В ежедневном расписании Ивана Щебнева есть слова, а есть условные значки. Даже надежная секретарша, верстающая для меня график, не обязана быть в курсе деталей рабочего процесса. Я ей доверяю, но так спокойнее. Заранее поставить нужный значок на нужное место, вовремя напомнить мне о плановом рандеву — вот и все ее функции. Дальше я сам. Служба президентского советника по кадрам должна быть не столько опасна или трудна, сколько не видна. Про мои встречи в теленовостях не скажут, и слава богу.
Я вышел из-за стола, обогнул кресло, вступил в служебную зону. Пора менять прикид. Никто не ходит в лес в акваланге и ластах, а на романтическое свидание — в телогрейке и валенках. Форму одежды диктует содержание встреч: каждому свое.
Гардероб у меня подобран на все случаи жизни. Есть и ситец, и парча, и кевлар. Хотя бронежилет сегодня без надобности. Эти господа, конечно, тоже устраивают разборки, но строго между собой. Со всеми прочими делить им нечего, они и так — короли.
Открыв платяной шкаф, я повесил на свободное место деловой костюм, в котором еще утром гонял тараканов. Туда же, в шкаф, я отправил и галстук. Сменил скромную белую рубашку с высоким воротом на ярко-зеленую, от Thomas Pink, с двумя нагрудными карманами и клапанчиками на рукавах. Влез в джинсы, надел пиджак от Baroni, критически оглядел себя в зеркале со всех сторон.
М-да, картинка, достойная кисти Александра Эм Шилова. Бархатный пиджак смотрится на мне вызывающе вульгарно, тем более в такое время года. Однако для сегодняшних визави изысканность — дурной тон. Даже мой Baroni почти на грани фола. По-хорошему, мне полагалось бы влезть в канареечный пиджачище с люрексом и обуть добрую половину пальцев на руках в червонное золото. Но это уж хрен вам, достопочтенные господа. Перебьетесь. Кое-какую разницу между кремлевским функционером моего ранга и вами, пугалами огородными, невредно и подчеркнуть. Чтоб видна была дистанция.
Из моего рабочего кабинета есть еще один выход, помимо главного, — через заднюю раздвижную панель посудного шкафа. Тот кажется древним и ветхим, но эта ветхость мнимая: внутри там жесткий металлический каркас. Сразу за панелью открывается узенький внутренний коридорчик. Он тянется недолго и завершается тусклой стальной дверью, которая ведет в служебный лифт. О нем у нас многие не знают, а немногие знающие помалкивают. Наше здание не вчера строилось. Не я первый ухожу отсюда в анонимное плаванье.
Лифт двинулся вниз плавно, почти беззвучно. Эта конструкция раза в полтора-два старше меня — и ничего, работает.
Как я выяснил, моду идти в народ другим путем ввели тут после Хрущева. Нужда заставила. Кремлевские старцы еще не были старцами, зато их законные подруги годились лишь для музея. Клуб первых мужей СССР нашел лазейку: сквозь сверхтайные ходы, припасенные на случай ядерной атаки. Игра в Гарун-аль-Раши-да раньше других надоела Брежневу, а самым частым ходоком до последнего оставался товарищ Пельше Арвид Янович. Он же был в Политбюро главным «ястребом», выступая против замирения со Штатами. В случае разрядки уровень атомной секретности был бы понижен и могла всплыть правда о его небоевых походах на сторону. В день, когда Брежнев и Картер все же объявили детант, Арвид Янович не стал здороваться с Леонидом Ильичем, вышел из Политбюро и через три шага демонстративно умер. В Риге некоторые историки до сих пор считают, что Арвид Янович был скрытым латышским патриотом, бросившим вызов советской империи.
Российская историография казуса этого, конечно, не подтверждает. В учебниках сказано, будто Пельше отбросил коньки только через год после Брежнева… Хотя и про этот лифт ни в одном учебнике не написано. Мы по-прежнему — самая неизученная страна в мире. После Северной Кореи, разумеется.
