Потом явились дикие ИРы с Шаба.
Точнее говоря, явился десяток фурий, металлических боевых роботов в человечьей шкуре, посредством которых говорили и действовали ИРы. Они миновали оборону Мира Шеннона так, будто ее вообще не было, и приземлились в самом невинном сердце Страны Вечного Лета. Игрушки столпились возле новых гостей, которые были скорее люди, чем автоматы, но все же больше, чем люди. Фурии схватили, не разбирая, несколько десятков игрушек и утащили их в свой корабль, а там усилили их разум, превратив из простых запрограммированных слуг в полновесные независимые ИРы. Игрушки с новым сознанием вернулись в Страну Вечного Лета, и эти изменения пошли расходиться, как инфекция, пока последний автомат на планете не проснулся в новой силе и сознании, впервые за все время своей жизни ожив по-настоящему. Это было новое поколение одичавших ИРов в облике игрушек. И вместе с этой новой жизнью проснулись и новые программы, введенные Шабом. Вместе с разумом проснулась встроенная команда — нападать и уничтожать любого представителя человечества, пока в Мире Шеннона не останется ничего живого из плоти и крови. Превратить Страну Вечного Лета в кровавую баню.
Некоторые игрушки влюбились в превосходящих их фурий и стали истреблять людей, распевая хвалу Шабу. Другие ощутили сначала отвращение, потом ненависть к своей роли слуг или рабов Человечества, и восстали на своих хозяев, решив стать свободными любой ценой. Одни наслаждались убийством, другие сражались с холодной и неумолимой логикой. Третьи просто выполняли заложенную в них программу, не думая о последствиях.
Игрушки налетели на гостей-людей с дарованной фуриями силой и стали разрывать их на части. Кровь заливала пушистые лапы и простроченные матерчатые тела. Вопли ужаса и боли мешались со смехом горячо любимых игрушек, убивавших своих бывших друзей. Кое-кто из людей попытался отбиваться, но у них не было оружия, и их было очень мало. Они пытались бежать, но бежать было некуда — фурии захватили единственную посадочную площадку и уничтожили все корабли людей. Люди пытались прятаться, но игрушки их находили и вытаскивали наружу, чтобы их смертью могли насладиться все.
И все же не все игрушки одичали. Некоторые помнили свой изначальный облик и стали просто более реальной версией тех, кем они были. Созданные играть роль друзей и защитников людей, они сломали программы Шаба, и роль стала жизнью. Созданные любить своих подопечных и заботиться о них, эти игрушки не могли вынести вида бойни и пытались ее остановить. И еще некоторые, став теперь свободными, отказались выполнять приказы, даже исходящие от Шаба, и жили, как хотели.
Очень скоро в Мире Шеннона не осталось живых людей. Одичавшие ИРы Шаба оглядели свою работу и остались довольны. Теперь игрушки воевали друг с другом — хорошие против плохих, — бесконечная битва, подогреваемая яростью, гневом и не признаваемым чувством вины. Фурии смотрели на это несколько разочарованно. Это не было запланировано. Ожидалось, что фурии дадут игрушкам корабли, и те полетят из Мира Шеннона истреблять человечество в других мирах. Это было бы новое оружие Шаба — смерть и ужас, сотворенные из самых любимых созданий человечества.
Но игрушки теперь раскололись на два лагеря. На одной стороне были те, кто решил истребить все человечество до последнего человека, пока люди снова не поработили игрушки и не покарали за бунт. Эти игрушки ненавидели все человечество за то, что были низшим сортом, за то, что их сделали всего лишь вещами. Они хотели свободы и славы, как фурии, которые принесли им дар мышления.
На другой стороне оказались те, кто видел в людях своих родителей, кто любил людей и тогда, когда те переставали быть детьми. Дли них люди попрежнему были усталыми и страдающими пациентами, которых они успокаивали и любили. И потому не прекращалась война в Мире Шеннона, и игрушки бились с игрушками в непрестанных боях. Шаб их хорошо сформировал, и их нелегко было убить. Одна сторона сражалась за то, чтобы покинуть планету и сеять смерть и ужас среди людей повсюду, другая — за то, чтобы этого не допустить и защитить человечество. В конце концов фурии улетели. У них была и другая работа, а своими местными достижениями они были не так уж недовольны.
Мир Шеннона стал Хацелдамой — Ареной Смерти.
