Предал он своего родственника, позабыл о мести, не начал справедливую, традициями требуемую файду. Такого отродясь в земле Нодд не бывало, чтоб безнаказанно оставить порушение своего замка, смерть сородича, гибель клана фратрии.
И то не все. Предлагали наемники скореновские, за малый выкуп отдать пленницу, да лорд отказал. Затаил на сенешалевну обиду, когда гостивши в крепости, недостойное предлагал, да был отвергнут. Мстя бесчестно, прилюдно заявил, что мол его солдаты в замке соломенные матрацы имеют и других подстилок им не надобно. Хохотал громко и холопы его смеялись обидно.
Вот узнав эту историю помрачнел Сигмонд, глазами похолодел да и собрался, как сам сказал, на охоту. Три дня пропадал, после объявился, без добычи, но весел. А в скором времени слух прошел о страшной, таинственной смерти Гильдиного обидчика.
А случались и другие заботы. Довелось опять вынимать мечи из ножен, привелось Волкам науку Сигмондову в бою применить.
Пришли один раз к властителю старосты сельские. Провели их в господские покои, в парадную залу. Сигмонд, вняв настояниям подруги, ожидал их в кресле, приняв вид «гордый и внушительный». Леди Гильда важно восседала одесную рядом, по левую руку расположился Ингренд.
Сбросив шапки, земно поклонившись, обратились ходоки к лорду:
— Бьем тебе челом, батюшка ты наш, на злой люд. Мы от сохи народ, с земли живем своею силою, не чужою. Лукавством промышлять не умеем, браниться да тягаться с лихими людьми ненаучены.
С теми словами на колени пали, лбами в по ударились, да и застыли в такой позе.
Поглядел Сигмонд на лохматые затылки, на подъятые зады поселянские. Хмыкнул, пожал плечами.
— Да говорите яснее. От чего спасать?
Ходоки еще о плиты постукались, старший продолжил:
— Мы, лорд ты наш, Бугха благостного милостию, батюшкиным благословением, матушкиным научениям, народ честной, добрый, не корыстный. Ратями мы не стояли, полками мы не хаживали, в сечах не ведовались. Хотим, свет наш солнышко, быть оборонены тобою, лордом нашим владетельным, витязем славнейшим, Зверя-Кролика изъевшего, лапку Его носящего. Ить те смутщики да воры, разбойный люд, нас маломочных оратаев испродать норовят, жиров наших лишить, животы оскудить. Вовсе тошно приходит — аки бешенные псы рыскают, коли не слясять, то отберут нечестно. Над женами глумятся, дочек изобижают охально. Нетути нам спасу вовсе, едино на тя упование, едина на тя надежа. Оборони, витязюшко, избави от напасти.
Закончил и, опять, в ноги повалился. И сотоварищи его голов не поднимают. Робко ответа дожидаются.
— Да что такое? — Недоуменно обратился Сигмонд к Гильде. — Чего они хотят, ты понимаешь?
— Да чего там понимать. Дело простое. Просят защитить их от разбойников. Говорят, сверх меры донимать стали мужиков, на тебя одного их надежда.
А Сигмонд, брови нахмурив, сказал строго старостам:
— Так что ж вы раньше молчали. Расправимся с этим бандформированием. Давно пора. Законность и порядок наведем. Это я вам, со всей ответственностью заявляю. Но и вам, в стороне стоять не годится. Собирайте людей, пусть вооружаются подручными средствами, будем вместе проводить операцию. Вставайте с полу и за дело.
Поднялись старосты, кланялись, растеряно глаза выпучивали. Думали: — Эка муж высокородный глаголет, вроде внял мольбам нашим, да вот… Непонятно.
Гильда, затруднения поселян угадав, белозубо улыбнулась тому, кудрями потрясла.
— Мужики, — сказала, — лорд, господин ваш великодушно просьбу уважил. Для той цели пришлет отряд ратников, да людей нынче мало. Велит он вам всем миром злодеев бить. Берите вилы да рогатины, готовьтесь выступать за правое дело. А иначе, собачьи дети, лорд своих людей, за ваше добро холопское губить не будет.
