Поэтому любой ценой вы должны держаться подальше от заброшенных шахт.
Каделлин повел ребят незнакомой им дорогой, которая шла прямиком через лес и выводила к полям, затем она резко сворачивала и вилась вдоль луговины, обходя лесистые места. Эта дорога была, как сказал чародей, некогда проложена эльфами, и кое-какие их чары все еще сохранялись над ней. Сварты этой дорогой не пользовались, а мортбруды ступали на нее лишь в случае крайней необходимости, да и то не могли долго тут находиться. Каделлин настаивал, чтобы ребята воспользовались именно этой дорогой в том случае, если возникнет нужда снова встретиться с ним, и ни в коем случае никуда не сворачивали, потому что в некоторых частях леса таится зло, и места эти очень опасны.
– Впрочем, вы сами имели случай в этом убедиться, – добавил он. – Разумнее вообще держаться подальше от леса, и в любом случае не выходить из дома после того, как сядет солнце.
Дорога эльфов кончилась возле гостиницы «Чародей». Они прошли еще несколько ярдов, как вдруг послышался грохот копыт и из-за угла показалась лошадь, запряженная в тележку, по обеим сторонам которой мерцали керосиновые фонарики.
– Это Гаутер!
– Не говорите ему обо мне ничего!
– Но как же… – начала было Сьюзен. Но они стояли на дороге одни.
– Тпрру! – скомандовал Гаутер Принцу и, когда тележка, заскрипев, остановилась, он свесился с сиденья.
– Эй, вы! Вам не кажется, что уже поздновато гоняться за чародеями? Время уже одиннадцать!
– Не сердись, Гаутер, – сказал Колин. – Мы не нарочно. Мы заблудились и застряли в трясине, а потом долго искали дорогу.
Он подумал, что Гаутер легче воспримет эту полуправду, а к тому же Каделлин, по-видимому, хотел, чтобы его существование сохранялось в тайне.
– Ну ладно, не будем про это. Только впредь будьте поосторожнее, все-таки тут столько всяких ям, Бесс чуть было не вызвала полицию и наряд пожарных. Давайте, быстро садитесь. Если вы болтались по болоту Холлиуэлл, то вам уж точно потребуется ванна.
Дома Колин и Сьюзен, не теряя времени, стащили с себя испачканную одежду и залезли в клубящуюся паром ванну. Оттуда они прямиком отправились спать. Бесс, которая кудахтала и квохтала возле них, как наседка, принесла им в постель по куску посоленного хлеба и по кружке теплого молока.
Отмывшиеся, согревшиеся и сытые, ребята уже не имели сил о чем бы то ни было думать, ни тем более обсуждать свои приключения. Когда они обуютились, свернувшись калачиком между чистых простынок, все показалось каким-то неясным и странным. Во всяком случае, бодрствовать было далее невозможно.
Колин скользнул в какой-то перепутанный мир, где были поезда и черные птицы, папоротниковые заросли, туннели, прошлогодние листья и белые лошади.
– О, Господи, – зевнул он. – Что это все значит? Правда, что ли, существуют чародеи и гоблины? Или мы еще дома? Надо спросить у Сью… Или у мамы… Рыцари… Я не верю ни в каких фермеров… Нет, в колдунов… и вообще…
И он задышал ровно, легонечко всхрапывая.
А на гряде холма стоял некто, мрачный и черный, с уродливой птицей, сидящей на левом плече, и пристально глядел на дом фермера, весь облитый лунным светом.
Скверные дела
Следующий день был прохладным и дождливым. Ребята долго спали и спустились к завтраку только в десятом часу.
– Я подумала, лучше дать вам отлежаться сегодня, – сказала Бесс. – У вас вчера вид был просто-таки смертельно уставший. Давайте-ка лучше полегонечку сегодня. Нечего делать нынче по Эджу.
– Да, мы уже там все осмотрели. Довольно утомительно. Нам на пару дней хватит.
Только они успели управиться с завтраком, как прибыл со станции грузовик с их велосипедами и сундуками, и Колин и Сьюзен тут же принялись распаковывать свои пожитки.
– Ну и что ты думаешь о вчерашнем? – спросила Сьюзен, когда они остались одни. – Так на самом деле не бывает, а?
