— Вия?
— Ты иди туда, купайся! — показал Ратмир направо. — А я… — И, больше не обращая внимания на девчонку, он сбросил штаны, рубашку с майкой и, цепляясь руками за железные перекрытия и прижимаясь всем телом к теплому крашеному железу, усеянному большими круглыми заклепками, медленно стал продвигаться к середине моста.
Река в этом месте была довольно глубокой, и самые отчаянные мальчишки иногда прыгали солдатиком с моста в речку. Для этого нужно было по узенькому металлическому приливу добраться до того самого места, где плавно изгибающаяся вниз ферма начинала так же плавно выгибаться вверх.
Вот с этой срединной точки и считалось особенным шиком солдатиком прыгнуть в реку.
Когда Ратмир вынырнул и, отфыркиваясь, открыл глаза, он увидел Тоньку. Она стояла на берегу и хлопала в ладоши. Значит, прыжок был выполнен по всем правилам. Бросив на девчонку небрежный взгляд, Ратмир саженками поплыл против течения. Там, впереди, журчала вода, обтекая большой плоский камень-валун. После такого отличного прыжка можно немного и полежать на нем, посмотреть на яркое небо, на редкие перистые облака, на стаю белых голубей, кружащихся над рекой.
ГЛАВА 2
Он сидел в ногах у могилы Святополка и чувствовал, как сырая промозглость остывающей земли постепенно обволакивает его. Ночь была звездной, но ущербная луна пряталась где-то в густом сплетении ветвей вековых деревьев. От крестов и каменных надгробий протянулись неровные колеблющиеся тени. За спиной мрачно чернел полуразвалившийся старинный склеп. Меж каменных растрескавшихся плит проросли молодые липы, березки, стволы которых были причудливо искривлены. Ратмир днем не раз бывал в этом склепе. Он напоминал глухой каменный погреб: серые, заплесневелые, с подтеками стены, под ногами черная вонючая вода. Три ниши пустые, а в четвертой стоит мраморный гроб с зацементированной крышкой. Рассказывали, что в нем лежат останки какого-то знатного новгородского князя, умершего от чумы несколько веков назад. Эпитафий никаких не сохранилось, потому что верхняя часть склепа обрушилась. И еще толковали, что несколько раз в году темными безлунными ночами князь встает из гроба и, гремя костями, направляется к церкви, а черти и ведьмы на помеле сворой сопровождают его, гогочут, ржут, стонут, свистят…
Ратмир стал гнать прочь тревожные мысли. Достал из кармана штанов пузатый отцовский хронометр и, напрягая зрение, стал вглядываться в белый циферблат: пять минут двенадцатого! Ему казалось, что он сидит тут уж никак не менее получаса, а на самом деле прошло всего пять минут! До полуночи еще пятьдесят пять минут. Целая вечность!
Там, за кладбищенской стеной, ждут его Тонька Савельева и Володька Грошев. Сидят на низенькой скамейке у дома через дорогу и смотрят на высокую с зеленой крышей церковь. Ратмир поворачивает голову и бросает взгляд на часовню, и кажется ему, что в одном высоком окне вспыхивает и гаснет голубоватый с прозеленью свет. И в ту же секунду за спиной раздается тихий шорох, невнятный шепот и наконец глубокий вздох. Ратмир хочет повернуть голову, но шея онемела, а по спине пробегает колючий озноб. А вдруг князь в саване именно в эту ночь выйдет из склепа?..
Он с трудом поворачивает голову: сзади никого. Только слышно, как негромко лопочут листья на гигантской липе. Потянул с реки слабый ветерок, и листья зашевелились, а он уже невесть чего вообразил! А что это белеет сразу за узкой тропинкой, пересекающей кладбище? Глаза у него начинают слезиться от напряжения, но, что белеет на высокой могиле с железным крестом, он так разобрать и не может. Снова вспыхивает и гаснет свет в церковном окне. Не обыкновенный желтый свет, а какой-то зеленоватый, неземной.
