Птица сражалась до последнего, прилагая героические усилия удержаться в воздухе, но уступала. Светлан опустил голову, выбирая, куда ставить ноги, как вдруг корявые птичьи лапы стали гладкими на ощупь. Он глянул вверх и обмер. Его ладони сжимали щиколотки девичьих ног. Девушка била теряющими форму крыльями по ветвям, искаженное мукой лицо мертвело.
— Пусти! — выдохнула она. — Не могу… больше. Тяжко!
И они рухнули. Светлан успел подхватить обмякшее тело ведьмы, спружинил ногами. Уложив ее на траву, присел рядом, переводя дух.
Застонав, девушка открыла глаза.
— Ну что, Лаура, — спросил Светлан, — будем мириться?
— Нет, — прошелестел ее голос.
— В конце концов, это свинство! — возмутился он. — С какой стати я должен с тобой возиться?
Хватаясь пальцами за траву, Лаура пыталась приподняться, но сил уже не оставалось.
— Труба зовет? — ехидно осведомился Светлан. — Не налеталась еще? Ух, моя бы воля!
Легко подняв девушку на руки, он зашагал по направлению к избушке старой ведьмы.
7
В ожидании бабки Светлан сидел на крыльце, лениво болтая с зевающим Псом. Несколько раз из-за деревьев возникали разбойного вида личности и одинаково пропитыми голосами спрашивали хозяйку (или это был один и тот же?). Пес всякий раз обстоятельно отвечал, что бабки нет и когда будет — неизвестно, и личности без дальнейших расспросов растворялись в гуще леса.
— Шел бы ты спать, — зевнув в очередной раз, посоветовал Пес. — Бабка иной раз под утро возвращается.
— Подожду, мне не к спеху.
— Да ты не тревожься, очухается Лаура. Ей не впервой.
— Что так?
— А неистовая без меры, себя не бережет. Узды не терпит, даже собственной. Такие быстро сгорают.
— Уж ты-то не сгоришь.
— А чего? На цепи, зато сыт и бестревожен.
— Не лопни от гордости-то.
— Гордость — чувство беспокойное, — возразил Пес. — А я просто доволен, гордости тут нет.
Пес застыл, навострив уши.
— Бабка летит, — сообщил он. — Веселая. Ну, будет!..
Он полез задом в конуру.
Над деревьями мелькнула черная тень и рванулась на Светлана. Невольно он выбросил перед собой руки, но бабка лихо осадила помело у самого крыльца.
— Явился! — закричала она с бесовской радостью. — Ух, сладкий мой! Знала я: не послушаешься. Ну, держись!
Бабка взмахнула руками, что-то выкрикнула пронзительно. Крыльцо вдруг заходило ходуном, оторвалось от земли и вознесло Светлана метра на полтора.
— Цыпа, цыпа, цыпа… — звала старуха, отступая к лесу. Тяжеловесно раскачиваясь, дом двигался за ней. Стоящее на краю поляны дерево склонилось ему навстречу, накрыв ветвями. Тело Светлана оплели тугие ветки — да так плотно, что рукой не шевельнуть, — и потащили с крыльца. Оказавшись на земле, он уперся, напряг мышцы. Ветки затрещали, правая рука вырвалась, метнулась к поясу. Сверкнул нож, несколько веток мягко спланировали на траву, остальные взмыли, как ошпаренные, ввысь.
— Плоско шутишь, бабуся! — отдуваясь, сказал Светлан. — Семейное это у вас, что ли?
Старуха визгливо хохотала:
— Не нравится? Касатик ты мой, прости глупую бабу, не угодила! Уж так старалась, так старалась!..
Хихикая, она проковыляла к дому, проворно вскарабкалась на крыльцо и уселась на краю, свесив корявые ноги.
— Ох, потешил ты меня, богатырь! — сказала она благодушно. — Сила у тебя не здешняя. И дух вроде знакомый.
— Я вот тоже думаю: уж не земляки ли мы с тобой?
— Хо-хо… Может быть, касатик, все может быть. Не помню я: старая.
— Темнишь, бабуся?
— Нравится мне тут, вот былое и позабылось. Приятелей сколь новых, и все в силе — повеселиться можно, покуражиться, набедокурить — ух!..