– Я про это уже думал, лежа в постели. Но нам двоим сразу ведь не могло померещиться. Чародей в жутком положении. Не хотел бы я оказаться на его месте. Тяжело так жить, все время в одиночестве, и обороняться от этих свартов.
– Там дела похлеще, чем сварты, ты что, не помнишь? Хотя казалось бы, что может быть хуже ихних рож и плоских лап, шлепающих по болоту. Честное слово, я рад, что я не чародей!
Ребята не обсуждали нападение свартов и свое чудесное спасение. Все еще было слишком свежо и вызывало дрожь и тошноту под ложечкой.
Поэтому они говорили, в основном, о чародее и его истории, и было уже сильно за полдень, когда они кончили раскладывать свои вещи по местам.
Колин и Сьюзен спустились к чаю. Гаутер уже сидел за столом и разговаривал с Бесс.
– Парочка странных вещей случилась и после обеда. Во-первых, я отправился в сарай за мешками. И, мать честная, ты бы поглядела – весь сарай оказался полон сов! Они дремали под самыми стропилами, я их там около двух десятков насчитал. И такие здоровенные! Они решили, что у нас мышиная ферма, что ли? Я в жизни не видел ничего подобного.
А после, час, должно быть, спустя, является ко мне мужчина и спрашивает, нет ли у меня работы. Мне он сразу не показался. Карлик какой-то, волосы длинные, черные, и бородища черная, и кожа как старый сапог. Говорит не по-здешнему, цыган, что-ли. Одет с чужого плеча, и точно он выспался в этой своей одежде. Стал мне рассказывать про свою несчастную жизнь, просит, мол, дай мне передышку. Но я вместо этого дал ему отлуп. Он повернулся на каблуках и пошел, надувшись, сказал, что я вскорости пожалею, что так с ним обошелся. Чувствовалось, он прямо на меня рассвирепел. Я думаю, надо ночью оставить на дворе Скэмпа, пусть побегает вокруг курятника на всякий случай.
Чародей велел Колину и Сьюзен держать окна в спальнях закрытыми, как бы жарко им не было. Так что прохладная погода была ребятам на руку, и они крепко спали в эту ночь.
Чего не скажешь про Гаутера. Яростный лай Скэмпа разбудил его в три часа. Такой лай Скэмп обычно приберегал для чужих, пронзительный и непрерывный, а не тот лай, который предназначался птицам или порывам ветра. Гаутер натянул на себя одежу, взял ружье и керосиновый фонарь, который был у него тут же, под рукой, и направился к двери.
– Так и знал! Так и знал! Этот поганец хочет уворовать моих кур. Ну, я ему покажу кур!
– Эй, парень, осторожнее, – сказала Бесс. – Ты больше него, ему легче попасть, и целиться не надо.
– Со мной все будет в порядке, а вот с ним – нет, – и, тяжело ступая, Гаутер спустился с лестницы во двор.
Плотные облака скрыли луну, было безветренно. Единственное, что нарушало тишину – это неистовый протест собаки и удары о стену курятника перепуганных, разбуженных кур.
Гаутер посветил на курятник.
Проволочная сетка не была повреждена, замок также оказался на месте. Луч фонаря скользнул по Скэмпу. Шерсть у него вздыбилась и стояла щеткой вдоль всего хребта, уши были плотно прижаты, глаза отсвечивали желтым. Он лаял, рычал и задними ногами нервно, толчками вспарывал землю.
– Где он? Взять его! Гаутер открыл двери курятника. Пес медленно вышел оттуда. Гаутер удивился. Он ждал, что тот выскочит, как ракета.
– Давай, дружище! Иначе он удерет!
Скэмп побежал, потом вернулся, затем направился к воротам, которые вели в поле. Он бежал не своей обычной рысью, а странно прижимая брюхо к земле, и скрылся в темноте. Через секунду рычание перешло в визг, потом он рванул назад, к свету, и плюхнулся у ног Гаутера, издавая какие-то невообразимые звуки. Пес весь дрожал. Что-то его разозлило, но больше всего, как понял Гаутер, он испытывал смертельный страх.