Гудериан положил морковку на обычный деревянный стул и подвинул его к экспериментальной установке, которая внешне очень напоминала старомодную ажурную беседку или террасу, увитую виноградом. Но конструкция была выполнена из прозрачного стекловидного материала, за исключением нескольких узлов, покрытых черным лаком, а побеги «винограда» в действительности представляли собой провода из цветных сплавов, которые, казалось, вырастали из пола погреба, причудливо извиваясь, взбирались по остову установки и внезапно исчезали у самого потолка.
Поставив стул с морковкой в нужное положение, Гудериан вернулся к гостям и включил установку. В погребе воцарилась тишина. «Беседка» мгновенно померкла. Откуда ни возьмись, возникли зеркальные панели, которые полностью скрыли от присутствовавших то, что происходило внутри установки.
— Как вы понимаете, — пояснил старый профессор, — трансляция осуществляется не сразу. Какое-то время приходится ждать. Эксперимент с морковкой чаще всего проходит успешно, но иногда бывают и казусы.
Все семеро гостей замерли в ожидании. Широкоплечий гуманоид не спускал глаз с установки. Другой гуманоид из какого-то института в Лондиниуме с безмятежным видом деликатно разглядывал пульт управления. Гии и полтроянец дружно уткнулись в розданные гостям печатные материалы. Один из молодых симбиари совершил то, что неизбежно должно было случиться: уронил изумрудную каплю и попытался втереть ее в пол.
Цифры на табло настенного хронометра сменяли одна другую. Прошло пять минут. Десять.
— Посмотрим, что у нас вышло, — произнес Гудериан, подмигнув гуманоиду из Лондиниума, и выключил поле, заключенное в пространство между зеркальными панелями. На какую-то наносекунду глазам изумленных ученых предстало внутри «беседки» странное существо, похожее на пони. В следующий миг оно превратилось в двигавшийся как на шарнирах скелет, который тотчас же распался на отдельные кости, рассыпавшиеся в сероватый прах.
— Дьявол! — воскликнули в один голос семеро знаменитых ученых.
— Спокойствие, коллеги, — раздался голос Гудериана. — Такого рода развязки, к сожалению, неизбежны. Но мы попробуем воспользоваться замедленной съемкой, что позволит нам идентифицировать нашу добычу.
Гудериан включил скрытый проектор и остановил изображение. Все увидели небольшое животное, напоминавшее по виду лошадь, с добрыми черными глазами, трехпалыми ногами и рыжевато-коричневой шкурой с блеклыми белыми полосами. Изо рта животного торчала зеленая морковная ботва. Позади странного существа стоял деревянный стул.
— Перед вами изящный гиппарион. В эпоху плиоцена этот вид был широко распространен на Земле.
Гудериан нажал кнопку, и изображение ожило. Стул бесследно исчез, словно растворился в пространстве. Шкура и плоть гиппариона начали на глазах таять с ужасающей медлительностью, отделяясь от скелета и то и дело взрываясь облачком пыли. Внутренние органы гиппариона сморщивались, уменьшаясь в объеме и обращаясь в прах. Голый скелет какое-то время стоял прямо, но потом кости искривились, распались и при соприкосновении с полом рассыпались в прах.
Чувствительный гии испустил вздох и закрыл свои большие желтые глаза. Житель Лондиниума побледнел, а гуманоид из сурового и жестокого мира Шкипни принялся жевать свой длинный каштановый ус. Не в силах справиться с позывом, молодой симбиари опрометью бросился к мусорной корзине.
— Я пытался заманивать в свою ловушку и растения, и животных, — заметил Гудериан. — Морковка, кролик или мышь без особого ущерба переносят путешествие в плиоцен, но на обратном пути любое живое существо, находящееся в тау-поле, неизбежно испытывает тяжкое бремя более чем шести миллионов лет земного существования.
— А неорганическая материя?
— При определенной плотности некоторые кристаллические вещества хорошо переносили путешествие в плиоцен и обратно. Более того, мне даже удалось отправить в плиоцен и благополучно вернуть оттуда два образчика органической материи — янтарь и каменный уголь.
— Это необычайно интересно! — воскликнул Первый Мыслитель двадцать шестого колледжа Симба. — Теория темпоральной пликации, любезный Гудериан, находится в сокровищнице нашего знания уже семьдесят тысяч ваших, земных, лет, но продемонстрировать ее не удавалось, я хочу сказать, до сих пор не удавалось лучшим умам Галактического Содружества. И то, что вам, землянину, удалось хотя бы отчасти достичь успеха там, где терпели неудачу столь многие ученые мужи, несомненно, служит еще одним подтверждением уникальных способностей, которыми наделены Дети Земли.
— В отличие от некоторых союзных рас Амальгама Полтроя никогда не сомневалась, что Вторжение было полностью обоснованно, — сказал, сверкнув рубиновыми глазами, полтроянец.
— Для вас и вашего Содружества — вполне возможно, — тихо заметил Гудериан. В его глазах, с болезненным выражением смотревших сквозь стекла очков, мелькнула горечь.
— Но так ли обоснованно Вторжение с точки зрения нас, землян? Нам пришлось пожертвовать очень многим: нашими некогда разнообразными языками, многими из наших социальных философий и религиозных догматов, нашим так называемым непроизводительным образом жизни… нашим очень человеческим суверенитетом, сколь ни смешными показались бы эти утраты древним умам Галактического Содружества.
Гуманоид со Шкипни воскликнул:
— Да как вы можете сомневаться в мудрости решения о Вторжении, профессор? Мы, земляне, отказались от нескольких культурных безделушек, но взамен приобрели вдоволь энергии, неограниченное жизненное пространство и стали членами галактической цивилизации! Теперь нам уже не приходится напрасно тратить время и наши жизни в борьбе за выживание! Ничто не удерживает более развитие человечества! Наша раса только приступила к развертыванию своего генетического потенциала, а он вполне может оказаться более высоким, чем у других рас!
Обитатель Лондиниума поморщился.
Первый Мыслитель вкрадчиво заметил:
— Ах это пресловутое генетическое превосходство землян! Сколь сильное возмущение оно вносит в банк генов. Не следует забывать, однако, об общеизвестном репродуктивном превосходстве молодого организма над зрелой особью, чья плазма, хотя и расходуется не столь расточительно, в поисках генетического оптимума может достигать несравненно большего.
— Вы сказали «зрелая особь»? — презрительно фыркнул симбиари. — Может быть, точнее было бы сказать «атрофировавшаяся особь»?
— Коллеги! Коллеги! — дипломатично попытался успокоить оппонентов маленький полтроянец. — Боюсь, мы утомляем профессора Гудериана.
— Не беспокойтесь, все в порядке, — ответил старый профессор, но лицо его было бледным, и выглядел он совсем больным.
Гии попытался сменить тему разговора:
— Нет никаких сомнений в том, что эффект, который нам любезно продемонстрировал профессор, станет превосходным инструментом для палеобиологии.
— Боюсь, что вымершие формы жизни, некогда населявшие междуречье Роны и Соны, не привлекут особого интереса в Галактическом Содружестве.
— А нельзя ли настроить вашу установку так, чтобы путешествие в прошлое и возвращение происходили где-нибудь в другом месте? — спросил гуманоид из Лондиниума.
— Увы, это невозможно, дорогой Сандерс. Сколько ни бились другие исследователи, им так и не удалось воспроизвести мой эксперимент ни где-либо в другом месте на Земле, ни в иных мирах.
Гудериан указал на стопку оставшихся у него печатных материалов.