А предприимчивый Григорий Евсеевич даже обращался к нему с мелкими просьбами. Каруселин выполнял их охотно, потому что был человеком добрым, общительным и еще потому, что считал себя причастным к цирку. В конце концов, он его строил!
Военные с 1 мая перешли на летнюю форму одежды, и лейтенант щеголял в новенькой гимнастерке, перетянутой ремнем с портупеей, и чуть поскрипывающих хромовых сапогах. Видимо, это поскрипывание и улавливали чуткие уши Киндера, потому что хвост его начинал свою веселую работу еще до того, как лейтенант появлялся на цирковой улице.
Известие о том, что аккумулятор есть, было встречено Великими Вождями с удовлетворением, но без шумной радости. Великие Вожди должны быть сдержанными.
Решили в ближайший четверг отвезти аккумулятор в "вигвам".
Но в среду случилось несчастье: Гертруда Иоганновна на представлении неудачно соскочила с лошади, почувствовала острую боль в правой лодыжке и тихонько охнула. Попробовала сделать несколько шагов. Нет, с такой ногой на лошадь не прыгнешь. Но надо держаться. Публика смотрит.
Мальва, которая весело и ровно бежала по писте, внезапно остановилась, верно поняла, что что-то не так.
Павел и Петр стояли в центре манежа.
Иван Александрович остановил Дублона, соскочил на ковер и сделал знак сыновьям. Те поняли и, вскочив на лошадей, послали их вперед. Мальва и Дублон привычно побежали по кругу.
– Что? - тихо спросил Иван Александрович у жены.
– Нога.
Гертруда Иоганновна побледнела, даже грим не мог скрыть бледности. На лбу проступили мелкие капельки пота.
– Держись, - шепнул встревоженный Иван Александрович и широко улыбнулся: - An, an…
На манеже надо улыбаться.
Павел и Петр сделали стойки на руках. Потом дружно перешли на ноги. Проскакали круг, стоя на седлах. Соскочили на ходу, и, едва коснувшись ковра, снова оказались в седлах.
Зал зааплодировал.
А они все еще не понимали, почему нарушен номер, не понимали, что мать не может работать.
Иван Александрович оставил жену в центре манежа, побежал рядом с Дублоном, тихо скомандовал Петру:
– Переходи на Мальву. Вдвоем уедете с манежа.
И все улыбался широко.
Петр понял. Они с отцом поменялись местами, Петр отстал от Дублона, а когда Мальва поравнялась с ним, вскочил на ее круп позади брата. Шепнул:
– Уходим.
Мальва продолжала бежать по кругу. Униформисты не открыли барьер. Не время.
– Барьер! - бросил на ходу Петр Гурию Александровичу.
Гурий Александрович ухватился за веревку, привязанную к одному из подвижных краев барьера, торопливо потянул на себя. Тотчас стоявший рядом униформист ухватился за другую веревку. Барьер открылся.
Павел натянул левый поводок уздечки. Мальва послушно повернула и пошла через манеж, мимо Гертруды Иоганновны, на выход. Петр сел верхом на плечи брата, и так они покинули манеж.
И Иван Александрович направил Дублона через центр манежа, наклонился с седла, подхватил на ходу жену за талию. Она еще нашла в себе силы улыбнуться и помахать публике рукой.
Зал аплодировал.
– Комплимент, - крикнул Иван Александрович растерявшимся сыновьям, передал Гертруду готовым к выходу акробатам-прыгунам и заспешил на манеж вслед за сыновьями.
Петр и Павел прошлись по манежу арабскими колесиками навстречу друг другу. Иван Александрович приветственно поднимал руки.
Дядя Миша в клоунском наряде погладил Гертруду по голове и заспешил на манеж. Оттуда раздался дружный смех.
Гертруду Иоганновну унесли на руках в вагончик. Ей было плохо. При малейшем движении боль в ноге становилась нестерпимой. Мягкий серебристый сапог было не снять. Иван Александрович разрезал голенище ножницами.
Павел и Петр испуганно и с состраданием смотрели на мать.
Прибежал Григорий Евсеевич, цокал сокрушенно языком, сердито размахивал руками.
– Как же ты, Гертруда?… На ровном месте!
Гертруда Иоганновна виновато улыбалась.