— А война продолжается, — грустно говорил Медведь, ведя группу по травянистой равнине. — Плохих игрушек намного больше, чем хороших, но пока мы не даем им покинуть планету, мы побеждаем. Сюда мало прилетало людей с тех пор, и почти все они погибли очень быстро. Некоторые даже убивали себя, чтобы не видеть, что тут натворил Шаб. Вот почему мы с Козлом пошли вам навстречу. Чтобы вы видели, что не все игрушки от вас отреклись.
— А еще — чтобы оттащить вас в такое место, которое здесь сходит за безопасное, пока плохие игрушки не пришли и не показали вам, как выглядят ваши внутренности, — вставил Морской Козел. — Я знаю, о чем вы думаете. О том, что у вас есть мечи и пистолеты, и вы сами ребята крутые. Только это без разницы. Нас теперь и в самом деле тяжело убить. И вы будете умирать со стонами, как и все до вас. А я уже стонов наслушался.
— Вы не думайте, что мой друг преувеличивает, — подтвердил Медведь. — Плохим игрушкам все равно, сколько из них пострадает от ваших мечей и пистолетов. Они просто идут волна за волной, пока вы все не умрете. Так они вас ненавидят.
— А вы — нет? — спросила Евангелина. — Конечно, нет. Я не умею ненавидеть. Я — Мишка, Медведь, Топтыгин. И Морской Козел — он хороший.
— Ну, спасибо! — буркнул Козел. — Не забудь добавить, что у меня золотое сердце. И вообще, почему ты на меня медаль не нацепишь?
— А куда это мы идем? — спросил Джулиан. Он медленными озабоченными движениями потирал лоб.
— В Город Игрушек, — ответил Медведь. — Там безопасно. Если вообще есть место в Стране Вечного Лета, о котором можно такое сказать.
— Медведь, назови свою цену, но мы должны взять у тебя интервью, — сказал Тоби Шрек. — Такая история — это конец света! Смерть, пафос, трагедия и новые ИРы! Совершенно новая форма искусственной жизни! Первый независимый нечеловеческий разум с тех пор, как одичавшие ИРы сбежали на Шаб! Это же История, люди! Флинн, все снимай. Потом смонтируем.
— Ради бога. У меня еще памяти достаточно. Ой, подожди! Глазам своим не верю.
Они остановились на гребне и посмотрели вниз. На дне долины их ждал ярко раскрашенный локомотив на паровой тяге и такие же яркие вагоны. Паровоз был алый с черным, с огромной счастливой мордой спереди, и радостно попыхивал длинной дымовой трубой. Открытые вагоны были покрашены все в разные цвета, яркие и сияющие, каждый был не длиннее восьми футов, на каждом сиденье могли поместиться три человека. Сверкающие серебристые рельсы тянулись и пропадали вдали. Паровоз посмотрел на группу на гребне, подмигнул огромным глазом и радостно затрубил, приглашая. Медведь в ответ помахал лапой. Финли раза три открыл и закрыл рот, потом смог сказать:
— Даже и не думай, Я ни на чем таком не поеду. Лучше пешком пойду. Да черт побери, лучше поползу! Мне надлежит думать о своем достоинстве. У меня трудно заработанная репутация хладнокровного убийцы и отчаянного воина. Один кадр из фильма Тоби, где я сижу в таком вагончике с прижатыми к лицу коленями, и меня уже никто никогда не будет принимать всерьез!
Мишка почесал лохматый затылок.
— Боюсь, что это единственно доступное транспортное средство. Была когда — то дорога из желтого кирпича, но ее разрушило войной. Да и к тому же она на самом деле никуда не вела. Только так, для показа. В наши дни маленькие игрушки иногда ездят на больших, но в основном мы просто ходим пешком. Есть, конечно, аэропланы, но они больше не садятся на землю. Они не сражаются, просто летают. В небе навсегда, выше мира, выше войны и ее невзгод. Остались только железные дороги, и те перестали быть неприкосновенными. Обе стороны научились подкапывать рельсы, если им это выгодно. Сейчас, кажется, рельсы целы, но я не могу сказать, как надолго. Так что я настоятельно рекомендую ехать. Прямо сейчас.
— Шевелитесь! — добавил Морской Козел. — А то я на вас полиняю.
Финли посмотрел на Тоби и Флинна.
— Эта часть нашего путешествия должна быть тщательно отредактирована. Или я лично отредактирую вас обоих тупой ножовкой.
Тоби посмотрел на Флинна:
— Он говорит всерьез.
