Она, конечно, была права, но не мог же я позволить ей укрепиться в этой мысли.
— Я только беспокоюсь о твоей безопасности.
От этих слов она растаяла и потерлась о меня.
— Ты-таки любишь меня, Джим, на свой собственный лад… ужасный, конечно, но со мной все будет в порядке, вот увидишь. Среди второго эшелона клизандцев есть немного женщин… не понимаю, как они могут носить такие уродливые мундиры… и мы с девушками заграбастаем одну. В ее мундире и с ее удостоверением я проникну в док, найду Края…
— Ты ведь не сделаешь какой-нибудь глупости?
— Конечно, нет. Слишком важное это дело, чтобы завалить его, занимаясь им в одиночку. Я тебе говорила, что хочу уделить ему на досуге свое личное внимание. А это будет только разведывательный заход. Я определю местонахождение серых людей, нанесу на карту планировку здания, погляжу на детекторные устройства и сразу же уйду.
— Великолепно! — сказал я, преисполнившись теперь энтузиазма и пытаясь отложить в сторону страхи за ее безопасность. — Это все, что нам понадобится для последующего похищения. Ударить их быстро и сильно, войти прямо туда, похитить Края и прямиком обратно. Верное дело.
Загудел звуковой коммуникатор, и я включил его.
— Поисковая партия убралась, можете возвращаться. Мы медленно поплыли обратно, рука об руку, наслаждаясь представившимся моментом. Когда мы вылезли из воды, доктор Мутфак уже ждал нас.
— Хорошо, мы продолжим оттуда, где остановились. — В его улыбке явно не было тепла. — Плюшевые медвежата… мы должны прозондировать скрывающуюся в этом символику, чтобы можно было пойти дальше.
Он нетерпеливо притоптывал ногой, пока мы с Ангелиной сжимали друг друга в объятиях, милых и мокрых, и самозабвенно целовались. В масках это крайне расстраивающее занятие. Затем мы прошли обратно в комнату. Я позволил доктору снова подвергнуть меня наркозу, так как не хотел, чтобы Ангелина перед отправлением видела, что я нервничаю. Это не облегчило бы ей задачу. Она помахала рукой и пошла одеваться, а я помахал ей в ответ, после чего доктор всадил мне в руку шприц, никакой романтики нет в его душе. Мы, должно быть, неплохо продвинулись, потому что, когда я проснулся вновь, плюшевые мишки давно исчезли и последний запомнившийся мне сон имел какое-то отношение к взрывающимся космическим кораблям и солнечным вспышкам. Доктор упаковал свои инструменты, а снаружи в ночном небе таял последний отблеск дневного света.
— Очень хорошо, — сказал он. — Неплохо продвигаемся.
— Вы уже открыли следы какого-нибудь вмешательства Края?
— Следы? — Ноздри его раздулись, и он запыхтел. — Они заметны, как отпечатки кованых сапог, по всей коре вашего мозга! Эти люди — мясники, просто мясники! Но в некотором плане это удача, что их следы так легко обнаруживаются. Повсюду блоки памяти. Эти воспоминания — единственное, что имеет какую-то клиническую ценность, и я должен выяснить, какую технику они применяли. Внедрили их туда очень быстро, вовлекая все чувства. Они очень полные, детальные…
— За это я поручусь.
— Я полагаю, вы не сможете отличить их от настоящих воспоминаний, вот какова сила их техники. Я удалил наиболее яркие, которые, кажется, особо беспокоили вас, а на последующих сеансах я позабочусь об остальных. А теперь посмотрите на свои запястья и расскажите мне о красных линиях, которые вы там видите.
— Они выглядят просто как красные линии, — сказал я, а затем вспомнил, как очутился в камере и по какой-то причине счел, что у меня отрубили кисти рук. Почему — не знаю. Эти были просто красные линии.
— Это ложная память?
— Да, и необыкновенно отталкивающая. Я расскажу вам о ней на следующей встрече. А сейчас вам необходимо отдохнуть.
— Прекрасная мысль. После того, как я достану что-нибудь поесть…
Дверь распахнулась, и вбежала Бейз. И когда она пробегала мимо, я уловил выражение ужаса на ее лице. Внезапный страх ударил мне в живот, и я сел, молча следя за ней, пока она не включила телевизор. У клизандцев теперь работала пропагандистская станция, хотя никто не трудился смотреть, что она показывает. Зажегся экран, и оказалось, что я смотрю в лицо Края. Он почти улыбался, когда говорил.
— Это запись, она продолжает повторяться, — сказала Бейз.
