Имя Анри Лаваля капитана, несомненно, смутит.
Ладно.
Капитан, конечно, знает о гениях больше, но инспектора Янга интересовали вовсе не сами гении. В том баре, говорил ли Анри Лаваль только от своего лица? И кто мог помогать ему? И что, наконец, представляет собою этот “запретный плод” с его еще невыясненными побочными явлениями?
Янг раскрыл рабочий блокнот.
“Уильям Фрост, химик. Куинсвиллская тюрьма”.
“Инга Альбуди, композитор. Отдала подвал Фросту — под тайную лабораторию. Проходит обследование в клинике Джинтано. Виделась с Лавалем незадолго до его смерти”.
“Рон Куртис, журналист. Виделся с Лавалем незадолго до его смерти”.
“Анри Лаваль, выпускник “Брэйн старз”. Возможна некая связь с торговцами наркотиками”.
Действительно, необычная компания.
Фрост, Альбуди, Лаваль, Куртис… Ну да, Фрост в тюрьме… Но что-то тут не сходилось.
Янг хмуро взглянул на доставленные из библиотеки книги. Он предпочел бы просто беседу. Но с кем?
Он потянул к себе верхнюю.
Говард Ф.Барлоу. “Исповедь звезды”. Почему бы и нет?
Янг раскрыл книгу, машинально отметив гриф: “Издательский Центр С.М.Джинтано”.
Глава вторая
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
Отрывок из книги Говарда Ф.Барлоу “ИСПОВЕДЬ ЗВЕЗДЫ”
“На самом деле, лучше всего я помню не первый и не второй день, а один из последующих, может быть, третий, сейчас трудно сказать, каким по счету он оказался.
Пятнадцать человек, весь набор “Брэйн старз”, собрали в актовом зале.
Нет, мы не сидели чинно за столом, известным сейчас как Большой стол, мы все еще сторонились друг друга. Патриция Хольт, тогда, понятно, еще не Пат для нас, крупноглазая, яркая, как ее вечно цветущий штат, сидела на стуле в углу, настороженно наблюдая за смуглым Анри Лавалем. Рон Куртис, самый долговязый, вышагивал, как журавль, под задней глухой стеной, будто его интересовали только фигурки с длинного барельефа. Серьезней всех выглядел Дэйв Килби, плотный, плечистый. Проницательно поглядывая то на одного, то на другого, он пытался затеять общий разговор, но мешал Лаваль. Лабиринт? Какой лабиринт? — не понимал Лаваль. Но, может быть, мы говорили и не о лабиринте.
Наконец, дверь раскрылась.
Доктор Гренвилл сделал шаг навстречу вошедшему и повернул морщинистое лицо к нам.
— Перед вами Сидней Маури Джинтано, основатель и попечитель “Брэйн старз”. Он хочет обратиться к вам.
Кто-то кивнул, большинство промолчали.
Сидней Маури Джинтано подошел к столу, чуть наклонясь, оперся на него руками. Его по-восточному удлиненные глаза смеялись.
— Подойдите поближе. Я хочу видеть всех.
Мы сгрудились вокруг стола.
— Сколько тебе лет? — Джинтано ткнул толстым пальцем в тщедушного очкарика.
— Восемь.
— Как тебя зовут?
— Дон Реви.
— Запоминающееся имя, Дон. Что ты можешь сказать, взглянув на меня?
Мы ждали невероятных сравнений, но Дон Реви негромко засмеялся:
— Несколько лет назад вы, наверное, перенесли малярию.
Джинтано удивленно взметнул густые брови:
— Верно, малыш. Может, ты хочешь сказать и что-то более общее о моем здоровье?
Дон пожал плечиками:
— Если не считать легкого плоскостопия, вы здоровяк.
Конечно, никто из нас не знал тогда, что Дон Реви вырос в семье известных психоаналитиков, но нас он поразил сразу.
Джинтано, несомненно, остался доволен ответами. Он ничего не упрощал, но и не собирался нам льстить.
— Вот Бэрдокк, — он кивнул в сторону окон. — Многие из вас увидели наш город впервые. Бетонные блоки; безликие строения. Вам не кажется, что все это не мешало бы снести? Вам не кажется, такая архитектура только оскорбляет?
