Энгель вышиб доски, порвал веревки, и бочки с грохотом покатились вниз, забаррикадировав калитку. Теперь полицейским понадобилось бы минут двадцать, чтобы расчистить завал и освободить путь.
– Открывай! Открывай именем закона!
Энгель побежал дальше Аллея с этой стороны забора была шире, но все равно Энгелю пришлось протискиваться между стеной и бортом грузовика, стоявшего кузовом к забору, из‑за которого доносились крики и грохот. Когда Энгель добрался до кабины, то увидел, что она пуста, и проворно влез за руль Не забыв включить первую передачу, он выехал из проулка, меньше чем за минуту обогнул квартал и загнал грузовик задним ходом в набитый полицейскими проулок с другого его конца При этом он мельком увидел среди легавых и курсанта, который с жаром и вожделением колотил по забору дубинкой. Ни один полицейский не заметил, как грузовик втиснулся в проулок, будто пробка в бутылку Ну, а потом было уже поздно.
Когда Энгель заглушил мотор и сунул ключ зажигания в карман, над проулком поднялся новый громовый стон, полный ярости и отчаяния.
Энгель как ни в чем не бывало пошел прочь и бросил ключ зажигания в канализационный колодец на углу, где все еще царила сумятица. Возле «барракуды» и «мустанга» дрались на кулаках двое парней в спортивных костюмах Автобус окружила толпа. Две полицейские машины с горящими мигалками перекрывали перекресток, а четверо патрульных стояли вокруг похожей на художницу девушки на мотороллере, которая во всех подробностях объясняла им, что случилось Толпа людей охватывала эту группу широким кольцом, и в задних ее рядах уже ходили самые фантастические слухи – Извините, – бормотал Энгель – Прошу прощения Извините. Он пробрался сквозь толпу с одного края, обогнул похожую на художницу девушку и четверку ее внимательных слушателей, застрявший автобус с его рассерженными пассажирами и рассыпавшимся в извинениях водителем, растолкал народ на другой стороне перекрестка и зашагал обратно к салону скорби. Он еще не получил ответов на все свои вопросы.
Глава 8
Крыльцо опустело. Никто не прощался с телом в ритуальном зале. Но в вестибюле по‑прежнему стояли верные стражи – тумба и человек. Обращаясь сразу к обоим, Энгель сказал:
– Я из полиции. Мне надо поговорить с миссис Мерриуэзер. Меня прислали выяснить, что случилось. Где она?
– Не знаю, сэр. Я не видел, чтобы она выходила. Значит, она, наверное, где‑то в задних комнатах или наверху.
Энгель вошел в коридор и зашагал по нему, по очереди открывая двери и заглядывая в комнаты. Времени у него почти не было. Зато был весьма нехитрый замысел: отыскать миссис Мерриуэзер, похитить ее, увезти в укромное местечко и выяснить, что ей известно о Чарли Броди и о людях, имевших доступ к его телу, после чего убедить новоиспеченную вдову, что он не убивал ее супруга, и привезти обратно в дом скорби. Но прежде всего надо, разумеется, ее найти.
Двери из коридора вели в гардероб, чуланчик для венков, маленькую кладовку, набитую раскладными стульями, такую же маленькую каморку, заставленную гробами, на черную лестницу, ведущую вниз, на желтую лестницу, ведущую наверх, и, наконец, в кабинет. Во всех помещениях не было ни одной живой души, включая и кабинет, где лежал один Мерриуэзер.
Значит, вдова наверху, приходит в себя после своего ужасного открытия. Энгель поднялся по желтой лестнице. Салон скорби вмещал в себя множество разных миров. Тот, в который сейчас попал Энгель, был выдержан в желтых и розовых тонах, ярких и воздушных, как цвета в рекламных роликах, прославляющих туалетную бумагу. От кружев и мишуры пестрило в глазах, на обоях было полным‑полно цветов и скачущих кузнечиков. В тон были подобраны даже розовый пушистый коврик в ванной и плюшевый чехол на стульчике в туалете. Ковры на натертых полах. Повсюду – надраенная до блеска кленовая мебель. Но миссис Мерриуэзер тут не было.