— …что мы хотим дать ему знать. Кто-то должен знать человека, известного как Джеймс ди Гриз. Свяжитесь с ним. Скажите ему, чтобы он послушал эту передачу. Это сообщение для вас, ди Гриз. У меня здесь Ангелина. Она невредима… пока и останется такой до рассвета. Я предлагаю вам связаться со мной и явиться ко мне. Добро пожаловать домой, Джеймс…
После этого несколько минут я провел в шоке онемения. Я желал быть один. Бейз оказалась достаточно понятливой, когда я показал ей на дверь, но доктор попытался завести разговор, который я прекратил, схватив его за шкирку и выкинув в дверь, которую Бейз услужливо держала открытой. Затем я пнул телевизор — акт буйного разрушения, немного помогший мне, — а потом плеснул в стакан основательную дозу крепчайшего напитка. Со стаканом в руке я упал в кресло, посмотрел невидящим взглядом на усеянное звездами небо и стал разрабатывать план. Это будет не просто… а рассвет уже недалек. Продолжавшая все время покалывать на грани сознания мысль наконец всплыла. Мне придется сдаться и вновь получить ошейник — этого не избежать никак. Мои воспоминания о том, на что это было похоже, были не очень приятными, и мозг мой даже слегка задергался в черепной коробке при мысли об этом. За последнее время серое вещество моего мозга испытало слишком много пробежек, и я совсем не жаждал новых, однако это было неизбежно. Ошейник и пыточная коробка должны быть частью этого плана, и их придется нейтрализовать. Этого не очень легко достичь. Я поразмыслил над всеми возможными вариантами и, когда план атаки был вчерне готов, послал за Бейз. Ей я сообщил, что собираюсь делать.
— Вы не можете, — ответила она, и, клянусь, эти замечательные огромные глаза наполнились слезами. — Отдать себя этим дьяволам, чтобы спасти женщину. Если бы на этой планете мужчины были похожи на вас! Невозможно поверить!..
Я воспротивился импульсу насладиться маленьким теплым женским утешением и отвернулся, чтобы вскрыть некоторые из контейнеров с оружием. При виде гранат мисс Бейз отступила, а сержант Бейз с интересом посмотрела на них.
— Это будет второй частью операции, — сказал я ей. — О первой части я позабочусь сам, она будет заключаться в проникновении в здание и в освобождении Ангелины. Я надеюсь прихватить также и серого человека, но если это будет связано с потерей времени, мы прибережем эту часть задания для другого раза. Второй частью операции будет выход из Октагона, и для этого мне понадобится ваша помощь. Мне понадобится план здания, я хочу поговорить с кем-нибудь, кто хорошо знает, где там что лежит, если возможно, с кем-либо из штата ремонтников, чтобы я мог найти уязвимую точку. Вы можете сделать это сейчас?
— Тотчас же, — бросила она через плечо, выбегая из комнаты. Надежная девушка наша Бейз.
Я стал копаться в содержимом нашего контейнера. До рассвета оставалось всего два часа, когда мы были готовы двигаться. Я завершил разработку своей части операции, но устроить побег было не так-то просто. Октагон очень сильно походил на крепость, особенно для столь малых сил, которые мы могли так поспешно собрать. И нам сильно мешало отсутствие у нас каких-либо воздушных судов или тяжелого вооружения. Казалось, что ни по земле, ни по воздуху нельзя покинуть это здание. И все же один из штата ремонтников, которого наконец нашли и доставили к нам, нашел выход и показал его на плане трясущимся пальцем.
— Кабельный канал… он проходит под улицей и стенами и выходит в подвал вот здесь. Большой туннель для кабелей и всего такого прочего.
— Он, разумеется, будет кишеть «клопами», — сказал я. — Но если мы все спланируем правильно, то это не будет иметь значения. Запишите, люди, потому что я не буду повторять. Вот как будет совершаться эта операция…
К тому времени, когда мы обо всем позаботились, до рассвета оставалось меньше двадцати минут, и я обливался холодным потом. Первые наши части выходили на позицию, когда я позвонил Краю. Нас связали сразу же, и я заговорил прежде, чем он успел что-либо сказать.
— Я хочу немедленно увидеть Ангелину и поговорить с ней. Я должен быть абсолютно уверен, что она невредима.
Он не спорил, он этого и ожидал. Ангелина появилась в фокусе, и я увидел тот самый ненавистный ошейник с уходящим от него вверх за пределы рамки экрана проводом.
— С тобой все в порядке?
— Настолько, насколько это возможно для человека, вынужденного находиться в одном помещении с этой тварью, — спокойно ответила она.
— Они ничего с тобой не сделали?
— Пока нечего. Только застегнули на шее ошейник и прицепили эту штуку к потолку, чтобы я не убежала. Но ты представить себе не можешь, какие угрозы высказывал этот отталкивающий субъект. Не думаю, чтобы я смогла прожить хоть минуту с подобным мозгом…
Она застыла, ее глаза незряче выкатились, хотя веки не закрылись. Край подверг ее пытке. Я понял в этот миг, что ему не жить, если я смогу заполучить его в свои руки. Лицо его вновь появилось на экране, и мне потребовалось усилие, на какое я не считал себя способным, чтобы спокойно посмотреть на него и ничего не сказать.