А в старых краях — что? Каждый крестьянский сын укорот норовит сделать — разве ж то жизнь?
— Акклиматизировалась, стало быть, на новом месте?
— Прижилась, милок, прижилась, — закивала старуха. — Душой прикипела.
— А внучка как же?
— А чего внучка? — встрепенулась бабка.
— Слушается?
— Ох, не слушается! Как силу набирать стала, так все по-своему, все поперек. Носится по лесу как угорелая, зверье гоняет, дела знать не хочет…
— А что за дело, бабушка?
— Дело? Так дело наше известное, колдовское — от людишек к себе грести. Прежде я одна так промышляла, а здесь темные дела обществом вершатся. На все королевство сеть наброшена!
— Так уж и на все? — усомнился Светлан.
— Не веришь? — взвилась старуха. — Вот сунем факел в муравейник, завертятся рабы божьи, забегают… Ой! — старуха захихикала. — Болтлива я сегодня, перебрала малость. А ты хитер, богатырь, ох, хитер! Умеешь глупым женщинам языки развязывать. Ну, ладно.
Кряхтя, она поднялась на ноги, постучала скрюченным пальцем по стене. Дом зашевелился, стал неторопливо переминаться на громадных птичьих ногах, плавно раскачиваясь.
— Спится слаще, — пояснила старая ведьма. — А ты иди, соседушка, иди! Что наболтала — твое, уноси. Но главного-то ты не узнал, да и не узнаешь. А мне на боковую пора: светает. Уж не серчай!
8
Если так пойдет и дальше, размышлял Светлан, укладываясь после завтрака спать, придется пересмотреть распорядок дня. Похоже, главные события происходят в этом лесу ночью. Вот только не худо бы, по бабкиному примеру, разжиться помелом, не то набью я себе шишек. Хотя нет — хватит с меня, налетался. Господи, что же это за край такой? Неужто это и есть наше прошлое — до той благословенной поры, когда именем Божьим выжгли в народе всякую ересь, уничтожили все богомерзкие учения, вместе с их носителями, наложили запрет даже на память об этом? А потом еще и правители разных мастей постарались, снося слишком высоко торчащие над толпой головы — на радость бездарям и лакеям. Вот и добились, унифицировали род человеческий. Ну и что теперь нам, серым, делать? А ведь сколько сладкого жара в этих ведьмах, какие лапушки среди них попадаются!.. Кстати, Лаура все же просчиталась в выборе скакуна: на свое счастье, я плохо поддаюсь дрессировке. Надо будет вернуть ей уздечку, подумал он, засыпая. Пусть забавляется…
Спал Светлан менее двух часов, но ему хватило. Умываясь, он вдруг заметил куропатку, присевшую на ветку в неосторожной близости от шалаша. Он уже крался, затаив дыхание, к луку, когда в воздухе прошелестела стрела, и куропатка упала на траву с чисто срезанной головой.
— Недурно, — сказал Светлан. — Кстати, мог бы и показаться.
Из-за деревьев вышел, застенчиво улыбаясь, стройный юноша с огромным луком в руках.
— Я не помешал вам? — спросил юноша негромким приятным голосом. — Мне показалось, что вы хотите стрелять, но через секунду куропатка бы улетела.
У него было миловидное и нежное, как у девушки, лицо с неожиданно пронзительными, зоркими глазами.
— Ты откуда такой взялся? — спросил Светлан.
— Я странствую, — ответил юноша. — Люди зовут меня Стрелком.
— За что же они тебя так?
Юноша пожал плечами:
— Наверное, потому, что я ни разу в жизни не промахнулся.
— Что ж, садись, Стрелок, — сказал Светлан. — Справим поминки по безвременно усопшей птичке.
Учтиво поклонившись, гость прислонил лук к дереву и опустился на скамейку возле костра.
— Но послушай, паренек, — заговорил Светлан, ощипывая куропатку, — ведь даже самый лучший стрелок иногда промахивается.
— А я — нет, — смущенно улыбнулся Стрелок.
— Но не все же зависит от стреляющего? Ветер, например, может изменить направление. Или летящая птица.
— Я это учитываю.
Светлан удивленно вскинул брови:
— Каким образом?
— Вряд ли я сумею объяснить, — сказал Стрелок. — Это вроде предчувствия, внутреннего зрения.