Я спустился в подвал, откуда по боковой лестнице перешел на нулевой уровень гаража. Там меня ждал черный «мерин» класса «S» с водителем и охранниками — двумя крепко сбитыми приземистыми бульдогами под пятьдесят.
— Вы поели, господа? — спросил я, подойдя к машине. — Или, может, прихватить вам что-нибудь из нашей столовой?
Фраза моя была почти ритуальной. Не было еще случая, когда моя охрана забыла своевременно подкрепиться.
— Да нет, спасибо, Иван Николаевич, мы обедали, — отозвался ближайший из моих бульдогов. — Сосисок навернули по две порции.
— С кетчупом, — добавил второй бульдог. — Самое то.
Мне открыли дверцу, и я влез на заднее сиденье. В моделях «S» много всяких полезных технических примочек, но салон тесноват.
— Сейчас в Хоромный? — Шофер повернулся ко мне. Я кивнул. Шофер у меня по паспорту Санин, а охранники — Гришин
и Борин. Такие короткие фамилии, по словам старика Серебряного, при коммунистах доставались лучшим евреям-эстрадникам — всем этим Боруховичам, Файнциммерам, Вайнштокам — по блату и за бабки. А в гэбэшной «девятке» те же фамилии давали даром, вместе с пайком и кобурой. Охране нельзя быть длиннее двух слогов. Мало ли что? Пока объект орет «Нечипоренко!», его сто раз успеют подстрелить.
Мы тронулись. В подземных лабиринтах Санин ориентировался лучше всех. Зная конечный пункт, водитель находил наивыгоднейший путь наверх. Вот и теперь мы вынырнули на Ильинке, чтобы по Большому Черкасскому двинуть к Сретенке. Оттуда до Садового рукой подать.
Чего Санин не умел, так это рассасывать пробки. Мигалку включать я не велел, и на внутренней стороне кольца мы потеряли четверть часа. В подземке вся дорога заняла бы минут двенадцать. Когда обстоятельства позволяли, мы с Гришиным и Бориным не гнушались метро: польза важнее понтов. Но в Хоромный являться пешком нельзя из соображений тактики. «Мерин» для местных — вроде как правильная тотемная раскраска для индейца с понятием. Приедешь на «ниссане» или «тойоте» — никакое знание пароля не прокатит.
— Ждите меня здесь, — скомандовал я охране, как только машина въехала в Хоромный тупик и притормозила на стоянке у магазина Синькова. — По сторонам поглядывать, но внутрь не соваться.
Хотя лицо мое было заранее укрыто темными «хамелеонами», перед дверью я все-таки не выдержал — украдкой огляделся по сторонам.
Сделал я это инстинктивно, браня себя за пережитки совковой морали. Грешен, я не научился заходить в такие заведения с бывалой улыбкой и гордо поднятой головой. «Резиновая Зина», где мы обычно устраивали свидания с тремя иксами, считалась самым навороченным секс-шопом в пределах Садового. Олег Синьков, тертый жук, увел брэнд из-под носа у наследников Агнии Барто.
Камера над дверью зыркнула стеклянным глазом в сторону нашего «мерина», потом объектив спикировал на меня. Послышалось комариное жужжание: дресс-контроль пройден, вход свободен.
— Добро пожаловать, — интимным шепотом поприветствовал меня юный дистрибьютор в шапочке-презервативе из прозрачного латекса. — Желаете что-то приобрести для себя? Для подруги? Для друга?
Он гостеприимно повел рукой в сторону прилавков и многоцветных витрин, предлагая на глазок оценить широту и разнообразие выбора всей их дорогостоящей эротоманской дребедени.
— Анальные стимуляторы? — с отрепетированным наслаждением в голосе принялся перечислять он. — Вагинальные шарики? Вакуумные помпы, а? Любриканты? Вибраторы импортные, на пальчиковых батарейках? Вибраторы отечественные, конверсионные, на базе «Т-72»? Афродизиаки? Евродизиаки? Может быть, предпочитаете австралодизиаки? О-о-о-о, я советую вам попробовать…
Парень, черт возьми, был незнакомым.