Иногда маленькие строители вылезали на берег, с ног до головы покрытые грязью, заигрывали с детьми и лезли к ним на колени. И тут начиналась потеха.
Шепиэн построил вигвам на берегу, у самой воды, и в нем отдыхали и прятались от зноя не только дети, но и бобры. Особенно частым гостем у ребят был Чикени — он все искал свою Саджо и всегда прибегал туда, когда она его звала.
Зато Чилеви, маленький искатель приключений и ужасный проказник, бывало, только заглянет в вигвам и опять исчезнет. Он все время где-то пропадал. Сам-то он, конечно, знал, что никуда не исчез, так думали только окружающие, но бобренок в этом не разбирался. Его непрерывно искали и находили в самых неожиданных местах. То вдруг он окажется у Шепиэна в вигваме, когда думали, что там уже никого нет, или же в каморке под кроватью, когда предполагали, что он в вигваме; то он прятался в бобровой хатке, то под пирогой, где его нередко заставали спящим. А только найдут его, он усядется на задние лапки, загнув хвост вперед, и начнет раскачиваться всем телом, вертеться волчком и кивать головой, словно пляшет или радуется, что ловко всех провел.
Если случалось какое-нибудь неожиданное происшествие, то виновником его неизменно бывал не кто иной, как Чилеви, и во всех скандалах голос сорванца-бобренка заглушал все остальные голоса; его можно было слышать из самых неожиданных мест и в любое время.
Нельзя сказать, чтобы Чикени был тихоней, — и он не прочь был повозиться, как всякий бобренок. Только иногда он вдруг прервет свою игру, словно что-то промелькнет в его головке, — быть может, это было смутное воспоминание о родном пруде, — и тогда, если около него не было Саджо, он, бывало, брел на своих неуклюжих ножках искать ее. Найдет, усядется рядышком и начнет прихорашиваться. Потом ляжет возле девочки, положит свою мордочку к ней на колени и станет лепетать что-то на своем таинственном бобровом языке — должно быть, рассказывать, что за беда с ним случилась; или же лежит с полузакрытыми сонными глазами, издавая какие-то тихие звуки, то ли от удовольствия, то ли от тоски, а может быть, он что-то лепетал о любви — мы этого не знаем. Очень, очень хорошие друзья были эти двое, и там, где появлялся один, скоро появлялся и другой.
И теперь, вспоминая те далекие счастливые дни в Обисоуэй, все шалости, проказы и работу (не слишком тяжелую), все эти игры, я затрудняюсь вам сказать, кто из этой компании был счастливее — те ли, у кого были две ноги, или же те, у кого их было четыре. Одно могу сказать: что это была веселая, счастливая четверка из Долины Лепечущих Вод.
Ломтики хлеба становились меньше и меньше. Прошло уже несколько дней, как Большое Перо отправился за запасами, а он все еще не возвращался. Мука почти вся вышла. Дети и бобры стали недоедать.
Но однажды, когда дружная четверка вернулась с прогулки, они застали в хижине Гитчи Мигуона. Он выглядел серьезным и очень озабоченным, хотя большой мешок муки и какие-то свертки с продуктами лежали на полу. Тут же стоял белый человек, незнакомец, держа в руках какой-то ящик.
Большое Перо ласково приветствовал сына и дочь, но не улыбнулся им, как обычно; почему — дети не могли понять. Незнакомец тоже стоял молча.
Что-то было неладно. Даже бобрята словно почуяли беду и сидели притихшие, будто выжидая, — животные часто чувствуют настроение людей.
Шепиэн понял, что отец сказал гостю по-английски, потому что он учился в школе.
— Вот они. Какого вы себе берете?
Что это может значить? Что он хотел этим сказать?
С тоской, внезапно защемившей сердце, Шепиэн взглянул на сестру. Она еще ничего не поняла.
— Дайте мне получше присмотреться к ним, — ответил незнакомец отцу. — Пусть побегают немного.
Это был толстый человек с багровым лицом и холодными голубыми глазами. «Как стекло или лед», — подумал про себя Шепиэн.