На этот раз ответил я:
— На месте старых поселков неплохо смотрелся бы зоопарк.
Джинтано опять удивился:
— Зоопарк? Почему зоопарк, Говард?
И усмехнулся, не ожидая ответа:
— Кто еще имеет предложения?
— Я, — веско заметил плечистый Дэйв Килби. — Лабиринт. Вот что я предлагаю. А начинаться он должен прямо под нашей школой.
— Зачем тебе лабиринт? — жадно спросил Лаваль. Похоже, предложение Килби ему понравилось.
— Разве плохо иметь собственный лабиринт? Джинтано поднял руку:
— Что ж… Возможно, со временем вы получите лабиринт. И зоопарк тоже. Но для этого мы должны быть все вместе, во всем и везде мы должны действовать заодно. Здесь, в “Брэйн старз”, вас научат разным премудростям и, надеюсь, хорошо научат. Мне сдается, друзья, конкуренция денежных мешков в нашем мире, — он, несомненно, имел в виду себя, — подходит к концу. Идет эпоха гораздо более жесткой конкуренции — конкуренции интеллектуалов. Потому и создана наша школа. Ваше дело извлечь из нее все возможное, а дело мы вам найдем. Самые светлые умы не стоят ни цента, если они не вовлечены в настоящее дело.
Джинтано сунул руку в карман, потом высоко поднял ее над головой:
— Что это?
— Доллар, — твердо определил Дэйв Килби.
— Деньги, — разочарованно шепнул Куртис.
— Правильно, доллар, — Джинтано одобрительно кивнул Дэйву, потом так же кивнул Куртису. — Правильно, деньги. Но это только название, условность. На самом деле, и я говорю вам чистую правду, это и лабиринт, и зоопарк, и новая архитектура, и все другие самые важные вещи.
Десять школьных лет.
Сейчас, когда прошло еще столько же, я понимаю, как были не просты эти годы. Доктор Гренвилл, морщинистый мудрец, благодаря деньгам Сиднея Маури Джинтано, предоставил нам все практически возможное. “Все только из первых рук!” — таков был его девиз. Музыкальные пьесы Альбуди разбирались лучшими специалистами, Дон Реви. в пятнадцать лет числился среди лучших диагностов страны, о работах пятнадцатилетнего Фроста с уважением отзывались нобелевские лауреаты.
Центром нашего делового “зоопарка” всегда был доктор Гренвилл. Как великую удачу он расценивал свою встречу с С.М.Джинтано, сумевшим подвести прочную материальную базу под сумасшедшие идеи педагога. Мы раскапывали развалины храмов майя, работали в Месопотамии, архивы Капитолия и Ватикана с удовольствием принимали нас, с лекциями в “Брэйн старз” выступали Дьюи, Винер и Рассел. Мы знали, как работает компьютер и наблюдали жизнь океана из-за стекол глубоководного батискафа. Каких затрат это стоило, знал только сам Джинтано. Но, думаю, он сделал правильный выбор — работы Пауля Херста, Уильяма Фроста, Дона Реви, Дэйва Килби, Патриции Хольт, книги Куртиса и Лаваля… С некоторых пор дела Джинтано определялись именно успехами “Брэйн старз”.
Специализацию Пауль Херст проводил в Италии, где еще художнику работается лучше? Фрост продолжил свои работы в Кембридже, в этом маленьком месте на большом холме, как говорили когда-то индейцы-алгонкины, понятно, не подозревавшие, что со временем на месте их бедных вигвамов вырастут корпуса Массачусетского технологического института. Дэйв Килби стал своим человеком в ИБМ, я обошел вокруг света на паруснике, что помогло мне написать “Третью молитву”, до сих пор не выпавшую из списка бестселлеров. Рон Куртис, параллельно литературным занятиям, изучал восточные кухни, его рецептами до сих пор пользуются лучшие мастера “Четырех сезонов”, “Павильона”, “Линди”, даже “Лючоу” и “Мамы Леоне”. Дело, собственно, не в том, чему нас учили, дело в том — как нас учили. Дело в атмосфере, в культа разума, который нас окружал. Мы постигали мир самозабвенно и безудержно, а это и есть истинная учеба.