Поняли, лапотные?
Услышав знакомую речь, да ладную, понятливо заулыбались. Снова попадали на колени, лбами о камень пола. — Свет ты наш лорд-благодетель. Все, как велишь выполним. Можешь не сумневаться.
С тем, обрадованные, разошлись по своим домам. Там, собрав сходки, объявили повеление лорда. Мужики бороды поскребли, тригоном себя осенили, поохали, для порядку, но пошли, покрякивая острить секиры, править рогатины охотничьи.
А в недолгой поре и сам Сигмонд дружину привел. Волкам, тем разыскать разбойный притон дело не трудное. В один день окружили, все пути для отступа перегородили, отряды подвели. Вокруг леса заставы повыставили и накрыли всю вольницу в одночасье.
Схватка бала кровавой, но короткой. Разбойничья доблесть известная — ночью всем скопом крестьянский двор громить, над беззащитными поселянами издеваться. А в правильном бою себя показать, кишка тонка.
Витязь, на белом, как облако скакуне, лихим ударом, напрочь отсек атаману голову. Волчья дружина ударила молчаливым строем. Яро рубила мечами, колола копьями, разом смяла вражьи ряды, вклинилась в расстроенные боевые порядки. Следом, с криком и гиканьем в пролом ввалились поселяне. Били зло, от души, с крестьянской упорностью свирепо мстили за многие обиды и разорения.
Кого насмерть порубали, кого повязали, а тех немногих, кому удалось бежать из битвы, дозоры на кордонах попереловили.
Победно вернулись в село, откуда поход начали. Сигмонд, как подобает, разместился со своими людьми в доме старосты. Снял ратный шлем, раздел доспех. На дворе вымылся колодезной водой, насухо вытершись, вышел к людям на площадь.
Село большое, народу много, так еще со всей округи набежали порадоваться, почествовать своего властелина. Старики, опираясь на клюки, детишки малые мамаш за подолы держат, бабы с младенцами на руках, девчата краснеющие, наливающиеся привлекательностью, безусые пареньки и, конечно же детворы бессчетно. Всем поглядеть хочется, всем хочется к празднику приобщиться. Всю площадь запрудили, толкутся, галдят, смеются. Иные, чтоб лучше видеть было, на крыши домов, что по краям площади построены, позалазили, все заборы пообсели, на деревьях, словно воробьи, взгромоздились. Ждут лорда, его суда над супостатами.
У дома старосты, молчаливы, суровы, рядами стоят дружинники. С боку от них поселянское ополчение, те, кто сегодня в битве были. Так и вышли на площадь с оружием, на лицах изображают важность, бороды расчесаны, груди колесом. Орлы, орлами. Победители.
У ворот сельского храма, на перекладине висящий, звонницы ведь не было, дребезжащим звуком брякнул старый колокол. Народ притих.
По команде Ингренда, кланщики вывели пленных разбойников, хмурых, связанных сыромятными ремнями да веревками. Ударами копейных древков, поставила на колени. Поселяне улюлюкали, кидались землей, гнилым овощем, костерили на чем свет стоит.
Внимательно Сигмонд посмотрел на злодеев, оглянул толпу, поднял руку. Помалу шум стих.
— Я их преступлений не знаю. Они вас грабили, вам их и судить. — И отвернулся.
— Смерти им! Смерти! — Зашумели поселяне.
Спорили, кричали не долго. Прислушались к мудрым речам сельских, бывших там старост. Присудили повесить, а чтоб было то с пользой, то у межевых знаков, да рядом с поставленными Сигмондом заставах на большаках, у края владений. Для острастки. Чтоб другим разбойникам путь-дорога в эти края была заказана. А для вящего научения, провести полоненных по всем весям феода, и в каждом бить кнутом.
Толпа одобрительно гудела.
Сигмонд, обернувшись к Ингренду, тихо спросил:
— А нельзя ли как ни будь погуманнее. Больно уж зверски получается.