— Теперь вы явитесь ко мне, ди Гриз, и сдадитесь. У вас осталось лишь несколько минут. Вы знаете, что случится с вашей женой, если вы не явитесь. А если вы сдадитесь, ее тотчас же отпустят.
— Какие у меня гарантии, что вы сдержите свое слово?
— Никаких гарантий. Но у вас нет выбора, не так ли?
— Я приду, — сказал я насколько мог спокойно и отключил телефон, но не раньше, чем услышал, как Ангелина крикнула мне за кадром: «Нет!».
— Эта одежда уже высохла? — спросил я, одновременно срывая с себя рубашку и скидывая сапоги.
— Вот-вот высохнет, — ответила Бейз. Она и еще одна девушка держала фены над клизандским мундиром, который я счел наиболее подходящим для такого случая. Он насквозь промок в ванне с химикалиями и теперь подвергался принудительной сушке.
— Он уже достаточно хорош. Больше ждать мы не можем.
Осталось несколько влажных пятен, но это не имело значения. Мы вышли. Внизу, в доке отеля, нас ждал катер с включенным мотором. Пока что все шло хорошо. На берегу стояла машина с доктором Мутфаком, который сидел на заднем сиденье с черным чемоданом на коленях.
— Не нравится мне это, — ворчал он себе под нос. — Это явное нарушение врачебного этического кодекса.
— Война — нарушение любого кодекса, этического или морального, уродство, против которого допустимо использование любого оружия. Сделайте то, о чем вас просили.
— Я сделаю это, об отказе не может быть и речи. Но человеку позволительно делать замечания об этической стороне совершаемого.
— Замечания делайте на здоровье. Но одновременно наполняйте шприц.
Мы припарковались в темноте на боковой улице, Октагон был за углом.
— Катализатор, — сказал я. — И смотрите, не пролейте ни капли. Под мышки, туда, где на влажность не обратят внимания.
Я поднял обе руки и почувствовал тепло жидкости из термоизолированного контейнера, а затем быстро опустил руки, чтобы мокрая ткань оказалась между боками и предплечьями. Затем я вылез из машины и просунул руку в окошко. Игла вонзилась мне в кожу, и дело было сделано. Заворачивая за угол, я слышал, как отъезжала машина. Октагон вырисовывался передо мной, словно гора, небо позади него начало светлеть. Мы дотянули до предела. Впереди находился вход, тот, к которому меня направили, и возле него двое серых людей ждали меня. У обоих пистолеты не были вытянуты из кобуры. Они были очень уверены в себе. Я молча подошел к ним, и один из них защелкнул на моем запястье поводковый браслет, после чего меня провели через дверь, мимо молчаливых часовых. Поднимаясь по лестнице, я споткнулся и после этого внимательно смотрел под ноги, чтобы видеть, куда их ставить. Инъекция начинала действовать. Я ничего не говорил, а мои конвоиры по своей обычной манере тоже молчали. Они просто тянули и подталкивали меня в нужном направлении и наконец втолкнули в какую-то комнату. Оказавшись внутри, они наставили на меня свои пушки, пока снимали браслет.
— Одежду долой! — приказал один из них.
Потребовалось усилие, чтобы не улыбнуться. Сбоку стояли флюороскоп и другое проверочное устройство. Эти типы оставались верны шаблону, следуя той же методе, которую применили, когда меня захватили в первый раз. Неужели они не понимали, что рутина в случае проигранной игры становится ловушкой? Нет, не понимали. Я неловко стащил с себя одежду и дал им вволю поработать надо мной. Они, конечно, ничего не нашли, поскольку находить было нечего. Точнее, была одна вещь, которую, как я надеялся, им не найти. Так оно и случилось. Они медленно волокли свою рутинную проверку, и я начал немного беспокоиться, что они так долго возятся. Голова у меня становилась чуточку затуманенной от наркотика, я чувствовал себя так, словно меня завернули в вату. Инъекция, должно быть, достигла пика своего воздействия, и скоро оно пойдет на спад. То, что мне нужно было сделать, должно было быть сделано на пике мощи наркотика — или близко к нему, — иначе все приготовления будут бесполезными.
— Надеть это, — велел конвоир и бросил мне знакомую прозрачную робу. Я нагнулся, чтобы поднять ее, и не мог больше сдержать улыбку. Сделано.