Ковры на натертых полах. Повсюду – надраенная до блеска кленовая мебель. Но миссис Мерриуэзер тут не было.
Пойдем выше. Энгель поднялся в пыльную, заброшенную, кишащую осами мансарду под косой крышей, повел носом и опять затопал вниз.
Должна же она где‑то быть, эта вдова недавно убиенного супруга. Она только что обратилась к полицейским, и ей полагается находиться поблизости. Энгель снова обшарил спальни второго этажа, спустился на первый и в конце концов решил заглянуть в подвал, поскольку больше искать было негде. На верхней площадке черной лестницы был выключатель.
Повернув его, Энгель увидел, что ступеньки лестницы сделаны из досок, а бетонный пол внизу покрыт серой палубной краской. Энгель спустился и попал в лабораторию безумца‑ученого: гробы, железные столы, полки со склянками, трубы и шланги. Большая дверь вела в громадный холодильник, похожий на те, что стоят в лавках мясников. В холодильнике было несколько платформ, на двух лежали прикрытые простынями тела. Энгель приподнял простыни, но покойники были ему не знакомы. Он поднялся и пошел к выходу, где стояли тумба и человек – символы вечного бессмертия в царстве тлена.
– Вы уверены, что она не выходила? – спросил Энгель.
– Кто, сэр?
– Миссис Мерриуэзер. Высокая женщина в черном.
– Прошу прощения, сэр?
– Я ищу миссис Мерриуэзер.
– Да, сэр, я знаю. Если ее нет, значит, она все еще ходит по магазинам.
– Она была здесь десять минут назад! Высокая женщина в черном.
– Высокая женщина в черном, сэр?
– Миссис Мерриуэзер. Супруга вашего хозяина.
– Нет, сэр, извините, сэр, но миссис Мерриуэзер – вовсе не высокая женщина в черном. Миссис Мерриуэзер очень маленького роста, крепко сбитая и обычно одевается в розовых тонах.
– Что? – воскликнул Энгель и услышал то ли от тумбы, то ли от человека:
– В розовых тонах, сэр.
Глава 9
На двери его квартиры на Кармайн‑стрит висела записка, начертанная ярко‑красной губной помадой на большом листе бумаги и пришпиленная к двери накладным ногтем: «Милый., я вернулась с побережья. Где ты, малыш, или не хочешь больше видеть свою Долли? Свяжись со мной через службу Роксаны. Твоя Долли – сладкий язычок».
Энгель заморгал, выдернул накладной ноготь, перевернул лист и увидел на обратной стороне перечень клубов и театров, в которых выступала Долли. Она называла себя исполнительницей экзотических танцев и была одним из побочных благ, полученных Энгелем четыре года назад вместе с опорно‑двигательной должностью правой руки Ника Ровито.
Энгель кивнул, раздумывая о законе подлости. В другое время он, не теряя ни минуты, оставил бы сообщение в конторе Роксаны и уже до захода солнца они с Долли были бы вместе, но... Но довольно травить себе душу, размышляя о несовершенствах системы распределения даров судьбы. Энгель с горечью смял листок в ладони, завернул в него ноготь, достал ключ и открыл замок своей квартиры.
Телефон заливался. Энгель оглядел себя в овальном зеркале, висевшем над столиком в прихожей, прошагал по ковру, на котором лежали медвежья шкура, несколько шкурок персидских кошек и две‑три оранжевые подушки, снял трубку и сказал:
– Я сейчас занят и не могу с тобой разговаривать, мам.
– Конечно, я всего‑навсего твоя мать, – ответила она. – А посему два вечера подряд тружусь у плиты, пытаясь накормить тебя как полагается. Я не из тех матерей, которых показывают по телевизору, я не мешаю жить своему ребенку и не лезу к нему с чашкой куриного бульона. Но вчера был особый случай, и я никогда не думала, что буду так гордиться тобой, и я хотела выразить свою любовь и радость единственным доступным мне способом – стряпней.