— Чтобы мы покупали у вас то, что сейчас делают гномы. Замечательный план.
— Значит, вам не нужна наша помощь? — сухо уточняет посол.
— Помощь принимают от равных, — нарочито любезно поясняет Карел. — А ваш Юрий…
— Что?.. — Тифаний багровеет.
— Торгуется, — вздыхает Карел. — Право же, странно видеть в короле замашки рыночного торговца. Даже если король и не вполне, хм… законный.
— Потрудитесь объясниться, ваше величество, — чеканит Тифаний.
Карел склоняет голову набок и медленно оглядывает Тифания — с сапог до насупленных бровей.
— Может, господин посол, вам еще и удовлетворение дать? На шпагах? Вы, я смотрю, ощущаете себя победителем… Так вот, уважаемый, то, что вашему Юрию удался переворот, еще ни о чем не говорит. Захватить власть проще, чем удержаться у власти. Не лезьте в чужой кошель, не придется о своем плакать.
— С чего вы взяли, — внезапно охрипшим голосом спрашивает Тифаний, — что в Двенадцати Землях переворот? Король Андрий не пережил смерти любимой супруги, увы, но так бывает…
— У короля Андрия остались дети. Младший сын Егорий — ему, если я не ошибаюсь, сейчас должно быть девять лет. И старший — Валерий, законный наследник.
— Егорий слишком мал, — разводит руками посол. — По нашим законам принц имеет право занять престол лишь по достижении совершеннолетия, отслужив воинскую службу, как подобает мужчине, и, более того, показав себя достойным в каком-либо ином, важном для государства деянии. А Валерий… где он, тот Валерий?! О нем уж два года не слышно… Говорят, он погиб. Печально, однако…
— Говорят, что жеребцов доят, — цедит сквозь зубы Лека. Черная, безумная ярость захлестывает его, и сдерживаться становится все труднее. — То-то Юрик себя достойным показал, в папашкином парадном отряде…
— Прощайте, господин Тифаний, — усмехается Карел, с явным удовольствием любуясь застывшим лицом посла. — Не смею более вас удерживать. И не забудьте: глупо зариться на чужое, не умея удержать свое.
— Аудиенция окончена, — почти шепотом подсказывает отец Готфрид.
Посол Юрия резко разворачивается, оставляя на паркете две полукруглых царапины, и выходит, впечатывая в пол шаги с силой, ясно показывающей степень понесенного оскорбления.
Карел разжимает стиснутый кулак. Сверкает под падающим из окна солнечным лучом ограненный восьмигранником прозрачный камень.
— Так, значит, действуем, — деловито сообщает Карел. — Жду всех у себя через час. С докладами.
Тут только Лека приходит в себя. Острое желание пришибить «господина посла» — желательно насмерть! — отпускает слишком медленно. А он еще полагал, что умеет держать себя в руках! Но Карел… Карел-то, в какие игры здесь играл?!
— Ты его провоцировал…
— А то! Пока ты провожал Серегу, мы устроили небольшой совет. Я, отец Готфрид, сэр Оливер и посланник Подземелья. И сошлись на том, что ваш Юрий опасен, а значит, глупо давать ему время на укрепление власти. — Карел зло усмехается: — Да, я его провоцировал. Добавлю, ты тоже неплохо подыграл.
— Ну и? Хочешь сказать, ты собрался с ним воевать?
— Э, брат Лека! Ты упустил самое важное.
— А именно?
— Твой кузен раззявил пасть на Зеленчаковую.
— Понимаю, — после недолгого молчания бормочет Лека.
— Он придет, — Карел ухмыляется — кривой ухмылкой Лютого, — обязательно придет. Скоро. Он будет торопиться изо всех силенок, ведь Таргала так слаба. Но в тот день, брат Лека, когда он перейдет нашу границу, ты станешь королем в своей стране.
ВСТРЕЧИ
1. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене
— Интересно, — тянет Серж, когда брат библиотекарь откладывает перо, — а куда это он Серегу провожал? Ну, пока у Карела совет был?
И правда, спохватываюсь я.
Надо же, чуть не упустил!
