Еще одного шквала оскорблений мы не потерпим.
И в трубке зазвучали гудки отбоя. Кибо тут же попытался разыскать Кимати. В конце концов ему удалось связаться с Нджомо.
– Что‑нибудь случилось? – спросил молодой человек.
– Беда, – коротко ответил Кибо. – Я хочу, чтобы на ближайшие два дня ты отменил все выступления Кимати. Пока я не переговорю с ним, он нигде не должен появляться.
– А что такое?
– Мне позвонил посол Великобритании. Он требует, чтобы Кимати перестал нападать на его страну.
– И что из этого?
– Делай то, что тебе говорят! – рявкнул Кибо и бросил трубку. Снова попытался связаться с Кимати. В час дня ему это удалось: кандидат взял трубку в своем «люксе».
– Джон, это Мэтью Кибо.
– Как тебе понравилась моя сегодняшняя речь?
– Превосходная речь. – Кибо помолчал. – Джон, у нас проблемы. Я отменил все твои выступления на ближайшие два дня. Можешь ты сказаться больным?
– Зачем?
– Ситуация очень сложная. До выборов двадцать дней. Пора устанавливать более дружеские отношения.
– С Тику? – пренебрежительно бросил кандидат. – Кому нужен этот старикашка?
– С англичанами.
– Пусть сначала отдадут бивни!
– Джон, ты говоришь со мной, а не с избирателями.
Это я нашел тебе эту идею.
– Я не успокоюсь, пока бивни не вернутся в Кению!
– Джон, пока я не давал тебе плохих советов, не так ли? Ты должен мне верить. Если ты перестанешь клеймить англичан, у тебя есть шанс выиграть выборы. Если нет, обещаю тебе, ты проиграешь.
– Никто не вправе приказывать Джону Эдварду Кимати! – проревел кандидат. – Я никого не боюсь, будь то страна или человек, и не позволю заткнуть себе рот! Пусть привозят свои пушки. Я готов к войне.
– Они привезут не пушки. Можешь ты остаться в Малинди, пока я не прилечу и не поговорю с тобой?
– Завтра утром я должен выступать в Лами‑Тауне. Если хочешь поговорить со мной, прилетай туда.
– Твое выступление отменено.
– Тогда я выйду на городской перекресток и выступлю там. Мне не заткнут рот, пока бивни не вернутся в Кению!
Кибо швырнул трубку на рычаг, вновь попытался дозвониться до Кимати, но в ответ слышались лишь короткие гудки.
Еще час он просидел на телефоне, а потом поехал домой, прекрасно осознавая, что его кандидату уже не стать будущим президентом.
Нджомо пересек кабинет и выключил телевизор.
– Я считаю, что это одна из его лучших речей! – воскликнул он.
– И к тому же одна из последних, – добавил Кибо. – Включи телевизор.
– Зачем?
– Потому что я могу отличить угрозу от блефа.
– Ты насчет посла Великобритании? – спросил Нджомо. – Что он может сделать! Чем громче он будет протестовать, тем выше взлетят шансы Кимати.
– Тебе еще многому надо учиться. – Кибо откинулся на спинку стула, наблюдая за перипетиями разворачивающейся на экране исторической драмы.
Нджомо просидел рядом с ним двадцать минут, потом поднялся, подошел к столу, на котором стоял компьютер.
– Ты не возражаешь? Хочу посмотреть рейтинг трансляции его выступления.
– Смотри, конечно. – Он тоже встал, шагнул к окну, выглянул.
В центре Городской площади по‑прежнему высилась статуя Джомо Кениаты. Проехала машина «скорой помощи» с включенной сиреной. Две сотни испуганных птиц взлетели с веток.
– Неплохо, – прокомментировал Нджомо появившиеся на дисплее цифры.
– Особенно много телезрителей на побережье.
– На побережье сто пятнадцать градусов*[6], – напомнил Кибо. – В такую жару им не остается ничего другого, как сидеть дома и смотреть телевизор.
Внезапно он вернулся к креслу и уставился в экран.
– Этого я и ожидал.
Нджомо выключил компьютер, повернулся к телевизору.
– Мы прерываем нашу трансляцию, – прозвучал маслянистый, обволакивающий голос, – чтобы передать специальное сообщение.
На экране возникла резиденция президента Тику в Мутайга. Джозеф Тику и сэр Пик стояли на каменных ступенях, окруженные репортерами.
– Я вас надолго не задержу, – предупредил Тику.
Репортеры придвинулись.
Сегодня утром, в одиннадцать тридцать, то есть пятнадцать минут назад, правительство Кении завершило дружественные и конструктивные переговоры с правительством Великобритании, которое представлял посол сэр Роберт Пик. В полном соответствии с итогами наших переговоров бивни Слона Килиманджаро завтра в полдень будут выставлены на всеобщее обозрение в Национальном музее Найроби.
Старый президент пожал руку Пику и лучезарно улыбнулся прямо в камеры. Кибо почувствовал, что улыбка предназначена лично ему.
– Вот тебе и последний урок. – Кибо печально вздохнул. – Не берись за организацию предвыборной кампании кандидата с одной‑единственной идеей, если не уверен, что эта идея протянет до выборов.
– Что же нам теперь делать? – вырвалось у потрясенного заявлением президента Нджомо.
– Теперь? – переспросил Кибо. – Идти домой и отдыхать. А послезавтра постараемся придумать, что должен говорить Кимати три последние недели предвыборной кампании, чтобы достойно, а не с разгромным счетом проиграть выборы.
– А завтра?
– Насчет тебя не знаю, – Кибо поднялся, подошел к стенному шкафу, достал пиджак, надел, – а вот я пойду в музей и посмотрю, из‑за чего разгорелся сыр‑бор.
ПЯТАЯ ИНТЕРЛЮДИЯ (6303 г. Г.Э.)
Домой я вернулся после полуночи, скорее из желания переодеться, а не потому, что хотел провести ночь в собственной постели. Кивнул трехногому швейцару с Хесполита III, подождал, пока лифт сравнит мои ретинограмму и костную структуру с заложенными в его памяти, поднялся на седьмой этаж. Когда коридорная дорожка остановилась перед моей дверью, я сошел с нее, прижал ладонь к пластине сканнера, произнес звуковой код, вошел.
И оказался лицом к лицу с Букобой Мандакой.
– Что вы тут делаете? – спросил я.
– Жду вас, – ответил он, поднимаясь с кресла, в котором сидел.
– Как вы сюда попали?
– Есть способы.
Я смотрел на него, здоровенного, мускулистого, высящегося надо мной словно гора, и решил сменить тему.
– Ясно. А что привело вас сюда?
– Хотел поговорить.
– Мы вроде бы этим и занимались за обедом. Он покачал головой.
– За обедом мы пикировались, мистер Роджас. А теперь мы поговорим.
– Я это только приветствую. Вы не будете возражать, если я себе что‑нибудь налью?
– Отнюдь. Бутылки на кухне.
– Знаю, – сухо ответил я.
– У вас интересная квартира, мистер Роджас. – Он последовал за мной.
– Обычная. – Я пожал плечами.
– Я и сказал – интересная, а не экстраординарная. Я оглядел белые стены, стерильно чистую мебель.
– Что вы нашли тут интересного? Квартира как квартира.
– Она интересна тем, что абсолютно ничего не говорит о вас.