Они не казались нетерпеливыми, когда я неуклюже надевал робу. Я должен был внимательно наблюдать за своими пальцами, чтобы наверняка знать, что они выполняют свою задачу. Когда на моей шее застегнули ошейник, я вздохнул едва ли не с облегчением. Расчет времени оказался почти совершенным. Все шло, как надо. Когда один из охранников взял пыточную коробку и вывел меня, я опустил голову так, чтобы видеть, куда ставить ноги, чтобы не споткнуться. Если это вызывало иллюзию разбитости, то тем лучше. Мы прошли по широкому коридору мимо лестницы, и я мысленно отметил ее расположение, я даже считал шаги после того, как мы ее миновали, чтобы получить некоторое представление о расстоянии от нее до цели нашего путешествия. А целью было логово Края. Он ждал за письменным столом столь же терпеливо и безэмоционально, как паук в паутине. Ангелина сидела перед ним, соединенная с подвешенной к потолку пыточной коробкой.
— С тобой все в порядке? — спросил я у нее, перешагнув через порог.
— Конечно. Ничего не случилось. Тебе не следовало приходить.
Получив это заверение, я обратил свое внимание на Края, не забывая в то же время об охраннике, который закрывал за нами дверь.
— Теперь вы отпустите ее, не так ли? — спросил я.
— Разумеется, нет. Это не дало бы мне никакого преимущества. — Выражение его лица, когда он говорил, ничуть не изменилось.
— Я и не думал, что вы отпустите. Есть ли какая-нибудь причина, по которой вам нельзя сказать мне, как ее поймали?
— Ваша память содержала точное описание вашей жены. Когда мы обнаружили, что вашему побегу помогали две женщины, мы, естественно, предположили, что одной из них могла быть Ангелина. Компьютер ее опознал, как только она вошла в здание.
— Мы были идиотами, когда пошли на такой риск, — сказал я, повернувшись лицом к ней, но глядя на охранника. Он готовился прицепить мою пыточную коробку к другому крюку в потолке. Если он сделает это — мы в капкане.
Все, что я мог сделать, это броситься на него.
— Остановите его! — крикнул Край, и охранник, глядя на меня, быстро нажал несколько красных кнопок на коробке.
Не стану говорить, что это было приятное ощущение. Просочилось достаточно боли, чтобы рвать мой желудок тошнотой и узлами завязывать мускулы. Я споткнулся и упал у ног охранника, не совсем добравшись до него. Принятый наркотик блокировал большую часть боли, но не всю. Имелись, должно быть, еще какие-то нервные пути, доступные для контроля. Слезы залили мои глаза, и я не мог протереть их. Поэтому все, что я видел, стало смазанным и расплывчатым. Передо мной находился ботинок, и это было нехорошо. И еще нога в форменной штанине, что тоже было плохо. А затем появилась рука охранника: он нагнулся, чтобы взять меня за шкирку. Я нанес хлесткий удар вытянутым средним пальцем и поцарапал кожу на тыльной стороне его ладони. Он лишь вздрогнул и продолжал нагибаться, почти как в замедленной съемке, пока не рухнул на пол рядом со мной, выронив проклятую коробку. Она упала достаточно близко, чтобы можно было дотянуться до нее и стукнуть по кнопке отключения. Боль мгновенно прекратилась. Край был у меня за спиной. Я пополз, борясь со своими завязанными в узлы мускулами, и через несколько мгновений заставил себя подняться. С того момента, как я напал на охранника, ситуация резко изменилась. Ангелина лежала поперек стола, держась за ошейник и корчась от боли. Край стоял на коленях за столом и тянулся за пистолетом. Я кинулся на него как раз тогда, когда он поднимался. И тут я понял, что мне не успеть: я бросился слишком поздно, он успеет выстрелить, и конец сказке. И вдруг грохнул взрыв, пол вздыбился, с потолка посыпались кусочки пластика и пыль, а освещение мигнуло. Край — в отличие от меня — этого не ожидал, его внимание было отвлечено, а я скользнул к нему через стол, и мой ноготь чиркнул его по коже. Он выстрелил, но заряд ушел в пространство, точнее в противоположную стену, потому что на спуск он нажимал уже лишившись сознания. Ангелина, должно быть, напала на него, как только я бросился на охранника. Повиснув на проводе, она вскинула ноги достаточно высоко, чтобы выдать Краю хороший пинок, отправивший его на пол. Он отомстил, схватившись за радиоуправление раньше, чем за пистолет, и эта маленькая дань садизму дала мне шанс добраться до него. Но Ангелина теперь расплачивалась за это. Я не мог смотреть на ее извивающееся тело, когда влез на стол рядом с ней. Перед креслом Края было множество кнопок, но я не собирался тратить время на то, чтобы попытаться разобраться в них. Вместо этого я отцепил коробку и отключил ее. Ангелина открыла глаза. Она лежала, не двигаясь и глядя на меня, когда я шарил по ящикам стола.