— Как вы смеете! — вспылила женщина. Но в её глазах, во взгляде, сверкнувшем высокомерно и гордо, не утаилось от Сергеева и досадное смущение.
Конечно же он не поверил её словам: словно из какого-то странного и неправдоподобно далёкого времени прозвучали они, из какой-то другой, давно и безвозвратно ушедшей поры. Шутка ли, больше двадцати лет прошло после гражданской войны, всё прежнее вроде бы уж и быльём поросло — и на тебе! Но вот этому гордому и и то же время робкому, смущённому её взгляду Сергеев почему-то невольно поверил. И растерялся, не зная, что на это сказать и как ему быть. Он ещё раз рассеянно оглядел комнату и вдруг помимо своей воли, точно это было сейчас самым важным, почти сочувственно спросил:
— Как же так? Разорились, что ли?
— Уходите отсюда или... или я сейчас позову...
— Вы что же, с тех самых пор вот так?.. Неужели ещё после революции из России сбежали? — Сергеев видел, как она сжимает в отчаянии кулачки, вот-вот готова заплакать, но не задать такого вопроса не мог — как-то само собой спросилось.
Она не успела ответить. В комнату вошёл худой седобородый старик в застиранном, длинном до пят халате, когда-то, видимо, очень дорогом. Скользнул невидящим взглядом по лицу Сергеева.
— Князь! — гордо, со значительностью произнесла женщина, будто представляя его Сергееву. И обратилась почтительно к старику: — Папа, вы, кажется, не совсем здоровы?
— Нет, сегодня мне хорошо, — ответил старик. — На улице, по-моему, стреляли, мешали спать, а так всё хорошо.
Его немножко пошатывало.
— Папа, вы опять нездоровы, — уже утвердительно произнесла женщина, заметно нервничая. — Вам необходим покой!
Старик ничего не ответил. Не обращая внимания на Сергеева, прошёл к разбитому окну. Заложил за спину руки, молча постоял так некоторое время, словно бы отрешившись от всего. И вдруг до Сергеева едва слышно донёсся слабый, наполненный тоской, слегка дребезжащий его голос — старик, покачиваясь, как бы про себя напевал:
Замело тебя снегом, Россия,
В белый саван одело поля...
— Отойдите от окна, — резко сказал Сергеев, — вас могут убить! — Его удивляло, что старик не замечает постороннего человека, поёт эту странную заунывную песню. Ему даже показалось: не полоумный ли?
— Папа! Папа, идите к себе! — взмолилась дочь. — Вам надо отдохнуть. — И с досадой и смущением взглянула на Сергеева.
— Отойдите сейчас же от окна! — сказал опять Сергеев, поняв наконец, что старик не в себе.
— Кто этот человек? — спросил старик, мельком взглянув на него, — Что ему здесь нужно? Это твой гость, Виктория? — И опять дребезжащий голос — вдогонку пропетым словам:
Лишь холодные ветры степные
Мне приносят поклон от тебя...
— Это большевик! — с отчаянием произнесла Виктория. — Папа, они пришли и сюда. Утром на улицах был бой. Неужели ты ничего не хочешь понять? Господи, сколько же можно жить прошлым, этими снегами... Мне страшно!
— Большевик? — скорее с любопытством, нежели с удивлением или испугом, переспросил старик, не оборачиваясь. — В таком случае позволительно знать: кто его сюда звал?!
Виктория только вздохнула, всплеснув руками.
Не дожидаясь ответа, с сердитым презрением взглянув на Сергеева, старик прошёл через комнату. Его заметно пошатывало.
Замело тебя снегом, Россия...
— Он болен, — несмело, словно извиняясь за него, сказала Виктория, когда за стариком захлопнулась дверь. — Он очень болен.
— Может быть. Но к тому же он пьян!
Она покраснела, по гордо вскинула голову и повелительно произнесла:
— Это не ваше дело. Немедленно уходите отсюда. Слышите?!
— Вы что, с ума здесь посходили?! — закипел Сергеев.