Флинн торжественно и мрачно кивнул.
Медведь повел их по зеленому склону к рельсам и помог людям забраться в детские вагончики. Там оказалось неожиданно удобно — если привыкнуть, что колени торчат возле лица. Паровоз звали Эдвином, и у него был высокий и веселый голос. Он жизнерадостно нес какую-то чепуху, пока пассажиры рассаживались, потом он несколько раз дал свисток — просто так — и двинулся по рельсам. Трясло и кидало здорово, хотя Эдвин и не мог развить большую скорость. Вагоны качались, как на море. Ремней безопасности не было, и люди крепко вцеплялись в сиденья и друг в друга. Медведь уверял, что такое путешествие совершенно безопасно, и повстанцы старались сделать вид, что ему верят. Морской Козел улыбался саркастически. Паровоз Эдвин поначалу стеснялся, но, увидев, что люди не возражают против его разговоров, рта уже не закрывал.
— Как хорошо снова везти пассажиров! — довольно говорил он. — Понимаете, что пользы от поезда, который не возит людей? Другие игрушки — это тоже хорошо, и они мне позволяют иногда их катать, когда у них есть время, но это не то же самое. Им все равно, куда они едут. И они не люди. А мне нужно делать что-то полезное. Меня сделали так, чтобы я был полезен, чтобы выполнял работу, а не просто сидел и думал. Думать — это, по-моему, совсем не так интересно. Это просто мешает делать работу. Я пыхчу, следовательно, я существую. И это все, что мне нужно для счастья. Но даже и без этого я все равно счастлив опять видеть людей. Вы всегда были так довольны, когда я вас возил. Кричали, смеялись, пальцами показывали. Вы тогда были счастливыми.
А потом пришли плохие игрушки и подкопали мне рельсы, так что пришлось остановиться. Они вытащили из вагонов моих пассажиров и убили. Я хотел им помешать, но я ничего не мог сделать. Они были быстрые и сильные, а я не могу сойти с рельсов. У меня даже рук никаких нет. Я мог выпускать пар, чтобы держать плохие игрушки подальше, но так я мог защитить только себя. Если пускать слишком много пара, я бы сварил своих пассажиров.
И я закрыл глаза, чтобы не видеть, как они погибали, но крики все равно были слышны. Казалось, они длятся вечно. А потом плохие игрушки оставили меня в покое. Они боялись, что если они меня поломают, я взорвусь. Я и так мог взорваться и убить их вместе с собой, но я боялся. Я так недолго был живым, и я боялся умереть.
Меня спас Плюшевый Медведь. Он починил мои рельсы и запустил меня снова. И нашел вещи, которые надо было возить с места на место. Снова дал мне смысл и цель жизни. Он часто так делает — он же Плюшевый Медведь. А теперь у меня снова есть люди-пассажиры. Я вам не могу передать, как я счастлив. Я все это время хотел быть смелым. И на этот раз я буду, я обещаю. Я погибну, но не дам обидеть моих пассажиров.
— Да не пытайтесь вы его утешать, — сказал Морской Козел, когда голос Эдвина захлебнулся слезами. — Он меланхолик и от слез ржавеет. Набери скорость, Эдвин. Чем быстрее мы доберемся до Города Игрушек, тем мне будет приятнее. Здесь спорная территория, и вы, люди, даже представить себе не можете, как тут спорят.
— Не слушай его, Эдвин, — твердо сказал Медведь. — Ты достаточно быстро едешь. На этот раз не надо показывать нам рывки. Вспомни, как было в прошлый раз.
— Не волнуйся, Медведь! — отозвался поезд. — Все будет хорошо. У меня на борту снова люди!
И он весело запел, аккомпанируя себе пыхтением и свистками, стуча колесами через зеленую равнину.
Скорость он держал постоянную — двадцать миль в час, и повстанцы постепенно привыкли к мерному качанию вагонов. Джиль даже чуть не задремал. Делать было нечего, и смотреть тоже мало на что. Однообразный травянистый пейзаж. Ни деревьев, ни плантаций, и пока что — никаких признаков войны. Только бесконечное море качающейся травы и перерезающие его серебристые рельсы. Флинн предложил перекинуться в картишки, но, увидев более чем профессиональные движения, которыми он их тасовал, все вежливо отказались. Финли вдруг вспомнил вопрос, который хотел задать, и наклонился к Медведю.
