Поначалу Ратмир не связывал прочитанного с маленьким Святополком, лежащим в соседней комнате, но, когда дошел до того момента, как Хома стал в церкви читать у гроба прекрасной панночки молитвы, липкий ползучий страх стал подбираться к нему. То и дело, отрываясь от книжки, Ратмир кидал быстрые настороженные взгляды на полураскрытую дверь. Краешек гроба с белой кружевной накидкой, свисающей в ногах покойника, магнитом притягивал его. Хотелось встать и закрыть дверь, но он не решился вылезти из-под одеяла. Это было свыше его сил. Даже шевелиться не хотелось, поворачивать голову.
«Подымите мне веки: не вижу!» Эту фразу произнес страшное чудовище Вий. И когда он увидел дрожащего от страха Хому и ткнул в него железным перстом, вся нечисть, прилетевшая в церковь, бросилась на бедного бурсака…
Дальше Ратмир не мог читать, ужас стал охватывать его. Округлившиеся глаза не отрывались от гроба. И ему вдруг показалось, что кружевное покрывало шевельнулось, голова Святополка в чепце дернулась, глаза раскрылись, а сам гроб пополз к краю стола… Он понимал, что все это чепуха, гроб не может сдвинуться с места и тем более летать под потолком, как летала в гробе своем в старой церкви панночка-ведьма. Понимал, но ничего не мог с собой поделать. Где-то в глубине сознания билась спасительная мысль, что сейчас раздастся стук и придут родители, но было тихо. Так тихо, что он услышал тоненький звон в ушах и жужжание бьющейся под абажуром ночной бабочки.
И в этот момент погас свет. Такое случалось и раньше: реконструировалась городская электростанция, иногда электричество отключали на несколько часов. Кажется, и вчера в это же самое время выключили свет. Сначала он зажмурился и натянул на голову одеяло, но стало еще страшнее: маленький розовый гроб уже, наверное, летает по комнате, а за ним, махая перепончатыми крыльями, устремились упыри, вурдалаки, вампиры — они хотят вытащить братика из гроба и растерзать… А что, если Святополк влетит в дверь сюда, на кухню? И чем ему Ратмир поможет, если сам боится высунуть нос из-под одеяла?..
Хома Брут знал какие-то заклинания и читал молитвы, а Ратмир не умеет даже перекреститься.
Он отбросил одеяло и, широко раскрыв глаза, стал всматриваться во тьму. Постепенно в черном мраке проступило окно, меж занавесями неширокие полосы ночного сумрака. Трудно даже определить, какого цвета ночь за окном: темно-сиреневая или густо-синяя? Уже можно различить лепной карниз потолка, потом неясно очертился буфет с глобусом наверху.
Рядом с буфетом что-то шевельнулось, послышался тяжкий вздох. Его богатое воображение тут же нарисовало страшное синее лицо с оскаленными зубами и горящими под буграми бровей зеленой ненавистью глазами.
«Подымите мне веки!..» — явственно прозвучал в нем неземной, как гул вулкана, железный голос.
Ратмир пошевелился на узкой койке, и с одеяла на пол соскользнула книжка. Она глухо стукнулась о пол, и ему показалось, что опять послышался тяжкий вздох… Так страшно ему еще никогда не было.
Он боялся даже выпростать из-под одеяла руку и дотронуться до своего лица.
В комнате уже не так темно, можно различить не только буфет, стоявший у окна, но и большую железную плиту в углу, и жестяной закопченный дымоход над ней. На плите белели опрокинутые эмалированные кастрюли.
Скосив глаза, он напряженно всматривался в пространство между буфетом и дверью в другую комнату, но гроба не видел. Там царили мрак и тайна.
Он почувствовал, что ему хочется выйти. Уборная находилась во дворе метрах в двадцати от дома, но вот беда — он не мог заставить себя вылезти из-под одеяла! Он лежал, косил глаза на дверь в соседнюю комнату и не знал, что делать, а выйти хотелось все сильнее…
Тогда он стал уговаривать себя, что никаких чертей, упырей, вурдалаков и Виев на свете нет, он уже не маленький, слава богу, в шестой класс перешел! И гробы с покойниками не летают, а смирно стоят, где их поставили.