Напротив сидел Киндер, склонив голову набок, и смотрел на нее печальными глазами. Из шапито доносилась веселая музыка и шум аплодисментов. В раскрытую настежь дверь то и дело заглядывали артисты. А в вагончике стояла гнетущая тишина.
Пришла врач, долго и осторожно ощупывала ногу Гертруды Иоганновны. Лодыжка опухла и покраснела. Прикосновения причиняли боль. Врач велела отвезти больную в травматологический пункт, там делали рентгеновские снимки круглые сутки.
Лейтенант Каруселин вызвался раздобыть автомобиль. Побежал в вагончик дирекции, звонил по телефону какому-то начальству. Вскоре возле цирка остановилась "эмка".
К счастью, у Гертруды Иоганновны перелома не обнаружили. Врачи наложили на лодыжку тугую повязку, сделали обезболивающий укол и строго-настрого приказали лежать неподвижно. По крайней мере недели три.
В гостинице у Лужиных, куда привезли из травмпункта Гертруду Иоганновну, сидели Григорий Евсеевич, Гурий Александрович, дядя Миша, Флич и лейтенант Каруселин.
Иван Александрович слонялся по комнате, перекладывал с места на место вещи, подходил к жене, спрашивал:
– Как, Труда?
Она улыбалась:
– Ничего. Терпимо.
Григорий Евсеевич сокрушался:
– Три недели!… Зарезали! Придется снимать с программы. А кем заменять? Кого вызывать? И когда еще приедут!…
– Не надо никого вызывать, - сказал Павел.
– А вам спать давно пора, - прикрикнул на братьев Григорий Евсеевич.
– Они молодцы, - сказал Гурий Александрович. - Не растерялись. Прекрасный финал получился!
– Да уж, - сердито откликнулся Флич. - Нарочно не придумаешь.
– Не надо никого вызывать, - настойчиво повторил Павел. - Мы с Петей отработаем.
– Малы еще! - возразил Григорий Евсеевич. - И трюков ваших мало.
– Думаете, у меня Мальва не пойдет? - запальчиво спросил Павел. - Пойдет. Как шелковая. Верно, мама?
– Пусть попробуют, - сказала Гертруда Иоганновна.
– Пусть, - кивнул Флич. - Наша, цирковая косточка.
– Завтра выходной. Манеж свободен, - сказал Павел.
– Так я на завтра вызову двух униформистов, - сказал Гурий Александрович, словно репетиция в выходной - дело решенное.
– Не надо. Управимся сами, - Иван Александрович привлек к себе сыновей.
– Управимся, - сказали они хором.
Лейтенант смотрел на них с любопытством: вот ведь какие мальчишки!
– Пусть попробуют. - Флич подбросил монетку, поймал, хлопнул ею о стол, и монетка исчезла.
– Утро вечера мудренее. - Директор Григорий Евсеевич любил, чтобы последнее слово оставалось за ним. Хотя и так все было ясно. - Поправляйся, Гертруда. А вы - спать! Чтобы завтра были в форме. А там поглядим-увидим.
Все ушли. Братья расставили свои раскладушки. Обычно они долго шептались о всяком-разном, пока не влетало от родителей. Сейчас легли и молчали. Завтра предстоял трудный день. Они приказали себе спать и уснули.
9
Великие Вожди встревожились. На первом уроке близнецов не было.
– Опоздали, - шепнул Долевич Сереге, который сидел на парте впереди. - Наверно, у Хрипака "загорают". - И лицо его сморщилось, будто не кто-нибудь, а он сам "загорает" у Хрипака.
Директор школы Николай Алексеевич иногда по утрам перехватывал в вестибюле опоздавших и уводил к себе в кабинет. Он никогда не спрашивал о причинах опоздания, был убежден, что уважительных причин не бывает. Он садился за стол и спокойно работал, как будто в кабинете никого не было. А опоздавшие стояли у стены весь урок, "загорали".
Не пришли братья и после переменки.
– Заболели, - предположил Василь.
– Сразу оба? - засомневался Серега.
– А может, у них, у близнецов, так: один заболел - и другой тут же.
Предположение казалось не лишенным смысла. Кто их знает, близнецов?
Братья в школу так и не пришли.