— Вечером погляжу, — обещаю я. — Мне, пожалуй, помолиться надо. Никак ярость Лекина не отпустит… Помрачение, да и только.
Серж молча качает головой.
2. Брат Покаяние
— А он какой?
— Несчастный. — Я отвечаю не задумываясь и сам удивляюсь ответу. Дед бы обиделся, точно…
— Почему? — спрашивает Софка.
— Да ты представь, ему всю жизнь сломали! Из него монах, как из меня гном подземельный.
Софи хмурится:
— Серенький, а вдруг он все равно не захочет?
— По крайней мере, у него будет выбор.
Какое-то время мы едем молча. Мой гнедой нежно перефыркивается с Ласточкой, Софка вертит головой, хотя, как по мне, глазеть не на что. Голые деревья, голые поля… мрачно, сыро, скучно. Навязанная Карелом охрана нам не мешает: четверо едут на двадцать шагов впереди, еще шестеро — на двадцать позади. Пока Софи молчит, я думаю об отце. Правильно, что мы уехали из Корварены именно сейчас. Я не смог бы спокойно встретиться взглядом с его убийцей. Политика, будь она неладна…
— Серенький, а море, оно какое?
Незваная тоска накрывает меня.
— Оно похоже на степь перед рассветом. Только запах другой. Такой, знаешь… затхлый и свежий одновременно.
— Так не бывает. — Софка смешно морщит нос. — Серенький, ты опять меня дуришь!
— А еще там волны, — говорю я.
— Я знаю, что в море волны, — надменно сообщает Софи.
— Они шумят. Иногда тихо, а иногда так, что перекрикивать приходится. И птицы там тоже другие. Но все равно оно похоже на степь.
— Ой, Серенький, дуришь…
— Тогда подожди, пока доедем.
— А скоро?
Я слушаю Софкин голос — голос у нее не изменился, как был детский, так и есть; но сама она повзрослела. Невеста, надо же! А Карел-то, Карел… Вот не ожидал от него такой прыти! Раз-два, и окрутил…
— Серенький! — Софи дергает меня за рукав. — Так скоро доедем?
— Скоро. Наверное.
От Карела и Софи мысли мои снова перекидываются на дом. Мне трудно поверить, что у нас с Софкой нет больше отца, что сразу, в одну недобрую ночь, погибло столько людей, которых я знал… с которыми вырос, которых любил. Мне кажется, без них и Славышть не будет Славыштью.
— Серенький, а Готвянь, она красивая?
— Тебе понравится.
— Карел сказал, что подарит ее мне.
— Что-о?!
Женишок, прах его побери…
— Он сказал, что так будет правильно. Потому что это был бы мамочкин город, если бы мамочка не вышла за папочку. — Софи вдруг замолкает, кривит губы, и теперь уже я беру ее за руку. Сестренка сглатывает, сопит носом. Она не любит плакать при посторонних — и не простит себе, если разревется в дороге.
— Тебе там понравится, — повторяю я.
Софи вздыхает — и продолжает свою болтовню:
— А еще он сказал, что будет просить нашего деда, чтобы он управлял там… ну, как бы за меня. А я думаю, вдруг дед не согласится? Что мне тогда делать?
— Карел пускай думает, — ехидно предлагаю я. — А то — ишь, хорошо устроился! Свалил головную боль на невесту! Ему-то, понимаешь, Готвянь и даром не нужна, только тяжелые воспоминания от нее, и все такое…
— Почему?
— Есть почему… — Я вспоминаю больные глаза Карела… хриплый смех… бессонную ночь, безобразную попойку на полпути в Корварену, зычные голоса герольдов. — Уж поверь, Софка, есть…
…И вот уже видны впереди острые крыши, и белеет в ранних сумерках городская стена… Филипп, командир нашей охраны, придерживает коня, интересуется:
— Что дальше, Серж?
— Обитель знаешь? — спрашиваю я.
— Чего ж не знать.
— Как лучше — сразу туда или с утра?
— Серж, с королевской грамотой ты можешь ввалиться туда хоть посреди ночи, — скалится Филипп.
Ох, сомневаюсь, думаю я. А если и так… Это Лютый об церковь ноги вытирал, а Карелу отношения портить ни к чему!
Вопрос решает Софи.