рыжухе утренняя прогулка была не особенно по вкусу, она с шумом нюхала воздух и землю на тропинке, упиралась и жалобно мычала.
— Чует неладное, — тревожно проговорила бабушка Ульяна, стоя на пригорке.
Но пара варёных картошек улучшила настроение: Рыжуха вздохнула и пошла по тропинке. Мишка уверенно шагал сзади, и это её окончательно успокоило.
Саша, как всегда, шёл первый. Уговаривая и успокаивая Рыжуху, он почти не заметил, как кончилось болото и за рекой завиднелись огороды Малинки. Мальчик невольно остановился, взял за руку деда Никиту и тихонько к нему прижался.
Старик удивлённо покосился, но понял, неумело погладил его по голове.
— Как взгляну, самому сердце рвёт, — пробормотал он. — Лошадок наших, гляди, крепче привязывай, как бы налегке домой не подались. Теперь сюда, правее ступай, тут брод мелкий.
«Страшно, а всё равно нужно», — напомнил себе Саша, спускаясь к реке, и на душе у него стало как будто легче.
Копать начали в огороде у самой реки — носить на тот берег отсюда было близко.
— Как картошка быстро выросла! — удивлялся Саша. — Смотри, дедушка, несколько дней не копали, а она уж с кулак ростом!
— Уродилась на славу, да не на счастье людское, — отозвался старик. — Ну, мешок готов, бери верёвочку, завязывай, Сашок.
Саша не пошевельнулся. Он стоял, не отводя глаз от чего-то вдали, вздрогнул и схватил деда за рукав.
— Дедушка, — прошептал он. — Вон там, у самого леса, дом стоит. Не сожгли его. Как мы его раньше не видели?
— Где? Где? — заторопился дед и, уронив верёвочку, приставил руку козырьком к глазам. — У леса, говоришь? Так это же наша кузня. Отец мой ещё… Его руками ставлена. Не усмотрели её те, проклятые, не спалили.