В карих глазах Большого Пера засветилась грусть, когда он взглянул на детей. Он попросил незнакомца подождать немного, пока он поговорит с сыном и дочкой.
— Саджо и Шепиэн, моя дочь и мой сын, — сказал Гитчи Мигуон по-индейски, — я должен вам кое-что сказать.
Теперь Саджо уже поняла, что пришла беда Она придвинулась к Шепиэну и робко взглянула на незнакомца.
— Почему… почему он так уставился на бобрят?
— Дети, — продолжал отец, — вот новый скупщик пушнины из Поселка Пляшущих Кроликов. Того человека, с кем я имел дело раньше и кто был нашим другом, уже нет. Теперь хозяйничает новая торговая компания, и они требуют, чтобы я уплатил долг. Мой долг велик, и я не смогу его уплатить, пока не кончится зимняя охота. Старые хозяева всегда рассчитывались с индейцами весной, но эти ждать не хотят. Вы сами знаете — у нас дома нет никаких запасов. И теперь мы ничего не получим, пока я не уплачу свой долг. Что же делать? Мне придется вместе с другими индейцами нашего селения отправиться далеко, на озеро Мускодейсинг, чтобы грузить товары для белых хозяев. Моя работа оплатит долг, но я не получу денег до своего возвращения. Чем же вы будете жить все это время? Я не могу бросить вас здесь голодными. Этот человек оставит нам провизию, — Большое Перо указал на мешок и другие свертки, — но взамен он хочет… он хочет взять одного из бобрят.
Отец замолчал Никто не пошевелился, даже бобрята.
— Ручные бобры высоко ценятся, — продолжал Большое Перо. — Зверек останется в живых Но мне тяжело за вас, мои дети, и… — он посмотрел на Чилеви и Чикени, — и за маленького бобренка, с которым нам придется расстаться.
Шепиэн стоял выпрямившись, безмолвно; его черные глаза в упор смотрели на торговца.
Саджо, не веря своим ушам, прошептала:
— Разве это правда? Нет, этого не может быть!
Но Шепиэн не проронил ни слова, только обнял сестренку и продолжал сурово смотреть на человека, который пришел, чтобы отнять у них радость. Он подумал о своем ружье — оно было заряжено и стояло совсем близко, в углу. Но можно ли ослушаться отца? Шепиэн не двинулся с места.
Торговец съежился под взглядом этого четырнадцатилетнего мальчика и, схватив одного из бобрят, поспешил посадить его в ящик и задвинул крышку.
— Значит, через два дня мы увидимся в поселке, — сказал он, кивнув головой Гитчи Мигуону, взял ящик под мышку и захлопнул за собой дверь.
Тогда Саджо тихо опустилась на колени возле брата и уткнулась лицом в его рукав.
Торговец выбрал Чикени.
А Чилеви вдруг стало очень страшно. Недоумевая, в чем дело, он спрятался в своем домике.
Глава VIII. САДЖО СЛЫШИТ ГОЛОС МАТЕРИ
Наутро три пироги отчалили от берега озера. В Поселке Пляшущих Кроликов, где находилась американская контора по сбыту пушнины, Большое Перо и семнадцать его односельчан-индейцев должны были нагрузить товарами каноэ, и плыть дальше на север, к озеру Мускодейсинг, на берегу которого была вторая контора того же американского предприятия.
Индейцы отправились на заработки, чтобы иметь возможность уплатить свои долги новым хозяевам. Бригаде — так назывался караван пирог — предстоял очень дальний путь: Целый месяц, а может быть, и больше пройдет, пока туда доберешься. Саджо, Шепиэн и Чилеви остались одни в Долине Лепечущих Вод.
Когда торговец вдруг захлопнул дверь, унося бобренка, которого Саджо любила больше всех на свете, если не считать отца и брата, девочке показалось, будто и на сердце ее захлопнулась дверь и незнакомец унес его в своем ящике вместе с Чикени.
Все изменилось после этого в жизни детей и бобрят. Не слышно было веселых игр около вигвама, не звенели песни, не раздавался детский смех на озере. Чилеви больше не шалил, его пронзительный голос, который привыкли слышать всегда и везде, вдруг затих.