И маленький Святополк лежит в своем розовом гробу на столе, накрытом пахнущей нафталином скатертью с длинными кистями… Нет ни бога, ни дьявола, ни ведьм — все это предрассудки, как говорила учительница. Тогда почему Гоголь написал про всю эту чертовщину? И так написал, что панночка и Вий стоят перед глазами как живые! И эти черти, упыри, вурдалаки, что порхают под сводами купола церкви?..
Наконец Ратмир, пересилив себя, встал с койки и, вытянув вперед руки, пошел к двери в коридор. На дверь в другую комнату он не смотрел, голова его втянулась в плечи, будто он ожидал удара сзади. В коридоре было еще темнее, чем на кухне. Нащупав засов, отодвинул его, затем отбросил толстый крючок и, передернувшись от противного озноба, выскочил на крыльцо. Здесь он почувствовал себя немного увереннее.
Прямо перед ним негромко шумели огромные деревья. Небо звездное, однако нельзя сказать, что ночь светлая. Не видно луны. В растопыренных ветвях какое-то странное шевеление, будто там прячутся крылатые мерзкие твари с дьявольским обличьем, они ждут команды Вия, чтобы всей стаей кинуться на него, Ратмира… И снова он почувствовал, как по спине пробежал холодок… Нужно было повернуться, войти в коридор и закрыть дверь, но он стоял и смотрел в парк. Ни одно окно в соседнем доме не светилось. Темное небо с неяркими звездами прорезала зловещая вспышка, немного позже послышался тяжелый гул. Он не сразу сообразил, что к железнодорожному мосту через речку приближается поезд. Гул все громче, и вот меж деревьев раз, другой полыхнули искры.
Ночь была прохладная, на руках и груди высыпали мурашки, а он все стоял и вглядывался в парк, будто и впрямь ожидал увидеть меж толстых стволов самого Вия.
В мокрой от росы траве зловеще блеснули зеленые глаза, в следующий миг раздался отвратительный визг, шипение, какой-то скрежет. Две стремительные серые тени мелькнули у самого крыльца и пропали. Но он уже сообразил, что это кошки. И оттого, что он увидел их, ему немного стало легче.
Страшно не то, что мы видим, а то, чего не видим, что рисует наше воображение.
Будто и не поблескивала на кустах холодная роса. И далекие звезды в высоком небе казались синими льдинками. Ратмир присел на перила, узкая спина его в желтой майке прижалась к прохладным крашеным доскам. Его бил озноб. Домой он не пойдет, будет здесь дожидаться родителей.
Должны они когда-нибудь вернуться?..
— Сынок, ты же как сосулька! — будто сквозь вату, услышал он встревоженный голос матери.
— Труса празднуешь, Алеша Попович? — покачал головой отец. — Не ожидал я от тебя такого!
Странно, что отец назвал его Алешей Поповичем. Обычно называет ратоборцем. Дело в том, что отец очень увлекается русской историей, собирает редкие старинные книги, даже сам пишет статьи в местную газету об истории города, в котором они живут. Эта тяга к русской старине отразилась и в том, что он своих детей нарекает редкими именами: Ратмир, Святополк, а родилась бы девочка — он назвал бы ее Олимпиадой. Прожив тринадцать лет в городе, Ратмир так и не встретил своего тезку. Да и не слышал, чтобы жил в Задвинске второй мальчик по имени Святополк.
— Я думала, ты давно спишь, — виновато заметила мать. — И решила у Поли дождаться отца… Ты давно тут сидишь?
— А-а, ерунда, я простуды не боюсь, — с трудом ворочая онемевшей шеей, хрипло сказал Ратмир.
— Какой ты Алеша Попович! — с нотками сожаления в голосе заметил отец. — Ты — язычник, идолопоклонник. Ты боишься грома и молнии, черных кошек и мышей…
— Не боюсь я кошек, — пробормотал Ратмир.
Утром он жестоко презирал себя. Даже похороны брата не отвлекли его от нестерпимой мысли, что он трус. До сих пор он не замечал за собой этого ужасного порока.
С рассветом все его страхи рассеялись, вместо них пришел мучительный стыд.