На мгновении из мрака церковной звонницы возникает округлый бок большого бронзового колокола, одна за другой начинают неясно вспыхивать макушки покосившихся крестов на могилах… И тогда Ратмир соображает, что на звездное небо выплыла луна и разбросала по всему кладбищу свои неровные блики.
Уткнувшись взглядом в корявый ствол старой липы, разломившей чугунную решетку с острыми зубьями пополам, Ратмир начинает во всех подробностях вспоминать свой сегодняшний разговор с отцом.
— Дай мне, пожалуйста, до утра твои часы?
— Ночью время удивительно медленно тянется… особенно на кладбище, — невозмутимо сказал отец и извлек из кармашка брюк тяжелый хронометр с множеством больших и маленьких стрелок. Часы отец получил в подарок от начальника дороги и очень дорожил ими. На задней крышке была выгравирована надпись: «За героический поступок Денисову Леонтию Ивановичу». Это когда отец столкнул с путей тяжеленную тележку со шпалами и предотвратил крушение поезда.
— На кладбище? — вытаращил на него глаза Ратмир. Эта редкостная способность отца угадывать мысли всегда поражала его, Отцу ничего не стоило узнать, что в школе у сына произошли неприятности или что в дневнике появилась двойка; не нужно было говорить ему: мол, так и так, учительница вызывает его в школу, — он сам догадывался. Правда, как-то мать сказала, что Ратмир совершенно не умеет скрывать свои чувства: у него всегда все на лице написано. Наверное, отец умел по лицу читать его мысли.
— Быть трусом — самое последнее дело, ратоборец, — глядя поверх его головы, раздумчиво сказал отец. — Но все зависит от человека: сумеет однажды побороть в себе страх — больше никогда не будет бояться. По себе знаю.
— Ты тоже… боялся? — изумился Ратмир. Он считал, что его отец — самый смелый человек на свете.
— Еще как! — улыбнулся отец. — Я боялся покойников, нечистой силы, колдунов, даже грома с молнией… А от нашего петуха — он пребольно клевался! — я бегал по двору как заяц!
— Я вернусь домой, когда полуночный петух прокукарекает, — улыбнулся Ратмир. Узнав, что отец тоже когда-то боялся покойников, он почувствовал себя увереннее.
— Часы не потеряй, Алеша Попович! — сказал отец, вручая ему увесистый, как камень, хронометр.
— Их не потеряешь, — сказал Ратмир, взвешивая часы на ладони.
Чтобы мать ничего не заметила, Ратмир в одежде ровно в десять вечера забрался под одеяло, а через полчаса потихоньку выскользнул из дому. Тонька и Володька уже ждали его в парке у дороги.
— Что это тебе взбрело? — спросил Володька, протягивая пучок тоненьких морковок. От нечего делать он забрался в чужой огород по соседству и натягал ранней моркови.
Тонька тоже хрустела морковкой. Поверх платья она набросила на себя материнскую шерстяную кофту, свисающую до колен, на ногах синие резиновые тапочки. Ратмир пожалел, что не захватил куртку: ночь, судя по всему, опять будет прохладной.
— Если я вернусь раньше чем через час, то отдам тебе перочинный ножик, — пообещал Ратмир приятелю. Очень уж вид у Володьки был понурый, — чего доброго, откажется идти на кладбище, а тогда и Тонька не пойдет. Ратмиру же нужны были свидетели.
Услышав про ножик, Грошев повеселел. Швырнул в траву оставшуюся морковь и вытер руки о штаны.
— Мелочь, — пренебрежительно заметил он. — Может, слазить к Новожиловым? У них вроде морковка побольше?
— Скорее бы яблоки поспевали, — вздохнула Тонька. — У Новожиловых белый апорт. Как мед! В прошлом году…
— Хватит о жратве, — оборвал Ратмир. — Скоро одиннадцать!
— Ты и десяти минут не высидишь там, — усмехнулся Володька. — Ножик с собой захватил?
— Пошли, — сказал Ратмир.