— Кто похоронил солдат с десантного модуля? И зачем?
— Это мы, — ответил Медведь. — Мы с Козлом. Спасти людей мы не успели, но прогнали плохие игрушки, пока они не забрались в корабль. Козел может быть свирепым, когда приходится. А тогда он чуть не вышел из себя, снова увидев столько мертвых людей. Мы сломали двигатели корабля и похоронили его от греха подальше. Плохие игрушки отчаянно стремятся выбраться за пределы планеты, понимаешь, и дальше вести войну с человечеством. Я хотел было закопать или хотя бы спрятать и ваш корабль, но времени не было. Это можно будет сделать позже.
— Не беспокойся, — сказал ему Финли. — Там столько ловушек всех видов, так что не позавидуешь тому, кто полезет в корабль, не зная кодов запуска.
— До чего же вы, люди, хитрые! — восхищенно покачал головой Медведь. — Но не будь так уверен. Из игрушек тоже некоторые научились быть хитрыми.
К этому он ничего не собирался добавлять, так что Финли откинулся обратно на свое сиденье. Джулиан сумел устроить так, чтобы сидеть рядом с ним вместо Евангелины, и теперь молодой эспер наклонился и настойчиво зашептал ему в ухо:
— Считай меня параноиком, если хочешь, но не слишком ли мы доверчивы? То есть откуда мы знаем, что эти двое — хорошие? Потому что они так говорят и симпатично выглядят? Потому что мы видим персонажей, к которым с детства привыкли и любим? Но не будем забывать, что, по их собственному признанию, они просто дикие ИРы, которых создал и запрограммировал Шаб. И по всему судя, они вполне могут нас завезти на ритуальное жертвоприношение, где на нас навалятся все, пока мы еще живы.
— Нет, — ответил Финли. — Не думаю. Плюшевый Медведь так не сделал бы. Если бы он хотел нашей смерти, у него и у Козла была уже масса возможностей. Пока что они пытаются нас только заговорить до смерти. И вообще, если не доверять Плюшевому Мишке, кому же тогда доверять? Тут они оба качнулись на сиденьях — Эдвин резко снизил скорость, и теперь почти полз. Люди посмотрели вперед, но ничего не увидели. Плюшевый Медведь встал на сиденье и стал всматриваться вдаль, приложив лапу козырьком.
— Что там, Эдвин?
— Рельсов нет, кто-то опять их снял. Через несколько миль впереди.
— Не вижу, — возразил Финли.
— У нас глаза сделаны лучше человеческих, — пояснил Морской Козел. — Мы видим на много миль.
— Я вижу, — подтвердил Джиль. — Вроде бы ничего страшного. Мы можем их починить?
— Конечно! — сказал Эдвин. — Я теперь всегда вожу с собой запасные — на всякий случай. Если вы поможете, мы в час уложимся.
— Ладно, — решил Медведь. — Подвези нас так близко, как только сможешь, и там остановись.
Он снова сел, тяжело морщась. На этой круглой мохнатой морде такое выражение казалось неуместным.
— Не нравится мне это, — вдруг сказал он, обращаясь к Финли и Джулиану. — Здесь рельсы портить незачем — только чтобы помешать нам ехать. И поскольку Эдвин, Козел и я не стоим таких хлопот, это значит, что плохие игрушки узнали про вас. А это значит, что мы глубоко в луже.
Финли огляделся. Во все стороны тянулась зеленая равнина, открытая, пустая и безобидная.
— Вроде бы все безопасно.
Медведь вдруг испустил глубокое горловое рычание.
— Никогда этому не верь. В Стране Вечного Лета — никогда. Здесь все может быть не так, как кажется.
— И ты тоже?
— И я тоже. Я более не невинен.
Поезд медленно остановился, пустив облако пара. Плюшевый Медведь и Морской Козел спрыгнули и поспешили вперед. Люди чуть отстали, втайне радуясь возможности вытянуть ноги. Поезд и его вагоны на долгое путешествие рассчитаны не были. Медведь дал им сигнал оставаться на месте, пока они с Козлом исследовали повреждение. Эдвин нервно выдохнул пар и тут же извинился. Медведь склонился над снятыми рельсами и стал их задумчиво рассматривать. Полдесятка шпал было разбито, вокруг валялись осколки. На их месте остались в траве неглубокие ямы, где виднелась потревоженная темная земля. Медведь присел возле, и Козел, нахмурившись, протянул руку оттащить друга назад.