Давай вернемся домой, пожалуйста!
Билл почесал правой ногой левую лодыжку.
– Знаете, ребята, нам лучше возвратиться в город, пока с ней не случилась истерика.
– Я приготовлю завтрак, – сказала Маргарет. – Тогда мы все почувствуем себя лучше.
– Не хочу я завтракать, – захныкала Диди. – Я просто хочу домой. У меня какая-то сыпь на лодыжках, и это сводит меня с ума! – Она показала полосы белого пластыря.
– Это ядовитый плющ, детка, – сказал Билл. – Думаю, у меня то же самое.
– Быть этого не может, – запротестовала Маргарет. – Мы никогда не видели никакого ядовитого плюща на кладбище!
Дидлтоны поспешно упаковали свои вещи и удалились прежде, чем солнце поднялось над верхушками деревьев.
Перси, сама невинность, отказался выходить из своего убежища под софой даже для того, чтобы съесть завтрак, и некоторое время после Уикенда Большой Лужи держал себя холодно с Маргарет и Корнелиусом.
Они скоро простили его за неприятное происшествие, но кот был безутешен. Обидно, когда тебя наказывают за поступки, которых ты не совершал. Эту историю хозяева снова и снова рассказывали новым гостям, приезжающим на уикеид, и подмоченная репутация Перси заставляла его глубоко страдать.
В конце сезона кольцо Диди нашлось за сосновой тумбой. Дидлтоны, однако, больше не приезжали в шале. Да и Корнелиус с Маргарет больше не ходили на кладбище. Практически за одну ночь всё кладбище покрылось ядовитым плющом.
– Очень странно, – сказала Маргарет. – Никогда раньше мы не видели здесь ядовитого плюща!
– Ничего не понимаю, – сказал Корнелиус.
– Что такое «механическая кошка»? – спросила я Говарда. Он возился со стереосистемой, которая последние несколько недель работала с перебоями.
– В дни моего детства это была заводная игрушка, – сказал он, – но, думаю, они все сейчас на батарейках.
– Да нет, Джеральдина говорит о своём котёнке. Ты не возражаешь, если мы присмотрим за ним несколько недель?
– Присматривай, если хочешь, но только не впутывай в это меня. Я буду возиться со стерео, пока не добью его. Думаю, дело в усилителе.
Очень скоро мой муж сделал потрясающее открытие; невозможно быть в стороне, когда дело касается Чин-Чин.
Нам передали её в аэропорту. В вентилируемой сумке лежал едва различимый комочек меха. Он зашевелился. Он был живой. Мы положили сумку на заднее сиденье машины.
– Ну, теперь я спокойна, – сказала я. – Всё прошло благополучно.
Говард сидел за рулём, он выглядел блаженно-безразличным. Мы мчались из аэропорта, несколько превышая скорость, как вдруг раздался душераздирающий крик. Это был крик раненой чайки, с децибелами на уровне сирены «скорой помощи». Говард от неожиданности съехал на обочину и чуть не свалился в кювет.
Говард от неожиданности съехал на обочину и чуть не свалился в кювет. Мы поняли, что Чин-Чин, которой дали небольшую порцию снотворного на время поездки, очнулась и заявила о своём существовании.
– Возможно, она хочет выбраться из сумки, – сказала я, надеясь, что подобная голосовая демонстрация, свидетелями которой мы только что стали, не является образчиком обычного поведения нашей подопечной. Однако, когда я доставала её из сумки, в моей голове мелькнуло смутное беспокойство. Кто она, эта очаровательная крошка, вверенная мне? Её бледный мех выглядел гораздо более дорогим, чем мой крашеный беличий жакет. Из-за её коричневых отметин, расположенных в изящном порядке, я выглядела безвкусной, а её высокомерное поведение мало способствовало моему настроению. Что же касается небесно-голубых глаз кошечки, они были наполнены тайной, которая находилась за пределами моего понимания,
Я нервно посадила Чин-Чин, чье маленькое тельце напружинилось как стальная струна, на старый кашемировый свитер на заднем сиденье, думая о том, достаточно ли он хорош для неё.
По пути домой мы остановились у супермаркета, чтобы купить про запас кошачьей еды и выбрать кошачий туалет. Но будет ли она удовлетворена пластиковой миской или предпочитает фарфоровую или серебряную посуду?
Уходя за покупками, мы оставили кошечку на кашемировом свитере и тщательно заперли дверцы машины. Когда мы вернулись с добычей, машину окружали любопытствующие, а Чин-Чин сидела снаружи – на капоте. Заднее окно было широко открыто!
Она сидела как древний египетский идол, вытянув шею и принимая низкопоклонство толпы, очевидно считая это своей обязанностью. Я протиснулась сквозь толпу, сердце моё было готово выпрыгнуть из груди, и протянула к кошечке руки, но она с презрением отодвинулась и прыгнула на крышу машины. В толпе послышался хохот.
– Не пугайте её! – умоляла я.
Говард стал карабкаться за ней. Он делал невообразимые движения и что-то бормотал себе под нос, пытаясь поймать семимесячного котёнка. Веселье зрителей нимало не способствовало его самообладанию. Когда он в конце концов дотянулся до Чин-Чин, он был более чем «неравнодушен».
Мы ехали и обвиняли друг друга за недосмотр. Вдруг в машине подул ветерок. На этот раз открылось противоположное окно, и Чин-Чин вытянула шею, вглядываясь в пейзаж и подставляя мордочку ветру.
Я вскрикнула, Говард нажал на тормоза. Тут нас осенило. Окна открываются автоматически! Чин-Чнн случайно нажала на кнопку!.. Нет необходимости говорить, что остаток пути она провела в своей сумке, протестуя во весь голос.
Войдя в наш дом, гостья пренебрежительно обнюхала все уголки, отвергла ужин, поданный на одной из моих лучших тарелок, отвернулась от мягкой постели, приготовленной для неё, и проигнорировала игрушки, которые мы ей купили. Каждое её движение вызывало у нас озабоченность, и Говард наблюдал за ней с таким интересом, что позабыл про свои планы насчёт стерео.
– Мы слишком ей надоедаем, – сказал он немного погодя. – Давай сходим в кино и оставим её в покое. Она сама освоит дом.
Мы пошли в кино, но мысли мои были далеко. Как там Чин-Чин? Некоторые окна остались открытыми. Может ли она выбраться наружу? Предположим, она съела один из цветков и отравилась…
Наступила полночь. Мы ехали по нашей тихой улице, и моя тревога постепенно перерастала в панику: крылечки, тропинки и лужайки были заполнены соседями. Они возмущенно размахивали руками. Они протестовали против чего-то. Они выражали свое недовольство против отвратительного, орущего и громыхающего концерта хард-рока. По всем признакам он происходил в нашем доме.
Полицейская машина с мигающими огнями стояла, уткнувшись в нашу дверь.
– В чём дело? – спросил офицер. – Почему вы считаете, что можно уходить, оставив дома радио, воющее на всю округу? А ещё приличные люди.