— Люди воюют, жизни свои кладут, а вы в какие-то княжеские игры играете! Бросьте валять дурака!
— Как вы смеете разговаривать таким тоном?! — возмущённо произнесла Виктория. — Даже немцы обращались с нами почтительно...
— Вот как?! — ещё больше обозлился Сергеев. — Хороши же у вас друзья!
— Они видят в нашем роде потомков настоящих хозяев России! А вы...
И тут, не удержавшись, Сергеев расхохотался:
— Чёрт возьми! И вы поверили этим проходимцам? Ну, старик, понятно, из ума выжил: всё поёт вон... Ну а вы-то?! Что вы знаете о России? Хоть раз видели её своими глазами?
— Уходите, ради бога, уходите! — взмолилась Виктория.
— Да пропадите вы пропадом! — махнул рукой Сергеев. — Вместе со своими байками. — И уже с порога крикнул, оглянувшись: — Ушёл ваш поезд давно! На землю спускайтесь!
И вдруг дробно и резко заговорил на улице пулемет. Зазвенели стёкла. Пули впивались в стену, во все стороны брызгало щепой.
— Ложитесь! На пол падайте! — бросил Сергеев Виктории, сторонясь за выступ, приноравливаясь, как бы лучше выскочить в дверь. — Да падайте же, чёрт вас возьми, убьют ведь!
Виктория как-то нехотя, нерешительно, глядя со страхом на него и, видимо, больше заботясь о том, чтобы не уронить в его глазах достоинство, неловко повалилась на пол. Сергеев хотел уже было рвануться на лестницу, как двери из соседней комнаты распахнулись и в них появился старик — точно портрет в полный рост стоял в огромной раме.
— Назад! Назад, старик! — закричал Сергеев. Новая очередь со звоном пропорола окно. Старик, словно что-то вдруг вспомнив, схватился руками за голову. Затем отшатнулся назад и, пьяно покачнувшись, осел на закровяневший паркет.
— А-а, чёрт! Кричал ведь вам!
Пригнувшись, Сергеев кинулся через всю комнату к нему. Отнял руки старика от лица — верхняя часть его почти вся была снесена... И всё-таки Сергеев, надеясь на чудо, на то, что старик, возможно, ещё жив, выхватил перевязочный пакет и несколько раз обхватил голову бинтом. Бинт тут же промокал, густо кровянел. Сергеев оглянулся, хотел сказать Виктории, чтобы кинула какую-нибудь тряпку. Та, вся побелев, глядела из-за плеча остановившимися, безумными от ужаса глазами.
— Не смотрите сюда! — крикнул он. — Киньте платок. Да не поднимайтесь же, пристрелят! — И вдруг почувствовал, как конвульсивно дернулась голова старика. Бросил ей, отползая: — Ничего уже не надо...
Сгоряча Сергеев чуть было не выпалил Виктории злые и горькие слова: «Вот вас заступники как отблагодарили!» Но не решился, видя, как судорожно вздрагивают её плечи, — с неё было довольно и того, что произошло...
Пулемет с короткими передышками всё бил и бил, но теперь уже не сюда; на улице слышались автоматные очереди, кто-то выкрикивал короткие команды.
Сергеев, бросив взгляд на Викторию, выскочил рывком из комнаты, кинулся по лестнице наверх. На бегу подумал: «Из дома напротив опять бьют, значит, не доконал я их. А может, другой пулемет установили...»
Он выбрался на крышу, сразу же увидел башенку, укрылся за ней. Заметил, в том же чердачном окне двое немцев хлопочут у пулемета. Улочка была узкой, Сергеев, припав к нагретым на солнце кирпичам башенки, размахнулся и швырнул гранату. Она взорвалась на крыше, но правее, пулемет захлебнулся было, но тут же заговорил вновь. Внизу на улице били из автоматов. «Мои, наверно, ребята», — подумал Сергеев. Звенели, расшибаясь о булыжник, выбитые стёкла. Сергеев выругался от злости, хорошо видя пригнувшихся за пулеметом немцев, бледную жалящую струйку огня.